Александр Фомин - Русская православная церковь в 1917 - 1927 годах
Что касается руководства РПЦ в Москве, то оно старалось продемонстрировать известный нейтралитет по отношению к воюющим сторонам. Весной 1918 года Патриарх Тихон отказался дать благословение не только деникинской Добровольческой армии, но и личное тайное благословение кому бы то ни было из участников белого движения, о чем просил его князь Г. И. Трубецкой.
Однако оставаться последовательно нейтральным руководству Церкви удавалось не всегда. 5 (18) марта 1918 года Патриарх в специальном послании решительно осудил Брестский мир, который он счел позором для России.
Гражданская война в России быстро вылилась в настоящую вакханалию террора. Историку бесполезно искать в ней «более виноватых». Белые, красные, многочисленные «третьи силы» соревновались друг с другом в жестокости по отношению к противникам. Если белый террор обрушивался в первую очередь на большевиков и их сторонников, на фабричных рабочих, деревенскую голытьбу, а также (что характерно) на евреев, то жертвами красного террора становились, прежде всего, «нетрудовые элементы» и в особенности духовенство, которое у многих красноармейцев пользовалось репутацией «контры» (за свою связь со старым режимом и за поддержку белых некоторыми церковниками). Особенно разнузданным красный террор стал после убийства Урицкого и покушения на Ленина летом 1918 года. Широко применялось взятие заложников с последующей «децимацией» (расстрелом каждого десятого). Многие епископы, монахи, священники, просто православные миряне становились жертвами красного, «зеленого» и просто безнаказанно-уголовного террора, часто сопровождавшегося надругательством над религиозными святынями.
7 ноября 1918 года, в годовщину Октябрьской революции, Патриарх Тихон обратился с письмом к Совету Народных Комиссаров. Эпиграфом к нему он взял слова из Евангелия: «Все, взявшие меч, мечем погибнут». Это письмо — обвинительный акт против большевистской власти, рассчитанный, конечно же не столько на власть предержащих, сколько на мнение общественности, которой этот документ скоро стал известен. Патриарху нельзя отказать в определенном гражданском мужестве. Таким языком Церковь не разговаривала с властями со времен митрополита Филиппа (XVI в.) Тихон обвиняет большевиков в обмане народа, в разжигании кровавой междоусобицы, в разгуле террора, в заключении позорного мира, в подстрекательстве к грабежам, в попрании свободы слова и печати, в гонениях на веру. «Ныне же к вам, употребляющим власть на преследование ближних и истребление невинных, простираем Мы наше слово увещания: отпразднуйте годовщину своего пребывания у власти освобождением заключенных, прекращением кровопролития, насилия, разорения, стеснения веры; обратитесь не к разрушению, а к устроению порядка и законности»[11] — так заканчивает свое письмо Тихон.
Однако чем призрачнее становилась надежда на скорое падение большевистского режима, тем яснее руководство Церкви понимало необходимость встать «над схваткой». 6 (21) июня 1919 года Тихон обратился к верующим с очередным посланием. Он еще раз описал ужасы гражданской войны и террора, приписав их безбожной сущности новой власти и призвал христиан не стремиться к мести, но смело идти на муки за веру[12]. В том же послании, однако, Патриарх резко осудил еврейские погромы, которыми особенно увлекались тогда белогвардейцы и подстрекаемые ими шовинистические «элементы». Но полный поворот в сторону аполитичности был совершен Патриархом в его следующем послании от 25 сентября (8 октября) 1919 года, направленном православному духовенству. Он решительно отвергал все обвинения в контрреволюционности Церкви и в ее стремлении к свержению Советского строя, в поддержке белого движения и интервенции. На все эти обвинения Тихон отвечал, что «Церковь не связывает себя ни с каким определенным образом правления, ибо таковое имеет лишь относительное историческое значение». Патриарх призывал духовенство не участвовать в политической борьбе, подчиняться велениям Советской власти «поскольку они не противоречат вере и благочестию» и сосредоточить все силы на проповеди слова Божия, столь необходимой при широком распространении неверия[13]. Уже в этом послании легко заметить тенденцию к переходу Церкви на лояльные позиции по отношению к советской власти. Быть может эта тенденция смогла бы уже тогда закрепиться, если бы не новые рискованные и, в сущности, провокационные шаги большевиков.
Важнейшее орудие борьбы с Церковью большевики видели в «атеистической пропаганде». Наиболее действенное средство этой пропаганды они видели в скорейшем разоблачении «народных предрассудков» и «церковного обмана». С этой целью еще в 1918 году началась кампания по вскрытию почитаемых верующими «мощей» святых, которые по утверждениям духовенства были «нетленными». Вскрытие мощей предполагалось проводить в присутствии представителей местной власти, врачей, духовенства и верующих. При вскрытии эти комиссии иногда обнаруживали истлевшие кости, иногда — тряпичную или восковую куклу, иногда — мумифицированный труп. Причем в последнем случае иногда даже советские работники впадали в нерешительность. Однако далеко не всегда вскрытия мощей приводили к ожидаемому результату. Как свидетельствует письмо С. Мицкевича (сотрудника Московского отдела народного образования, одного из старейших революционеров) Ленину вскрытие часто порождало слухи о подлоге мощей и усиливало озлобление верующих. Тем не менее, Ленин настаивал на продолжении вскрытий[14]. «Вскрытию» подверглись, в частности, мощи Сергия Радонежского и Александра Невского. Вскрытые мощи иногда через несколько дней возвращались на прежнее место, а иногда передавались в музеи. Если в 1918–1919 годах власти при проведении этих операций еще соблюдали известную осторожность, то 29 июля 1920 года СНК РСФСР принял по предложению наркомата юстиции постановление «о ликвидации мощей во всероссийском масштабе», согласно которому все вскрытые мощи подлежали передаче в музеи или захоронению[15]. К весне 1921 года наркомюст увидел, что такой «красногвардейский» подход к делу приводит к серьезным конфликтам с местным населением. В секретном циркуляре всем губисполкомам и губпарткомам от 1 апреля 1921 года он предписал перед вскрытием обязательно проводить соответствующую агитационную кампанию и всегда учитывать местные условия. Тем не менее, предлагалось проводить операции по вскрытию «планомерно и последовательно»[16].
Вместе с тем власти продолжали закрытие монастырей. 20 апреля 1920 года по специальному распоряжению В.И. Ленина была закрыта Троице-Сергиева Лавра. Понятно, что популярности большевикам среди верующего населения эта акция не добавила.
Кампания по вскрытию мощей действительно заставила некоторых верующих отвернуться от религии, но она принесла большевикам гораздо больше проблем, чем успехов, так как часто воспринималась православными людьми как кощунство и надругательство над святынями. Никакое примирение между Церковью и властью в этих условиях становилось невозможно. Предстояли еще решительные столкновения.
ИЗЪЯТИЕ ЦЕРКОВНЫХ ЦЕННОСТЕЙ
Гражданская война, продразверстки и сильная засуха вызвали летом 1921 года страшный голод в Поволжье, считавшемся до того одной из житниц России. Жертвы голода исчислялись сотнями тысяч.
В августе 1921 года Патриархом был основан Всероссийских церковный комитет помощи голодающим. Он должен был действовать параллельно с аналогичной правительственной комиссией (Помгол-ом). 22 августа Тихон направил в Помгол письмо с уведомлением о создании этого комитета и с предложениями сотрудничества[17]. Вместо этого 27 августа 1921 года ВЦИК распустил церковный комитет, распорядившись передать все собранные средства правительственному Помголу. Таким образом в тот тяжелейший момент Церковь была лишена возможности заниматься самостоятельной благотворительной деятельностью. Тем не менее, 19 февраля 1922 года Тихон издал воззвание, призывавшее верующих жертвовать для помощи голодающим даже церковные украшения, не имеющие богослужебного употребления. Однако в это же время в печати велась активная пропагандистская кампания, обвинявшая Церковь в глухоте к народному бедствию. 23 февраля 1922 года ВЦИК издал Декрет об изъятии в месячный срок у групп верующих всех религий драгоценных предметов, «изъятие коих не может существенно затронуть интересы самого культа» и передаче их в Наркомфин со специальным назначением в фонд Помгола[18]. В ответ Патриарх 28 февраля выпустил специальное обращение к православным верующим, в котором подтвердил готовность Церкви помогать голодающим всеми доступными ей средствами, однако резко осудил возможные попытки изъятия священных предметов, «употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами вселенской Церкви и карается ею как святотатство: миряне — отлучением от нее, священнослужитель — низвержением из сана»[19]. Иными словами Патриарх запрещал православным участвовать в неконтролируемых Церковью актах изъятия ценностей.
