Иннокентий Херсонский - О грехе и его последствиях
Что же говорит нам сей неложный свидетель о следствиях грехов наших? Ах, он открывает нам так много, что если бы мы были внимательны к его словам, то вся жизнь наша обратилась бы в оплакивание того, чего мы лишились через грех, и в избежание того, что нам угрожает за грех. Ибо чего же лишил нас грех, по свидетельству слова Божия? Лишил образа Божия, украшавшего нас в состоянии невинности, и заключавшего в себе, вместе с богоподобием, основание и залог всех совершенств, лишил блаженного общения с Богом и миром Ангельским, лишил бессмертия и жизни в раю, лишил господства над тварями и всею землею.
Вот наши лишения! Кто, скажем с Соломоном, может исчислить их и взвесить? (Еклез. 1,1.)
Не меньшее зло угрожает нам от греха, по свидетельству того же слова Божия, и в будущем, ибо угрожает совершенное разобщение с Богом и небом, совершенное лишение всех благ небесных, угрожает бесконечная потеря всякой истинной жизни и радости, угрожает ужасное, невольное, вечное пребывание с духами отверженными во аде, среди мучений нескончаемых. Что может быть ужаснее сей участи?
Отважимся ли подозревать небесного свидетеля в неверности и неточности его свидетельств о пагубных действиях греха? Но какая ему нужда вводить нас в заблуждение? А с другой стороны свидетельство слова Божия в сем случае разительно подтверждается свидетельством всего первобытного человечества. Ибо, что говорят нам все самые древние предания о нашем первобытном состоянии? Все они, не смотря на разность народов и стран света, говорят одно — что первые люди наслаждались величайшими совершенствами и самым блаженным состоянием, и что все сии совершенства и блаженство погибли от преступления заповеди Божией, что все бедствия, покрывающие лицо земли, покрыли ее именно с того времени, как воцарился в людях грех.
Иначе и быть не могло, по самому обыкновенному и вместе неизменному порядку вещей. Каждое творение имеет закон своего бытия, начертанный для него Творцом премудрым и всемогущим. Уклонение от сего закона жизни и совершенства неминуемо портит и губит все уклоняющееся, как это можно видеть во всех царствах природы. Драгоценный камень, когда в нем отразился в точности закон его бытия, крепок, светел, прозрачен и многоценен, в противном случае безобразен, тускл, ломок и малоценен. Древо, соответствующее образцу своей породы, стройно, крепко, долговечно, плодоносно, а уклоняющееся от него криво, безобразно, бесплодно и негодно к употреблению. То же в царстве животных; неправильное и, можно сказать, беззаконное смешение пород в животных, разлученных от сожития самою природою, если и дает бытие, то существам уродливым, слабым, кои притом не могут продолжать своего рода.
Так отмщает за себя всякое уклонение от законов бытия в природе, нас окружающей! Тем разрушительнее это уклонение должно быть для человека, ибо глубина падения и разрушения, им произведенного, всегда соответствует высоте и огромности здания, а человек есть владыка и венец всего видимого. В тварях неразумных грех не может оказать во всей силе своего яда, ибо самое бытие их временно и преходяще, он только портит и разрушает их. А в человеке, как существе бессмертном, для него пища вечная, неистощимая. Здесь вселившись, грех может жить всегда, вечно мучить и терзать, губить и разрушать без конца.
Как ни закрыто от нас это будущее тиранство греха над существом человека по смерти, в роде человеческом всегда было глубокое предчувствие того, и постоянное, всеобщее желание предупредить это тиранство. Ибо пересмотрите предания всехнародов, самых просвещенных и самых грубых: в каждом из них найдете верование в будущее ужасное состояние грешников по смерти. И что значат все жертвы за грехи, приносимые божеству в разных видах всеми народами, как не покушения примириться с небом, избавиться от греха и предупредить его ужасные действия на человеков за гробом, в мире будущем? Не станем входить в рассмотрение действительности сих жертв (что могло примирить нас с небом и освободить от греха и проклятия, кроме единой Божественной жертвы, принесенной на кресте?): для нас довольно видеть, что весь род человеческий, всегда и везде, признавал в грехе зло для человека самое ужасное, коего разрушительные следствия простираются на целую вечность.
Запасшись сими мыслями, обратимся теперь, в следующих собеседованиях наших к рассмотрению пагубных действий греха, по отношению ко всем силам и способностям человека, к состоянию его настоящему — на земли, и будущему — по смерти. Аминь.
Слово о том, что грех распространяет по всему существу человека тьму, портит его ум, безобразит и оядотворяет познания и предрасполагает грешника к сумасшествию
Пойдут яко слепи, зане Господеви прегрешиша
Софон. 1,17Самое первое из обольщений, коими адский змий увлек в раю злополучную прародительницу нашу к преступлению заповеди Божией, состояло, как известно, в обещании ей, от вкушения плода запрещенного, какого-то особенного ведения, подобного Божескому: «в оньже аще день снесте от него», говорил змей, «отверзутся очи ваши, и будете яко бози, видяще доброе и лукавое». Хотя горький опыт прародителей долженствовал бы вразумить всех нас не полагаться на сие лукавое обещание, и почитать грех источником не света и познаний, а тьмы и заблуждений, но искуситель и враг человеков имеет столько бесстыдства, что доселе не престает употреблять тот же обман, увлекая ко греху, между прочим, признаком мудрости и ведения.
В самом деле, посмотрите на грешника из людей, так называемых, образованных, что вы заметите в нем? Первее всего умственную надменность и презорство: многие из таковых готовы сказать прямо, что они потому и позволяют себе, чего не позволяют другие, что знают более других. И как обыкновенно люди развратные смотрят на тех, кои всегда верны закону и своему долгу? Как на людей ограниченных, неспособных к чему-либо высшему и большему. Подобное сему можете заметить в грешнике из самого низшего класса людей, и он почитает себя превыше толпы своих собратий, готов при каждом случае задавать им тон, быть вождем их, как опытный и знающий. Что всего жалче, — хвастовство и наглость порока причиною того, что самые добрые люди привыкают смотреть на людей развратных, как на существа, хотя и падшие, но обладающие особенной силой ума, и вследствие сего оказывают в отношении к ним, вместе с сожалением, некоторый род уступчивости и даже уважения.
Не тем ли нужнее сорвать с порока эту личину велемудрия и показать, что если есть такая тьма в роде человеческом, то она вся от греха и порока, что грех, где ни проявляется, везде ведет за собою мрак и слепоту, что он ослепляет и портит самые великие способности, превращает и губит самые обширные познания, что неотъемлемое свойство его предрасполагать человека к умственному помешательству?
Будем ли мы однако же оспаривать для сего у грешник всякое ведение? Нет, мы усвоим ему оное, даже в некоем особенном роде, имея в виду опыт и пример наших злополучны прародителей. У них, по падении, действительно отверзлись очи, как обещал искуситель, но что увидели? «Яко нази бяша».
Вот новое познание, произведенное грехом, и вместе наказание за грех, ибо не знать своей наготы было одним из преимуществ состояния невинности. Отверзлись очи телесные, но в то же время видимо закрылись очи духовные, ибо от кого хотели укрыться прародители наши? От Бога и Творца Вездесущего. Так мгновенно затмилась в душе самая очевидная и непреложная истина вездесущая Божия! Подобное несчастно отверзение очей продолжается и доселе у грешника: после каждого нового преступления он видит себя в новом состоянии познает, чего не знал прежде; и если сложить разные виды грехов, все опыты зла и падений, то, пожалуй, составится род знаний, коих не имеет не только человек добродетельный, но самый Ангел, подобно тому, как человек, не бывший больным не может знать опытно того, что производит в человеке болезнь. Но, братие мои, судите сами, что это за ведение? Как оно жалко и отвратительно! И как стократ лучше не знать того, что знает на свою беду грешник. И однако же он из тог жалкого ведения извлекает нередко способы казаться мудрее других. Присоедините к сему наглость порока, который, снимая с человека самые священные узы, первее всего делает необузданными его мысли и ум — и вы поймете, как грешник может казаться знающее других. Как первое свойство человек добродетельного — держать себя в пределах веры и скромности. почему он, не полагаясь на силы своего ума и проницательность, всегда готов сознать свое неведение, остановиться — в недоумении, как ему действовать, тем паче не позволит себе дерзко судить о том, что выше его понятий: так первое свойство грешника — судить и рядить обо всем, всем быть недовольным, всему предписывать законы, показывать себя всезнающим и ко всему способным. С таким духом и бесстыдством, при некоторой способности и познаниях, удивительно ли прослыть иногда умником? — К довершению обаяния греховного, в сем отношении, люди действительно даровитые, — частию по наклонности пашей поврежденной природы к злу, частию по превратности воспитания и самых даже наук, — редко не платят хотя на время, дани пороку, который, губя в них все лучшее, — самый ум, извлекает однако из их дарований ту для себя выгоду, что, опираясь на их личность, выдает мрачное знамя свое за хоругвь мудрости. Эта, говорю, жалкая падкость людей даровитых на грех дает пороку возможность носить личину ведения и прельщать ею взоры людей, неумеющих отличать дары Творца от их злоупотребления. На чьей стороне видят нередко людей, почитающихся умными, о той стороне и думают, что она есть область света и ведения, не обращая внимания на то, что сии даровитые люди суть пришельцы в ней и жалкие изменники своей родине.
