А. Спасский - Лекции по истории западно–европейского Средневековья
Рассмотренные коммуны — Лаонская и Реймсская — имеют тот общий признак, что обе они возникли путем революционным, посредством отчаянной борьбы с сеньорами. Этот признак и является вообще характеристичной чертой истории освобождения северной полосы французских городов. В других странах Европы — в Англии и Германии — мы уже не встречаем ни коммунальной революции, ни тех драматических эпизодов, какими сопровождалась эта революция во Франции. Процесс освобождения городов в них идет медленно и спокойно, без толчков, без ссор, без войны, в связи с общим политическим и гражданским развитием страны. Так, в Англии бурги не имели надобности оружием завоевывать себе муниципальную свободу: они легко могли купить ее себе за деньги, как, например, и поступили граждане Лейчестера. Мало того, даже и к этому легкому средству английские города не всегда должны были обращаться. По особым причинам в Англии феодализм никогда не обладал такой политической силой, какая принадлежала ему на континенте; сеньоры здесь жили ближе к городам, действовали заодно с ними и прямо были заинтересованы в их развитии и самоуправлении. Поэтому в Англии не редкостью было встретить таких либеральных феодалов, которые нимало не противились стремлениям городов к свободе и даже сами, по собственному почину, дарили им то, перед чем приходили в ужас бароны северной Франции. Таковы были графы Ponthieu и в особенности Вильгельм III, который добровольно даровал коммунальные хартии нескольким городам; такими же действиями прославилась и Жанна Константинопольская, раздававшая привилегии городской вольности направо и налево.
Совершенно особая судьба выпала на долю германских городов. Эти города должны были пройти две ясно намеченные стадии своего развития, прежде чем успели добыть себе самостоятельность. В XII в., когда коммунальное движение в Средней Европе достигло высшей степени своего напряжения, германские города, подобно северо–французским, пытались освободиться через восстание, но встретили против себя тогда еще могущественную силу германского императора, от которого они прямо зависели. Они получили поэтому только некоторые гражданские льготы и гарантии, а не политические права, которых они добивались и которые император не хотел им уступать. Это гражданское освобождение и было первым моментом в развитии самостоятельности германских городов; лет сто спустя за ним последовал второй и окончательный фазис развития, когда в Германии появляются вольные города, только номинально зависящие от императора, на самом же деле пользующиеся всеми правами верховной власти. Он вызван был разложением Германской империи на отдельные герцогства и княжества, совершившимся в XIII в., и тем унижением, в какое была поставлена императорская власть после вековой борьбы за Италию и против папства.
Таким образом, за время от XI до XIII в. вся Европа пережила одно и то же великое движение и одинаково во всех странах изменила свой вид; городские общины, прежде молчаливые и столь смиренные, что о них ничего не было известно, возвышают свой голос, развиваются, стремятся к одной и той же цели — освобождению и, несмотря на различие эпох, стран и препятствий, все более или менее приближаются к этой цели; общий поток увлекает в этом направлении все значительные европейские города, и карта феодальной Европы от севера до юга усеивается независимыми, привилегированными общинами. Общественное сознание средневековой Европы расширяется и обогащается новой идеей, идеей свободного города, и в политическом языке появляются новые слова: «коммуна», «буржуазия», «третье сословие».
Освобождение городов совершилось; посмотрим теперь, на каких началах устроились освобожденные города и в чем заключалась их свобода.
Что такое представлял собой освобожденный средневековый город? На этот вопрос историческая наука отказывается дать один общий, верный действительности и исчерпывающий сущность дела ответ. Средневековые города, как мы видели, имели почти одну и ту же историю, действовали в одних целях и под влиянием одинаковых побуждений, и однако же результатов они достигли различных. Одни города получили почти полную свободу, сделались автономными республиками; другие освободились только номинально, на хартии, в действительности же продолжали оставаться в полной политической зависимости от сеньора. В одних вся городская власть сосредоточилась в руках немногих семейств, аристократов, напоминавших собой древние олигархии Греции; в других всеми делами города ведало и управляло общее собрание горожан. Это различие и даже противоположность в конституциях городов после их освобождения хорошо объясняется историей самого коммунального движения; города восставали и боролись за свою самостоятельность вне взаимной связи, в одиночку, вразброс; каждый город опирался на свои силы, имел против себя своего сеньора и в конце концов добывал свою хартию вольностей и привилегий, составленную ввиду местных городских условий и в зависимости от местных же обстоятельств борьбы. Энергия горожан, объем их требований, личный характер сеньора и множество других побочных и мелких причин влияли на исход городского восстания и обусловливали собой содержание коммунальной хартии. Поэтому при изучении городских учреждений гораздо более легким оказывается установить между городами известную иерархию, начиная с полной автономии и кончая последней ступенью подчиненности, чем классифицировать их по определенным типам. И действительно, были историки, которые прямо отказывались от методического изучения городских учреждений и заявляли, что сколько хартий — столько и типов городской свободы и самоуправления. В настоящее время, однако, это мнение, как крайнее, оставлено, и историческая наука обыкновенно делит города в отношении к их привилегиям на два класса: на города буржуазии и города коммунальные. Различие между обоими этими классами городов заключается в том, что города буржуазии, обеспечив себе ту или другую долю гарантий против сеньориального произвола, т. е. получив известную сумму гражданских прав, никогда не могли достигнуть самоуправления или политической независимости, они управлялись по–прежнему своими сеньорами; коммунальные же города сделались городами, независимыми от сеньора, управлялись своими должностными лицами, встали рядом с сеньором и обратились как бы в коллегиальные сеньории; как сеньор был полным государем в своем поместье и не терпел никакого постороннего вмешательства, так и коммунальные города являлись маленькими государствами или республиками, причем верховная власть в них вместо сеньора принадлежала общему собранию или городскому совету, или аристократии, или, наконец, выборным должностям. Нужно помнить, впрочем, что это разделение условно и никогда не существовало на практике; оно принято наукой только потому, что другой лучшей и более обоснованной классификации городов дать просто невозможно.
Спрашивается теперь, какие же изменения были внесены этим фактом в политическую жизнь Европы и как он отразился на дальнейших судьбах феодализма? Ответ на этот вопрос отчасти уже ясен сам собой; освобождение городов ограничивало феодализм, ослабляло силу феодальных сеньоров и вырывало из их рук весьма значительную долю власти. Рядом с феодальным строем оно поставило совершенно новое политическое явление — городскую общину, которая никак не могла войти и поместиться в рамках этого строя. Этот характер городской общины хорошо понимали и сами феодальные сеньоры, поневоле или с доброго согласия наделявшие города хартиями вольностей. Если всмотреться в городские хартии, то легко можно заметить, что все они представляли собой как бы компромисс, некоторую своеобразную сделку между феодализмом и новыми стремлениями городов. Города, однако, никогда не были довольны хартиями и, получив их, все‑таки продолжали борьбу с феодализмом, беспрестанно старались расширить свои прерогативы за счет сеньора. И это понятно: городам, т. е. торговому и ремесленному люду, еще недостаточно было устроиться прочно и мирно внутри своих стен; для успеха в занятиях им нужно было создать твердый общественный порядок, который делал бы возможным широкую торговлю и процветание промышленности; им нужна была общая центральная законодательная власть, которая могла бы обеспечить мир не только в городах, но в целой стране в интересах общего преуспевания. Эти‑то стремления городов создать новые общественные порядки и погубили феодализм, основанный на дробности, обособленности общественных отношений. Справедливо замечают, что каждый успех среднего сословия был ударом для феодализма; в век освобождения городов таких ударов нанесено было уж слишком много: здание феодализма не вынесло их и стало постепенно разрушаться; оно уступило свое место новым центральным учреждениям, сосредоточившим в себе всю верховную власть над той ил и другой страной и обратившим эти страны в известные нам государства Европы.
