Архимандрит Тихон (Шевкунов). - "Несвятые святые" и другие рассказы.
Наконец, не выдержав постоянных поборов, оскорблений, рукоприкладства и самых невероятных бесчинств нового архиерея, граждане города как один взмолились:
— Господи, ну почему именно к нам Ты послал такое чудовище?
Молиться они как следует не умели, но все же после их долгих воплей Господь явился одному горожанину и ответил: «Искал для вас хуже, но не нашел!»
Литургия служится один раз на одном престоле.
Как же Господь бережет нас, священников, от наших собственных ошибок, от рассеянности, невнимательности, а порой и от глупости!
Есть в Церкви строгое предписание: в храме на одном престоле можно совершать только одну литургию в течение дня. У нас в Сретенском монастыре очень любят ночные службы, когда монахи имеют возможность уединенно, ни на что не отвлекаясь, помолиться. Мирян на таких службах нет, кроме тех, кого мы сами иногда приглашаем.
Как-то Великим постом я улучил время послужить ночную литургию Преждеосвященных Даров. И хотя при подготовке к такой службе надо весь день строго поститься — почти полные сутки не есть и не пить, причаститься на этой ночной службе попросилось несколько наших давних прихожан.
Весь день я провел за работами в нашем рязанском скиту и, поздно вечером вернувшись в монастырь, сразу направился в храм. Поскольку на главном престоле литургия, как обычно, уже совершалась в этот день утром, мне предстояло служить в маленьком приделе святого Иоанна Крестителя, где богослужения проходят очень редко.
Для службы все было приготовлено. Четверо первокурсников пели на клиросе. Человек шесть моих друзей, собравшихся этой ночью причаститься, молились в маленьком приделе.
Однако с первых минут службы началось что-то необычное. Меня охватило непреодолимо тревожное состояние. Я ничего не мог с собой поделать: путал священнические возгласы, с трудом читал по Служебнику давно известные мне молитвы и совершенно не воспринимал их смысла. С хором творилось примерно то же самое: под стать мне студенты пели из рук вон плохо, то и дело сбивались, начинали снова и всякий раз невпопад. Наконец, когда в алтаре надо было открывать завесу у царских врат, она, стоило мне к ней лишь прикоснуться, с грохотом рухнула на пол вместе с тяжелым кронштейном.
Такого в моей жизни еще не было! Пришлось остановить службу. В полном недоумении я вышел из алтаря. Присутствующие были озадачены не меньше моего. Теряясь в догадках, я — просто на всякий случай — спросил у певцов-первокурсников, не могла ли здесь, в Иоанновском приделе, сегодня уже совершаться служба?
— А как же! — отвечали первокурсники. — Мы уже пели здесь литургию в четыре часа вечера. А служил отец казначей.
Я схватился за голову — еще немного, и я бы совершил вторую литургию на одном престоле!
— Что ж вы мне об этом не сказали?! — набросился я на студентов.
— А мы не знали, что второй раз нельзя, — растерянно переглянулись первокурсники. — Мы этого еще не проходили…
Вот так — мало того, что сам виноват, да еще накричал на маленьких. Начальник! Ведь именно мне следовало заранее предупредить нашего благочинного (он следит за расписанием богослужений), что я буду служить ночью. А не надеяться легкомысленно на то, что здесь, в приделе Иоанна Предтечи, вечернюю литургию Преждеосвященных Даров раньше никто не служил.
К счастью, главные тайнодействия еще не были совершены. Я установил переставной престол в соседнем алтаре и уже там закончил службу.
Собравшись за ночной трапезой, мы снова и снова переживали произошедшее и поражались, насколько Господь оберегает Свой храм от нашего нерадения и, пусть даже невольного, но тяжкого греха. Как после этого не благодарить Господа за терпение и заботу?
После этого случая мы твердо решили, что теперь все службы в монастыре будут самым строгим образом контролироваться отцом благочинным. Потому что всякий раз карнизы падать не будут. Или уж так стукнут по голове, что поневоле придется задуматься…
Что и говорить, нельзя свои обязанности и житейские заботы перекладывать на Господа. Что называется, «на Бога надейся, а сам не плошай». Хотя, честно признаться, всегда втайне рассчитываешь, что Он не оставит — убережет, подстрахует…
О том, как мы покупали комбайны.
Летом 2001 года в нашу Сретенскую семинарию подал документы молодой человек по имени Ярослав N. Происходил он из обрусевших немцев. Родился и жил на Алтае, откуда вместе с родителями переехал в Германию. Там получил немецкое гражданство. Так что, к нашему удивлению, у него было два паспорта — российский и немецкий. До вступительных экзаменов оставалось больше месяца и молодой человек попросил разрешения пожить это время в монастыре. Я спросил у него, что он умеет делать. Оказалось, Ярослав окончил бухгалтерские курсы в Германии.
— Так, значит, ты разбираешься в бухгалтерских программах? — обрадовался я.
— Конечно, батюшка! Компьютерные программы — моя специальность.
Именно это нам тогда и требовалось! Мы выделили Ярославу рабочее место в бухгалтерии, и он взялся за дело, да так, что мы нарадоваться не могли.
Надо сказать, что в тот год все средства от монастырских доходов — издаваемых нашим издательством книг — мы решили откладывать на покупку сельскохозяйственной техники. У нас есть скит в Рязанской области. Все хозяйства в округе, которые мы по привычке называли колхозами, за последнее десятилетие разорились или пришли в такой упадок, что больно было смотреть на умирающие деревни.
Как-то зимним вечером в скит пришли крестьяне из соседнего села. Люди были доведены до полного отчаяния. Они рассказали нам, что три года им не выплачивают даже самую нищенскую зарплату. Техники в хозяйстве осталось — полуразвалившийся трактор да председательский газик. Колхозную скотину от бескормицы через неделю должны были за бесценок сдать на мясокомбинат. В некоторых семьях детей кормили распаренным комбикормом… Мы содрогнулись, услышав все это. И не смогли отказать нашим соседям, когда они стали просить нас взять их развалившееся хозяйство вместе с ними самими. Как, к нашему ужасу, они выразились, «хоть в крепостные». Было ясно, что больше им обращаться не к кому.
Взять-то мы их взяли, но, немного разобравшись с проблемами хозяйства, поняли, что все здесь придется начинать с нуля. Даже после того как мы выплатили зарплату, закупили корма для скота, все равно на самую необходимую технику требовалась огромная сумма — двести тысяч долларов. Эти средства мы и принялись копить, заморозив ремонты в монастыре и некоторые издательские проекты.
В банк мы свои накопления не везли. Все слишком хорошо помнили кризис и дефолт 1998 года. Наши прихожане, знающие толк в финансах, посоветовали копить деньги на технику не в рублях, а в долларах. И хранить их не на банковском счету, а в надежном тайнике.
Тайник мы с отцом казначеем устроили изрядный. В стене одной из комнат бухгалтерии прорубили нишу, в нишу встроили сейф, ключ от сейфа спрятали здесь же, в самом глубоком ящике письменного стола, под стопкой «Журнала Московской Патриархии». А ключ от этого ящика засунули под половицу! Мы были страшно довольны собой и уверены, что теперь-то уж деньги будут сохранены получше, чем в Сбербанке.
К осени мы скопили целых сто восемьдесят тысяч. Еще немного и можно было заказывать и зерноуборочный комбайн, и трактора, и сеялки. Мы уже рассматривали каталоги с сельскохозяйственной техникой, обсуждали виды на будущие урожаи, как вдруг однажды, а произошло это 14 сентября 2001 года, когда я направился в наше хозяйство, мне в машину позвонил монастырский казначей и срывающимся от волнения голосом еле выговорил:
— Батюшка, вы только не беспокойтесь!.. Денег в сейфе нет… И Ярослава нет! Возвращайтесь, пожалуйста, быстрее!
Когда я примчался в монастырь, все оказалось именно так — денег в сейфе не было. Ярослав тоже исчез. Только оба ключа аккуратно лежали каждый на своем месте — под половицей и в ящике письменного стола.
Как ни страшен оказался этот удар, но надо было что-то делать. Я позвонил нашему прихожанину, Владимиру Васильевичу Устинову, он занимал тогда пост Генерального прокурора Российской Федерации. Владимир Васильевич приехал в монастырь, взяв с собой нескольких следователей. Милиционеры начали свое дело: опросы, снятие отпечатков, обследование места преступления, а мы с отцом казначеем, расстроенные, бродили по монастырю и ждали результатов.
Наконец Владимир Васильевич пригласил меня в казначейский кабинет. Войдя туда, я сразу по лицам присутствующих понял, что ничего радостного они не скажут. Усаживая меня на стул, Владимир Васильевич сказал:
— Это, батюшка, правильно, что вы присели. Поменьше нервничайте и приготовьтесь к тому, что мы вам скажем. Этот ваш студент, Ярослав N, уже вне пределов России. Деньги, почти наверняка, взял он. А если это так, то мы, к сожалению, не сможем их вернуть.
