Василий (Кривошеин) - Архиепископ Василий (Кривошеин) Преподобный Симеон Новый Богослов
Можно, следовательно, сказать, что в 3–м Послании пр. Симеон выражается в несколько отличном тоне и даже содержательно иначе сравнительно с тем, что он пишет в 58–ом Гимне и в Первом Послании о исповеди, где более сосредотачивается на мистических дарованиях и праве разрешительной власти, вытекающем из них. Здесь пр. Симеон хочет сильнее подчеркнуть апостольское преемство, имеющее своим началом Самого Христа, посланного Отцом и пославшего в мир апостолов, которые, в свою очередь, оставили своими преемниками епископов. Картина, поражающая сходством с Посланием св. Климента Римского к Коринфянам [1018]. Хотя пр. Симеон неуклонно настаивает на том, что спасение невозможно без харизматического духовника, все Послание есть ответ на вопрос, как его найти и отличить от лженаставника. Пр. Симеон, однако, озабочен двумя духовными тенденциями, против которых борется, а именно: будто, как он постоянно слышит, в наше время нет более харизматиков или, напротив, будто всякий может быть духовником, даже если он не священник. Пр. Симеон утверждает, что только священники с апостольским преемством совершают таинства, что нужно слушать, что говорят преемники апостолов, и что они сохраняют до наших дней полноту благодати. Он говорит также, что подлинно духовные люди встречаются и в нашу эпоху и их нужно искать со всем возможным тщанием. Пр. Симеон уклоняется от прямого утверждения, что разрешительная власть принадлежит одним только священникам, но категорически утверждает, что таинства крещения и Евхаристии могут быть совершаемы только священством. Довольно настойчиво включая монахов в апостольское преемство, он не уточняет, однако, идет ли речь о лицах, получивших рукоположение. С более общей и богословской точки зрения пр. Симеон развивает новозаветное учение, что Церковь есть Тело Христа, рожденного от Пресвятой Девы Марии, что Христос ее камень, ее Жених и что она храм, всегда строящийся и всегда незавершенный, вплоть до Последнего Дня, когда она достигнет полноты, но что Святой Дух посылает пророческих мужей для ее обновления, когда она приходит в упадок, главным образом по вине иерархии. Это Послание достаточно ясно показывает, что пр. Симеон был истинным мужем Церкви и всецело ее членом и что его мистические тенденции не мешали ему видеть действительное положение вещей и открыто говорить о нем.
ЧАСТЬ V НА ПУТИ К ОБОЖЕНИЮ
1. ЭКСТАЗ ИЛИ ИССТУПЛЕНИЕ
Говоря о видениях света у пр. Симеона, мы кратко отметили, что они часто сопровождались духовными феноменами, душевными и даже физическими: потерей сознания, исчезновением ощущения тела, падением на землю и т. д. Обыкновенно подобные состояния называются экстатическими. Мы хотим сейчас рассмотреть их более подробно и понять, каково отношение самого пр. Симеона к этим феноменам и какое духовное и богословское значение он им придает.
Оба видения света, о которых мы уже говорили [1019], отмечены многими экстатическими чертами. Это, во–первых, забвение среды, в которой находишься, и ее материальных нужд. Молодой послушник рассказывает: «Так велико было мое желание и любовное стремление (πόθος) к этому благу (единению с Богом), что при мысли о нем я забывал о всем земном и небесном, и не только об этом, но и о всякой пище и питье и о всевозможном телесном отдыхе» [1020]. Далее он рассказывает, как опасался, что не сможет молиться из–за усталости, если он разделит со своим духовным отцом вечернюю трапезу, и думал об этом, «сидя как в исступлении (έξεοτηκώς)» [1021]. Таково было его напряженное состояние перед видением света. При виде же его «он падает навзничь на землю» [1022]. Он теряет сознание: «Я был поражен неожиданностью чуда и пришел как в исступление. Не только это, но я забыл и место, где стоял, и чем я был и где, крича только «Господи, помилуй», как, приидя в чувства, я узнал, что говорю это» [1023]. Он прибавляет: «Но кто был говорящий… или движущий моим языком, я не знаю… Бог знает. Общался ли я с этим светом в теле или вне тела, знает сам свет» [1024]. Рассказывая о видении Георгия, пр. Симеон говорит: «Когда это видение прошло и юноша … пришел снова в себя, он находился в состоянии радости и изумления (εκπλήξει)» [1025]. А в автобиографических Благодарениях пр. Симеон рассказывает: «(Христос) поставил меня тогда вне мира, я подумал сказать и вне тела, точно узнать это Ты не дал» [1026]. То же ощущение потери тела, со всем тем, что в этом заключается непонятного, описано в следующих строчках: «Взяв меня и взойдя на небеса. Ты совозвел меня, в теле ли, не знаю, вне тела ли, Ты один знаешь, это соделавший. Но после того, как Ты дал мне пробыть там с Тобою час, я был поражен величиною славы — чьей и кого я не знаю, и потрясен безмерной высотой, и весь задрожал» [1027]. Как мы видим, пр. Симеон находится все время в неуверенности о природе своего экстаза, в теле ли он или вне его, он ни разу не решил этого вопроса. Окончание своего мистического переживания он описывает следующим образом: «Мало–помалу сладкий и добрый Владыка скрылся из моих глаз, я ли удалился от Тебя, или Ты отошел от меня, не знаю. Во всяком случае, я был вновь весь в себе, думая, что я откуда–то пришел и вошел в первое селение (моего тела)» [1028].
Все эти экстатические видения относятся к молодости пр. Симеона и отмечены ею. Однако в других писаниях, относящихся к более позднему периоду, пр. Симеон тоже говорит об экстатических явлениях. Так, в Первом Огласительном Слове, правда, произнесенном, когда ему был всего тридцать один год, пр. Симеон говорит: «Я вспомнил красоту непорочной любви и, внезапно, свет ее оказался в моем сердце, и я был совосхищен ее сладостью, и я потерял внешние чувства, весь отвлеченный умом от жизни, и я забыл то, что было под руками» [1029]. Это опять забвение внешнего, хотя и без чувства изумления, сопровождавшего его первые экстатические видения. В другом месте пр. Симеон говорит об экстатическом видении света. Ум, говорит он, «видит сам себя всецело соединенным свету и, видя, сосредотачивается и становится, каким был. Постигает свет в душе и исходит (έξίοταται) из себя, и, исступая (из себя), видит свет издалека, но, обратившись, вновь находится посреди света. И, таким образом, что сказать или что понять в видимом — совершенно не находит ни слов, ни понятий» [1030].
В Главизнах, богословском по характеру и вообще сдержанном произведении, пр. Симеон с силою говорит о физических явлениях, сопровождающих экстатическое видение света: «Имеющий внутри себя свет Всесвятого Духа, не вынося видеть Его, падает навзничь на землю, кричит и вопиет в исступлении и великом страхе, как видящий и испытывающий вещь выше естества, выше слова, выше мысли. И он становится подобным человеку с внутренностями, откуда–то зажженными огнем. Попаляемый им и не могущий переносить разжжение, он делается как исступленный. И не имея совсем силы овладеть собою, орошаемый же слезами непрерывно и ими прохлаждаемый, только сильнее разжигает огонь желания. От этого он проливает больше слез и, омываемый их излиянием, более светло блистает. Когда же, всецело разжегшись, становится как свет, тогда исполняется сказанное: «Бог, соединяемый и познаваемый богами». И вероятно, насколько Он уже соединился с сочетавшимися с Ним и открылся познавшим Его» [1031]. В этом тексте, где видение света, очищение слезами и огнем Духа и обожение объединены в одно экстатическое целое, описано невозможное человеческой природе — вынести встречу с тем, что превосходит природу и разум, без бурной ответной реакции. Экстатическое состояние сравнивается с состоянием человека, который видит ночью молнию из окна своего дома: «Каким образом, когда кто–нибудь стоит ночью внутри дома, причем его двери затворены отовсюду, если он приоткроет одно окно и светлая молния внезапно облистает его со всех сторон, то он, не вынося глазами такой отблеск, предохраняет себя, закрывая вежды, и сосредотачивается в себе; подобно этому, когда душа заключена в чувственных (предметах), если она когда–нибудь высунется вне их умом, как через окно, осияемая молнией находящегося в ней залога, я имею в виду Святого Духа, то, не перенося сияния нестерпимого света, она сразу поражается умом и вся в себе сосредотачивается, убегая, как в дом некий, в чувственные и человеческие (вещи)» [1032].
Описания экстаза довольно часто встречаются в Гимнах. Отметим здесь некоторые из них. Так, пр. Симеон рассказывает, что когда Христос, «Которого он видел издалека», внезапно оказался «весь, как огонь, истинно, посредине моего сердца», он не смог вынести этого явления — «потрясенный чудом и сильно задрожав, я вышел из себя (έξέοτην), весь расслабев, весь в недоумении, и, не терпя неприступность славы, отвратился и убежал в ночь здешних чувств и, покрывшись мыслями, скрылся в них, как войдя в гробницу, и вместо камня возложив на себя это тяжелейшее тело, покрылся им и скрылся, как казалось, от Вездеприсущего, некогда воскресившего меня, мертвого и погребенного. Потому что, затрепетав и не имея крепости видеть Его славу, я предпочел войти и пребывать во гробе и обитать вместе с мертвыми, живя сам в могиле, нежели быть воспламененным и совершенно погибнуть» [1033]. Это все та же тема слабости человеческой природы, неспособной встретиться с Богом, усиленная еще платоновским представлением о теле как о могиле, о теле, составляющем препятствие для видения, но в нем душа, испуганная Божественным, укрывается. Все это изложено у пр. Симеона не как богословское или философское объяснение, но как живой и действительный духовный опыт. Здесь показана реакция тварного существа перед лицом Божества. В другом месте это «цветок любви», как говорит пр. Симеон, который — «восхищает весь мой ум к видению его, не позволяя ему заботиться о чем–либо, причиняющем страх» [1034]. Ум восхищен поисками Несозданного, он стремится, но бессилен объять Необъятного, что заставляет его кричать в исступлении: «И я, — говорит пр. Симеон, — увидав сияние и наполненный несказанной радостью, не обрадовался, что увидел, но оно, насытив меня божественной радостью, отлетело и совосхитило с собой мой ум и чувство и всякое мирское желание. И мой ум побежал вслед его и искал поймать вожделением явившееся сияние. Но творение не находило его и не могло оказаться всецело вне творений, чтобы схватить нетварное и неуловимое сияние… И я рыдал и скорбел, и воспламенялся внутренностями, и, как вышедший из ума (έκφρων), впавши в исступление (ένέκστάσει), проводил я жизнь» [1035].
