Архиепископ Никон Рождественский - Православие и грядущие судьбы России
Ликует душа пастыря, совершающего богослужение в первый день Пасхи, облаченного во весь светлейший, по выражению устава церковного, сан, обходящего многократно весь храм с сладостным и радостным благовестием — «Христос воскресе!». Будто шум вод многих слышит он в ответ на этот привет: «Воистину, воскресе!» Светлая утреня подходит к концу. Уже поют чудные стихиры Пасхи. Наступает момент трогательного выражения взаимной любви, взаимного прощения: простим все воскресением! Выходят священнослужители из алтаря, будто ангелы Божий с неба, и начинается «христосование». В эти минуты каждому хотелось бы весь мир обнять и прижать к своему сердцу, полному радости и счастья, и вот Церковь Христова дает исход этому чувству сердца в прекрасном обряде христосования. Все ликуют, все лобзаются друг с другом, повторяя ангельское «Христос воскресе!» и отвечая на него апостольским — «воистину, воскресе!..».
Но — что это значит? Церковь начинает пустеть... Служба еще не кончилась, а богомольцы, особенно люди чиновные, уже куда-то спешат... Что случилось?..
Тридцать лет жил я во святой обители, а раньше всегда встречал св. Пасху в родном сельском храме, и никогда не приходилось наблюдать того, что заметил в городских соборах, когда стал архиереем. Половина храма до сего момента обычно наполнена блестящими мундирами, а с этой минуты, как только сии мундиры похристосуются с архиереем и представителями высшей гражданской власти, так все уходят и их место во время Божественной литургии — пустеет... Я был грустно поражен, когда увидел это в первый раз: и омрачилась для меня радость светлого праздника грешною, может быть, в такой день, но тяжелою скорбью. Куда так спешат эти чиновные мундиры? Ужели уж так утомились, что не в силах достоять литургию?.. Нет, но они спешат — на разговенье... Позвольте же: да разве можно «разговляться» — до обедни? Спросите любую безграмотную старушку, и она вам скажет, что это — грех, что это оскорбление праздника Господня... Ведь что такое литургия? Это воспоминание всего великого искупительного подвига нашего Господа, это великое, установленное Им, таинство, чрез которое мы можем иметь с Ним живое благодатное общение — в причащении Его Божественных Тайн приискренне соединяться с Воскресшим, становиться — не в переносном, а в буквальном смысле — членами Его таинственного тела — Церкви, по реченному: «Ядый Мою плоть и пияй Мою кровь во Мне пребывает и Аз в нем» (Иоан. 6, 56), и: «Един хлеб — едино тело есмы мнози, вси бо от единого хлеба причащаемся» (1 Кор. 10, 17). Вот почему в доброе старое время, а в благоустроенных обителях и на св. горе Афонской еще и теперь, в этот день все присутствующие, все молящиеся в храме причащаются Тела и Крови Господних. — Увы! У нас дошло до того, что один «образованный» мундир спрашивает архиерея: «А что, владыко, важнее: утреня или литургия?»... И вот, бегут от литургии, чтобы скорее выпить — да, именно выпить прежде всего, и закусить (позволительно спросить еще: все ли разговляются в этот день? Ведь многие и не нуждаются в «разговеньи», ибо и не «заговлялись» вовсе...), закусить и прилечь уснуть пока до визитов... И грустно становится пастырю — о, как грустно, когда он видит во время литургии половину храма пустующею, и только верные молятся с ним, молятся о всем мире и вот об этих неразумных «интеллигентах», что ушли из храма Божия прежде времени (С прошлого года, чтобы удержать богомольцев в соборе до конца литургии, я перенес обряд христосования с конца утрени на конец литургии. Спасибо: многие остались!)...
Но скорбь пастыря сим не оканчивается, а только начинается. Как проводят русские люди великие дни?
Все празднование полагается в праздности, в служении чреву, в празднословии и забавах. Работать во славу Божию почитают грехом, а проводить время в праздности, предаваться игрищам, не всегда безукоризненным, а — что хуже всего — пьянствовать, сквернословить, буйствовать, это — не грех, это можно — ведь «кто празднику рад, тот-де до свету пьян!»... Мнящие себя быть цветом народа, люди «общества», интеллигенты, с утра до вечера визитируют, а вечером, вместо того чтобы пойти в храм Божий, спешат в театр, на вечера, балы, где предаются танцам, картежной игре, пустословию и нередко тому же пьянству, как и простой народ, только прикрытому приличиями... А простой народ — на гульбищах, на базарах, около винных лавок и — да не возглаголют уста мои грешных дел человеческих, что творятся в великие и святые дни праздничные, особенно же в дни св. Пасхи!.. И томится болью сердце доброго пастыря, и молится он: Господи, не постави им греха сего! И желает он, только бы скорее миновали эти дни...
И вспоминается завет великого Апостола Христова Павла христианам: «Разве не знаете, что малая закваска квасит все тесто? Итак, очистите старую закваску, чтобы быть вам новым тестом... ибо Пасха наша, Христос, заклан за нас. Посему станем праздновать не со старою закваскою, не с закваскою порока и лукавства, но с опресноками чистоты и истины!» (1 Кор. 5, 6–7).
Сердце очерствело
«Сердце наше окаменело, — пишет мне один из простецов-читателей, душа стала как воск на морозе, а царь Давид говорит, что воск тает от лица огня. Так и душа наша нуждается в солнце, чтобы согреться и умягчиться. Но лучи солнца мало проникают сквозь житейской суеты... Вот наступает праздников праздник — Светлое Воскресение Христово; какая радость для христианина, какое торжество, как душа волнуется!.. Мне уже 60 лет от роду; значит, я встречаю сознательно этот праздник, по крайней мере, в 50-й раз, и все одно и то же, — та же радость, то же душевное волнение, как и 50 лет назад! С нетерпением ждешь удара в колокол к светлой заутрени, с трепетом сердечным идешь в Божий храм, а при пении радостного «Христос воскресе» — от умиления слезы текут... А потом что? Иду домой, христосуюсь с домочадцами, и все садимся за стол, уставленный яствами и питьями... со спокойной совестью! А там, где-то далеко от нас, слышится жалобный голос: «Мама! мне холодно!.. Мама! я есть хочу!» А эта несчастная мама в нетопленной хате крепко прижимает к себе своих малюток, как птица птенчиков, чтобы согреть их, и слышит она торжественный звон, и заливается для праздника горючими слезами... А детки опять свое: «Мама, я есть хочу, мне холодно!»... — «Да обождите, родные мои! Вот Бог пошлет»...
А мы с спокойной совестью разговляемся, мы не слышим этих горьких жалоб вдов и сироток, и мы смеем называть себя христианами!.. Св. Евангелие всегда пред нами; раскроем его и прочтем — вот что говорит Христос грешникам: «Алкал Я, и вы не дали Мне есть, жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и вы не приняли Меня; был наг, и не одели Меня, болен и в темнице, и не посетили Меня... Идите же от Меня, проклятые, во огнь вечный, уготованный дьяволу и ангелам его!» (Мф. 25, 42, 43, 41)... О, как страшно! Так ли ты поступаешь, душа моя? Так ли, как велит Христос? О, как хотелось бы, хотя в этот великий торжественный праздник, обогреть и накормить этих несчастных сироток, согреть их теплым отеческим словом, — какую радость мы принесли бы этим вдовицам, этим сироткам, в этот великий и пресветлый день Христов!
А какая радость была бы для нас самих, для нашей души; мы сказали бы: «Слава Богу! Хотя раз в году мы исполнили завет Христа!»»
С удовольствием я делаю выписки из этого письма и радуюсь, что есть еще добрые христианские души, которые не совсем забыли заветы Христовы, что еще тоскуют сердцем по этим заветам. Далее в письме автор скорбит, что он одинок, что один он не в силах этого сделать — на это у него средств нет... Не скорби, добрая, православная душа! Не можешь ты сделать многого — сделай хотя немногое; не можешь согреть и напитать всех сироток, которых видишь — пригрей и накорми хоть одного из них, приласкай и добрым словом утешь остальных: это-то ты уж, конечно, можешь, а Бог, видя твое доброе произволение, пошлет тебе невидимо средства и на других сироток... Ведь не мы делаем добро, а Бог в нас и чрез нас творит его, — мы же только орудие Его жизнедеятельности на земле... Христос ищет среди людей, среди верных Его заветам души, таких, у коих сердце открыто для добра, и творит чрез них это добро, и делает их счастливцами, живыми членами Своего таинственного тела — Церкви Православной... Не знают этого счастья сыны мира, служащие богу века сего — мамоне; не знают еретики, высоко о себе думающие: это счастье доступно только смиренным душам, внимающим слову Христова: «Егда твориши милостыню, да не увесть шуйца твоя, что творит десница твоя» (Мф. 5, 3). И когда же мирянину творить такое животворящее для души добро, как не в праздники Господни, как не в светлые дни Христова Воскресения? Ведь то, что мы делаем ближнему — мы делаем Самому Господу нашему, слышите; что Он говорит: «Аминь, глаголю вам: елика сотвористе единому братии Моих меньших — Мне сотвористе!» (Мф. 25, 40).
Я говорю: мирянину... А мы, пастыри, мы что должны делать в святые дни?.. О, конечно, по мере наших сил, идти впереди своих пасомых в доброделании, ибо сказано: «Овцы по нем идут» (Иоан. 10, 6); мы должны первые подавать пример любви христианской во имя Воскресшего Христа. А затем — слышите: русская душа жалуется, что ей холодно? Так согреем ее благодатью Христовой! О, как преизобильно веет эта божественная благодать, всегда немощная, врачующая и оскудевающая, восполняющая в нашей Церкви Православной! Одно уже богослужение, разумно, благоговейно, истово совершаемое, как согревает верующее сердце! И особенно богослужение праздничное: какая дивная поэзия в песнопениях, какая красота, выразительность, осмысленность в обрядах! Привлеките к участию в богослужении молящийся народ, введите постепенно общее церковное пение: пусть дети поют и читают в церкви, а вы не опускайте ни одного богослужения без живого слова проповеди, хотя краткого, но сердечного, и — верьте: тогда никто не пойдет на эти скучнейшие собрания еретиков — пашковцев, штундистов, баптистов, им же ныне несть числа. Чтобы приучить народ к общему пению, ныне издано много сборников молитв и песнопений, ценою в несколько копеек: каждый может себе приобрести такую книжку и по ней петь то, что положено и чего не знает он наизусть. Затем, кроме богослужения, открывайте внебогослужебные собеседования и в храме, и в школах, и по деревням. И здесь учите народ пению: он так любит петь церковные песнопения. И научить этому не особенно трудно: ведь если он запомнит восемь напевов гласов, то уже может и петь стихиры, остальное еще легче усвоить. На собеседованиях облекайте истину Христову в образы, приводите больше примеров из жизни святых Божиих, как они прилагали к жизни учение Христово, а чтобы не сказал кто: то были святые, а нам, грешным, где же им подражать? — берите примеры и из современной жизни... Кто хочет исполнить свой долг по совести, кто любит сердцем своих пасомых, тот постоянно слышит в своем сердце голос Христа Спасителя: «Жатва убо многа, делателей же мало»... И жаждущих слова Божия много, ах как много! Ведь почему-нибудь да идут к еретикам, на их собрания: что их влечет туда? Простое ли только любопытство? Нет, там они надеются пить воду живую, но вместо того — пьют яд вражды против матери Церкви... «Отчего у нас понятия помутились, — пишет мне тот же простец, — отчего мы не можем отличить черное от белого? Да оттого, что нас не учат, с нами не беседуют по-отечески, оттого, что мы не чувствуем той теплоты в наших пастырях, какой просит наша душа... Если бы наши пастыри пошли в деревню на беседы, посмотрите, как повалил бы к ним народ послушать святой той проповеди, пришли бы и мужчины, и женщины, и дети: какая радость была бы для пастыря, да и для простых людей! Они долго помнили бы и проповедь, и проповедника. А у нас появились волки хищные в овечьей шкуре, именуемые баптисты, и увлекают из стада Христова добрых овечек. Везде, где они появляются, народ валом валит послушать проповедника-баптиста о слове Божием. Простой человек рад хоть безбожника послушать, только бы говорил он о слове Божием. А у нас нет бесед у наших пастырей, нет света, нет тепла, и остыли наши души, и перестают православные в церковь ходить... Дайте же нам света, дайте нам тепла, согрейте нас отеческой любовью!»...
