Антоний Голынский-Михайловский - О молитве Иисусовой и Божественной Благодати
В письмах свт. Игнатия немало советов по молитвенной практике и наставлений относительно внешнего благочестия: «В церкви иногда внимайте богослужению, а иногда умом произносите молитву [Иисусову], не преставая внимать и богослужению… Церковную службу, когда остаетесь дома, можно заменить чтением которого-либо из акафистов: акафиста Господу Иисусу или акафиста Божией Матери. В церкви не становитесь на колени и вообще по наружности не отделяйтесь от прочих какими-либо особенностям, но сохраняйте и внутреннее, и наружное благоговение. Поклонов кладите как можно меньше. Земных поклонов полагайте всего два в течение Литургии, в конце ее: когда дважды выносят Чашу со Святыми Тайнами. Удерживайте себя от разгорячения и от всех порывов, столько противных смирению. Требуйте от себя тишины и внимания и при молитве, и при чтении, и при всех действиях ваших. Таким поведением доставляется духу смирение…
Никакими мелочами не связывайте себя и не засуживайте себя по причине мелочных погрешностей и проступков. То и другое служит источником смущения и уныния. Мелочные погрешности, в которые впадает ежечасно каждый человек, врачуются ежечасным покаянием перед Богом, покаянием, состоящим из немногих слов при сочувствии им сердца… Слова покаяния произнести только умом — и этого достаточно, лишь бы они произнесены были со вниманием. В церкви, когда найдете нужным сесть, садитесь, потому что Бог внимает не тому, кто сидит или стоит, а тому, чей ум устремлен к Нему с должным благоговением… Когда найдете нужным прибавить или убавить что в вашем молитвословии и чтении по случаю немощи или встретившихся независимо от вас других занятий, делайте это, не сомневаясь и не смущаясь. Будьте свободны! Не связывайте себя никакой скрупулезностью. Правило для человека, а не человек для правила»{306}.
В одной из своих проповедей свт. Игнатий напоминает: «Принимая участие в церковных последованиях, остережемся от проявления при них каких-либо особенных порывов нашей набожности, которые бы резко отличали нас от братий наших. „Обрати внимание на то“, — сказал святой Иоанн Лествичник, — „чтоб, находясь между братиями твоими, тебе отнюдь не показаться праведнее их в чем-либо. Поступая иначе, соделаешь два зла: братий уязвишь твоим притворным усердием, а себе непременно дашь повод к высокомудрию. Будь усерден в душе твоей, не обнаруживая этого ни телодвижением, ни видом, ни словом“»{307}.
Не лишним будет иметь в виду и такие высказывания из писем преподобных отцов Амвросия и Льва Оптинских: «Господь не сказал: аще хощеши внити в живот, исполни правило; но: аще хощеши внити в живот — соблюди заповеди»{308}. «Нигде прямо не сказано в Св. Писании, что для спасения души необходимо морить себя голодом, делать многочисленные поклоны, носить вериги и предпринимать тому подобные подвиги; между тем Евангелие говорит ясно, что именно за нелюбовь к ближнему осудятся на Страшном Суде грешные, а праведные за исполнение [заповеди о любви] будут оправданы»{309}. Отеческую снисходительность проявляет к пасомым строгий аскет Антоний Оптинский[110]. Он пишет своему духовному чаду, иеромонаху: «Правило келейное или молитвы, читаемые Вами ко Святому Причащению, ежели бы прочитаны были Вами рассеянно и невнимательно, то повторение оных должно оставить, ибо Бог видит нашу немощь; видят и чудотворцы, что мы не богомольцы»{310}.
Вместе с тем, мы встречаем в наставлениях иных подвижников предельно строгое и требовательное отношение к правилу, к своему распорядку. Ватопедский старец Иосиф Монах рассказывает о своей жизни при старце Иосифе Исихасте: «Бесспорно утверждение, что распорядок в жизни является главнейшим средством духовного преуспеяния… В отношении чина и устава молитвы никаких уступок быть не могло. Строгость и настойчивость старца в божественном деле молитвы свидетельствовали о высоте и широте его усердия. Очевидными были и соответствовавшие этому усердию результаты… Одной из важнейших отличительных черт благословенных подвижников была строгость распорядка их жизни. Этим отличался и наш старец, который требовал от нас такого же поведения. Он говорил нам, что характер и личность человека складываются прежде всего благодаря неизменному следованию упорядоченному и правильному образу жизни. Человек, приняв решение не нарушать распорядка, приобретает решительность и мужество, которые весьма важны и необходимы в нашей жизни, коль скоро подвижничество наше есть борьба, и притом жестокая… Никакой другой зависящий от человека фактор не способствует успеху в такой степени, как наша твердая и неизменная решимость и продуманный распорядок жизни. Отличительной чертой житий святых отцов является их настойчивость в сохранении порядка и устава, которые предстают важнейшими элементами их личного опыта»{311}.
О силе и значении уставной монастырской службы размышляет архимандрит Афанасий (Нечаев)[111], вспоминая о своей жизни на Валааме в 20-е годы. «В два с половиной часа утра иду прямо в церковь и потом выстаиваю все службы — восемь часов молитвы ежедневно. Что-то есть в этом всепоглощающее. Точно жернов мелет твой дух в течение восьми часов каждый день. Одно из двух: или ты не выдержишь и сбежишь, или выдержишь — и тогда и ты приобщишься к исполинам духа. Да, основу монашеской жизни составляют богослужения, и непременно продолжительные. Пусть не каждый день их посещают, но если ты пришел, то знай, что уйдешь только после того, как перемелешься в жернове молитвы, перемелешься, сделаешься мягче и познаешь на всю жизнь силу монастырского богослужения. Есть в этой уставности службы что-то настоящее, вековое, непоколебимое, — как в гипсовый корсет вставляют больную, расслабленную спину, так закаляется твой дух в уставной молитве… Нужно было прослушать всю всенощную под воскресные и праздничные дни, которая тянулась от 7 до 11 вечера, а то и долее, чтобы понять всю силу уставной службы»{312}.
Духовный сын и постриженник отца Афанасия — ныне здравствующий митрополит Сурожский Антоний (Блюм) [112] вторит своему наставнику: «Молитва литургическая и молитва частная подобна жерновам, которые нас мелят, мелят, мелят — вначале с трудом, с болью, с криком, но которые рано или поздно могут нас перемолоть в такую муку, из которой можно сделать хлеб Христов». Митрополит Антоний сторонник непродолжительного правила для начинающих, так как опасается уклонения в механистичность. В одной из бесед он замечает: «Люди, которые выполняют большие молитвенные правила, часто теряют молитву, потому что — когда же им молиться, когда они молитвословят?!.. Мой духовник, когда я был студентом последних курсов, дал мне молитвенное правило, которое занимало сверх моей нормальной работы восемь часов. Но через какое-то время, годика через два, он мне сказал: „Теперь ты знаком с богослужебным строем, учись молиться“. Я сделал тот же опыт с одной старушкой у нас, монахиней… Через годик я ее спросил: „Ну как, мать Антонина, с молитвой?“ Она говорит: „Ну что, я выполняю свои восемь часов, потом крещусь, говорю: Слава Тебе, Господи; теперь, наконец, помолиться можно“».
Владыка советует поначалу читать небольшое количество Иисусовых молитв, но следующим образом: «Во-первых, с предельным вниманием, которое ты можешь вложить в молитвы; во-вторых, со всем благоговением, которое ты можешь вложить в действие, когда подходишь к Живому Богу. В-третьих, с надеждой и мольбой о покаянии, о том, чтобы Бог тебя изменил, — и ничего другого. Не вкладывай чувств и мыслей в нее, пока молишься. Предоставь Богу дать тебе любые мысли, любые чувства, какие Он захочет; а ты Ему просто говори, предстоя перед Ним. Если навыкнуть этому, если Иисусова молитва привьется, тогда можно молиться немножко больше».
Особо важной представляется следующая мысль владыки: «Но совершенно необходимое условие: вначале выбирать такое время, когда можно ею [молитвой] заниматься без развлечения, без помехи, со всем вниманием и благоговением; причем заниматься не долгое время, а, скажем, прочесть десять раз. Если есть возможность — сказать молитву, помолчать, положить земной поклон, встать, дать себе телесно успокоиться и произнести молитву еще раз. Если класть поклоны и произносить Иисусову молитву одновременно и в быстром ритме, тогда постепенно от телесного упражнения рождается какое-то полуистерическое состояние, набегает одно на другое, так что человек теряет трезвость. В Иисусовой молитве, как во всякой молитве, надо избегать того, чтобы нарастало какое-то настроение; все, что произойдет в душе, должно быть от Бога. Он должен вложить в нас чувства; Он должен дать нам мысли; Он должен исправить нашу волю; Он должен как-то дойти до нашего тела. Но мы не должны это делать [молиться] как бы взвинчивания себя, — это очень важно»{313}.
