Митрополит Георгий (Ходр) - Митрополит Георгий (Ходр) Призыв Духа
Во всяком случае, никто не может избежать обстоятельств истории и тех требований, которые она предъявляет к нам. Если история и не определяется содержанием откровения, оно, тем не менее, освещает ее смысл. Невозможно избежать времени, так же как невозможно избежать речи. Я знаю, что в методе исторического анализа есть опасность релятивизма, неотделимого от мышления аллегориями. Но я знаю и то, что абсолют Бога выражается в человеческих словах. Только через человеческое приближаемся мы к Божественной мысли.
С этой точки зрения Священное Писание представляет собой поле, открытое для всех. Оно ждет нашего плуга–объективного чтения. В нем есть смысл, к которому мы должны стремиться, применяя для этого все средства научного исследования. Таким холодным чтением дополняется чтение с верой, которое, не нарушая буквы, выходит за ее пределы. Соглашаясь пригласить другого к этому чтению, мы со всей искренностью можем признать его нашим партнером по диалогу. Условие sine qua поп (непременное условие) — в том, чтобы к священным текстам подходили люди, подготовленные к этому, согласно общепринятым научным критериям.
Каковы, согласно такому подходу, посылки обсуждения различных тем — например, семьи или политики с христианской точки зрения? Прежде всего, следует учитывать тот факт, что этика Нового Завета глубоко укоренена в богословии. Новозаветные тексты — основа. Они святы для всех христиан. Они отличаются совершенной новизной по отношению к Ветхому Завету и гораздо свободнее от еврейских или греко–римских культурных наслоений, чем мысль святоотческого периода. Если и верно, что их можно понять лишь в связи с библейским контекстом, то сами они все же не зависят от него…
Если Евангелие как проявление вечного Слова Божия обращено ко всем векам, это значит, что оно обращается к тому человеку, с которым мы живем и чей образ мышления сильно отличается от господствовавшего в ту эпоху, когда оно записано. Поэтому должен явиться новый подход к возвещению Слова и способ изложения Евангелия в современном духе. Это, естественно, ставит проблему ценности высказываний и литературных жанров, использованных самим Божественным Откровением. Это также значит, что провозвестник веры, живущий в начале XXI века, должен по уровню научного образования принадлежать своему времени, иначе он будет спасать лишь себя самого.
Православие должно вернуться к источникам
Церковные общины нуждаются в постоянном богословском обновлении, которое позволяло бы им сверяться в своей обычной катехизаторской работе и в богослужебной практике с самими источниками веры. Фактически православие в целом должно вернуться к своим источникам, чтобы избежать общих мест, исчерпанных учебниками двух прошлых веков, в которых все заимствовано из западного богословия. С XII века православный мир питается западной схоластикой и сочинениями протестантов. Это сильно повлияло на наше понятие о Церкви, на наш подход к функциям предстоятелей, на нашу практику таинств. Патриарх бывает подвержен искушению стать региональным папой, подавив реальную власть синода, и рассматривать епископов как своих наместников, принимая без согласования с синодом решения по вопросам, в которых заинтересованы все епархии.
Литургии недостаточно, если нет трапезы Слова
Многие пастыри думают, что достойное и торжественное участие в служении литургии — естественная форма, которую тут же принимает обращение. Нет ничего более ошибочного. Мистагогия, или литургическая катехизация, всегда была условием участия в богослужении. Личное осознание открывшейся истины подтверждается необходимым фактом поклонения Отцу в Духе и истине. В «обществе», закон которого есть общение, разрушить феномен массовости можно, лишь призывая каждого члена этого «общества» к духовному бдению или к аскезе.
Как бы ни были непрочны условия православной жизни, нетерпимо, когда церковное сознание сплошь да рядом легко допускает, что священник может быть лишен дара слова. Так как Бог обращается к нам через книгу, которая начинается с Бытия, а заканчивается Апокалипсисом, воля Его в том, чтобы всегда проступать сквозь земное бытие и чтобы мы в Его творениях могли понимать и истолковывать Его Самого.
Однако очевидно, что одной области литургии недостаточно для познания всех глаголов жизни вечной. Нужна трапеза Слова. Она возможна при уединенном чтении, но и при чтении общем во время бдений, сосредоточенных вокруг нее. Почему бы не ввести другие формы еженедельных всенощных, не богослужебные, с чтением, прерываемым молитвами и песнопениями? Они с пользой заменили бы посещения семей, когда священник часто изрекает одни банальности.
Я убежден, что Восточные Церкви должны стать — ведь так и было в первом тысячелетии — библейскими общинами, где Писание так же живо, как и литургия. Мы, по своей лености, создали литургические гетто, чтобы убежать от мира и с эстетическим потребительством наслаждаться гимногра–фией. Однако литургия сама хочет быть актуализацией Слова. В период Соборов она была его истолкованием, а стало быть, ей не чуждо и полемическое измерение. Но теперь у нас иная проблематика. Есть другие формы заблуждений, не те, что у древних еретиков. Синкретизм, гностицизм, неопозивитизм, спиритизм так искажают сознание людей, а литургия не возражает против этого ни словом. Пастырство невозможно без обновленной литургии, в которой составилась бы современная молитвенная община.
Это обновление осуществимо лишь при глубокой верности Писанию и духу Отцов. Мы и здесь хотим их комментировать–похвальная и необходимая задача, но важно уметь применять их метод, мысля не как они, но в их духе, воспринимая Слово Божие в его разнообразии и богатстве, чтобы выйти навстречу человеку, такому, каков он есть, и ввести в него Божественную жизнь. Именно в этом усилии устанавливается истинная преемственность по отношению к Отцам. Господь говорил самаритянке о «воде живой», которая потечет из того, кто в Него уверует (Ин. 4, 13–14), словно ученик Иисусов сам становится вечным источником.
Но всякое размышление, сосредоточенное на Слове и домостроительстве Таинств, в значительной мере остается недостаточным, если оно не очищает путь для таинства брата, как говорит Иоанн Златоуст. Нельзя забывать, что миссия, переданная апостолами через Павла, состояла из двух требований: проповедовать Евангелие и делать сборы для иерусалимских христиан. Любить бедного, борясь и уча его бороться против его бедности, — неотъемлемая часть Евангелия Иисуса Христа. Церковь есть свидетельство любви для страждущих, для обездоленных. Мы должны систематически заботиться о бедных. Таким образом, Церковь предстает как триптих, состоящий из трех икон, которые суть: литургия, Писание и любовь к бедным.
Я думаю, что священник не есть и не должен быть как один из тех семи, посланных апостолами в Иерусалим, чтобы заниматься столами. Но в его послушание входит и забота–вместе с верующими — о нуждах братьев. Тот, кого мы покидаем, чувствует себя нелюбимым и легко становится жертвой волков.
Долой все виды конфессионального национализма
Взаимосмешение национализма и религиозности проистекает из той роли, которую играла Церковь во времена многочисленных освободительных войн. В этих войнах участвовали епископы, священники, монахи. Церкви довелось стать хранительницей языка и культуры, что позволило греку, русскому, болгарину, сербу почувствовать себя вполне православным, какова бы ни была глубина его веры.
Это православие, единство которого не только в вере, но также в его восточном духе, связанном с единым представлением о человеке, до сих пор не могло быть заменено ни только словом, рассеянным в мире, ни только свидетельством. Такой замены и не требовалось, так как для каждой Церкви важно было свидетельствовать на своей территории, взаимодействуя с национальной культурой и питая ее. Прочно укорененные в национальной почве, православные отлично умели оставаться самими собой.
Однако эта укорененность сделала много поколений православных заложниками существующей в их странах власти. Она развратила их представлением о некоем национальном превосходстве. Она побуждала их там, где они были в большинстве, становиться более или менее фундаменталистами, смешивая свою национальную принадлежность со своей Церковью, а горькие или гордые исторические воспоминания — с церковным сознанием. Единства в вере и литургии было, таким образом, недостаточно для того, чтобы сблизить людей практически. Напротив, многие православные зачастую мнят, будто один народ, принадлежащий к той же Церкви, чем–то выше, чем другой. Этим они поддерживают расовые предубеждения. Знакомясь ближе с другими, открывая для себя чужие обычаи и традиции, открывая, например, что литургические формы были плодом истории, — можно многое поправить. Именно взаимно обогащаясь и начиная понимать относительность некоторых привычных вещей, люди, возможно, поймут и то, что церковное сознание должно быть свободно от национального чувства.
