Александр Мень - Вестники Царства Божия
Греческим современником Иезекииля был Солон, "отец демократии". Можем ли мы утверждать, будто и Иезекииль был ее поборником? Весьма сомнительно, ибо хотя демократический дух не был чужд Ветхому Завету, но признать демократию конечным идеалом не мог ни один из пророков. Ее относительность сознавали и сами греки, подлинные ее создатели. Общественный строй, пусть и наилучший, сам по себе не может быть признан окончательным решением вопроса о благе человека, не может служить якорем спасения.
Пророки были врагами социальной неправды и тирании. Ограничивая права власть имущих и вводя в свой план принцип равенства, Иезекииль следовал по пути своих предшественников. Но он хорошо знал, что одного этого недостаточно.
Если мы сравним заключительные главы Книги Иезекииля с идеальным полисом Платона или утопиями Мора и Кампанеллы, то без труда убедимся, что пророк имел в виду нечто, принципиально отличающееся от их проектов.
Утописты пытались наметить черты совершенного общественного строя в рамках действительности, которая их окружала. У Иезекииля же основное ударение делается не столько на строе, сколько на полной перемене ориентации жизни. Мы слышим от него призыв сделать духовную жизнь центром человеческого существования. (Это то, что Евангелие выражает в словах: "Ищите прежде всего Царствия Божия, а все остальное приложится вам".) Поэтому пророк и дает не политико-социальную рекомендацию, а образ Града Господня в августиновском смысле слова, более похожий на Церковь, чем на государство.
В прежние времена Иерусалимский храм был, по сути дела, частью дворцовых построек; храм же Иезекииля расположен в сердце города и отделен от всего мирского. В этом прямое указание на центральную роль веры в жизни общества. Удаляя царский дом со святой горы, пророк тем самым обуздывает стремление Кесаря завладеть Божиим. Даже усыпальницам монархов не место у стен святилища.
Как священник, хорошо помнящий устройство старого храма и чин богослужения, Иезекииль приводит подробное описание Дома Божия. Оно в целом повторяет план Соломонова храма, но пропорции и размеры нового здания отличаются большей строгостью и соразмерностью частей. Чертеж дает прямое указание пленникам на то, что храм воистину будет построен, и им нужно точно знать, каким он должен быть. Но эта конкретизация не может заслонить того, что общая картина видения носит эсхатологический характер.
Град Божий созиждется уже не на Сионе, а в земле, расположенной между границами колен, и называться он будет не Иерусалимом, но-"Ягве-Шамма" ("Господь здесь"). Это-заключительный аккорд книги, и в нем сосредоточено самое существенное в видении пророка.
Ангел показывает Иезекиилю, как совершится это новое единение Бога и людей:
"И привел меня к тем вратам, которые обращены лицом к востоку, и вот Слава Бога Израилева шла по пути с востока, и голос Его был подобен шуму вод многих, и земля озарилась Славой Его. Это видение было точно такое, какое я видел, приходя возвестить гибель города, и как явление, виденное мною на реке Кебар. И я пал на лицо свое. И Слава Ягве вошла в Дом вратами, которые обращены к востоку. И поднял меня Дух, и ввел меня во внутренний двор, и вот Слава Ягве наполнила весь храм. И я слышал Кого-то, Кто говорил мне из храма (а тот муж стоял подле меня) и сказал: сын человеческий! Это место престола Моего и место стопам Моим, где Я буду обитать среди сынов Израилевых вовеки. И дом Израилев не будет больше осквернять святого имени Моего" (Иез 43, 1-7).
Итак, круг замкнулся. Бог снова пребывает с людьми Своими в Своем Граде.
Замечательно, что после плена ветхозаветная Церковь действительно в одном отношении жила как бы в согласии с предвидением Иезекииля. Кончилась полоса отпадении, идолы больше не смущали Израиль, храм и вера приобрели гораздо большее значение, чем прежде (5).
Стало быть, указывая на "отдаленное время", Иезекииль все же не выходил за рамки Ветхого Завета. Но разве не говорил пророк о нисхождении Бога в средоточие Церкви? Разве не предвидел он вечный Завет Неба и земли, Кану Галилейскую?
Имя города "Господь здесь" поистине есть прообраз Богочеловечества. Однако сам пророк его еще не видит. Врата, в которые вошла Слава, наглухо закрываются; только таинственный Голос из глубины храма свидетельствует о том, что внутри святилища пребывает вечный огонь Божества. Казалось бы, Бог здесь, близко, но в то же время Он далек и страшен в Своей неприступности. Человек по-прежнему не может, увидев Его, остаться живым.
Была ли это утрата сыновнего дерзновения Иеремии и древних пророков? Нет, ибо с самого начала в религиозном сознании Израиля присутствовала мысль о неисповедимой святости Ягве. Даже Моисей не в силах был взглянуть на Его лик, а Исайя, сподобившись видения в храме, считал себя погибшим.
Что это? Первобытный страх? Примитивная фаза религиозного развития? Скорее наоборот, перед нами - признак подлинного понимания природы Божественного: Сущий по Своей воле может приблизиться к смертному, открыть ему нечто о Себе, но за пределами этой узкой полосы Откровения Он безмерен, непостижим, трансцендентен для человека.
В этом - великая правда Ветхого Завета. Если даже перед зрелищем космической бездны человек испытывает трепет, если сердце его порой сжимается от созерцания бесконечного океана творения, то что же должен он ощутить, приблизившись к тайне Трансцендентного? Сверхчеловеческая мощь, абсолютное сверхбытие, "кадош" - несоизмеримая с тварью "святость"... Тут исчезают все антропоморфные лики Вечного, и рождается чувство священного ужаса, благоговения, смешанного со страхом. Тем, кому библейский образ Бога кажется чересчур "очеловеченным", нужно перечитать эти страницы Библии, где говорится о "святости" Ягве.
Только в редкие мгновения близости Бог говорит к пророкам как Отец; по-настоящему же приблизится Он к людям лишь тогда, когда, выйдя из запредельности, взглянет им в лицо глазами Сына...
В видении Иезекииля нет еще этой радости Богочеловечества. Слава Ягве воссияла среди народа, но она остается по-прежнему грозным испепеляющим пламенем; она должна укрыться от людей за стенами храма, в недоступном мраке Святая Святых.
Человек же может приближаться к Тайне настолько, насколько это в его силах. Он совершает служение перед замкнутыми вратами, чтя своей жертвой страшное и близкое Присутствие. Поэтому богослужение и жертва столь важны в глазах Иезекииля. Он уделяет много места описанию ритуала, ибо обряд должен быть постоянным напоминанием народу о том, что Бог рядом с ним.
Единственное, что непосредственно связывает Славу и окружающий мир, это "река жизни", которая вытекает из-под порога храма. Она струится по Святой Земле, ширясь и углубляясь, вплоть до самого Мертвого моря, воды которого она очищает от горечи. Образ живой воды (использованный впоследствии и в Апокалипсисе) означает неиссякаемый поток благодатной силы; она не только наполняет человека, но и омывает мир, изгоняя из него горечь греха.
Перед нами не социальная утопия и вообще уже не ветхозаветные горизонты. Это - преображение твари, которое еще раньше возвещал Исайя. А если уж брать более поздние аналогии, то видение "реки жизни" можно сравнить с Тейяровой точкой Омега.
Изображенная Иезекиилем Церковь может быть названа Вселенской, хотя ядром ее и остается Израиль. Пророк недвусмысленно говорит о том, что входящие в нее "герим", иноплеменники, имеют равную долю с иудеями (47, 22-23). И не случайно поэтому Град Божий открыт четырем странам света.
Тем не менее Иезекииль больше всего был обеспокоен судьбой собственного народа. Это вполне понятно, ибо таковы были прямые задачи его призвания: являться строителем и охранителем Общины в изгнании. Десятилетия плена могли оказаться для нее роковыми. Нужно было сосредоточить все усилия для того, чтобы надежно укрыть ее от пагубных ветров. Пророк предвидел, что враждебный натиск не прекратился и после возвращения пленников. В загадочном пророчестве о Гоге (38-39) Иезекииль изображает полчища богоборческих сил, которые обрушатся на Град Господень. Поэтому он сознавал, что надо быть во всеоружии.
Открывая перед Израилем картину будущего, Иезекииль требовал от него действий. Хотя Сам Бог созидает Свой престол в сердце Града, но дело Его неотделимо от человеческой воли. Перед лицом греха Он не пощадил ни собственного храма, ни народа, и духовное очищение Израиля является теперь условием для того, чтобы был воздвигнут город, именуемый "Господь здесь".
После 571 года мы больше уже ничего не слышим о Иезекииле. Вероятно, он вскоре умер. Но миссия его была к тому времени выполнена. Убедившись в прозорливости Иезекииля, люди знали теперь, что если он говорил о Новом Иерусалиме, то по его слову и будет. Пророк вручил народу путеводный компас, начертал ему дорогу вперед. Лучшие сыны изгнания целиком приняли его программу: омывшись от исторических грехов, вновь собраться на возрожденной земле, воздвигнуть храм и готовиться к великому Дню.
