Диакон Андрей Кураев - Ответы на вопросы православной молодёжи
А теперь настала пора открыть главную тайну церковной экономики: Церковь живет на деньги атеистов.
Представьте, что я юный «богоискатель». Я прихожу в храм и прошу свяшенника меня покрестить. Батюшка, поговорив со мной, понял, что желание-то у меня серьезное, а вот знаний о Евангелии и о нормах цекровной жизни — никаких. Он предлагает мне походить в воскресную школу или на беседы с ним. Проходит время (может, месяц, может — годы). Наконец, и он, и я приходим к выводу, что настала пора для моего сознательного крещения. Возьмет ли с меня, со студента, деньги священник, который немало собственных сил вложил в то, чтобы мое решение стало более осознанным и глубоким? Или скорее он сам сделает мне подарок в день моего духовного рождения?.. Между прочим, именно так и было со мною в 1982 году — при крещении с меня не то что не взяли ни копейки, но еще и подарили крестик и свечки.
Проходят годы. Юноша растет действительно церковным человеком, регулярно исповедуется, причащается; в храме он бывает не только по большим праздникам… И вот однажды он приходит к священнику не один: «Батюшка, знакомьтесь, это моя Танечка… Мы бы повенчаться хотели…». Заговорит ли с ним священник о деньгах? Или повенчает своего духовного сына радостно и бесплатно — да опять же еще и очередную книжку по этому случаю подарит?
Проходит год. Молодой человек и его Танечка, за этот год также ставшая прихожанкой и духовной дочерью того же священника, подходят к нему с очередной просьбой: «Вот тут у нас, понимаете ли, Ванечка родился… Когда бы нам покрестить его?». Кто тут вспомнит о деньгах?
Еще годы остались позади. Татьяна скорбно подойдет к тому же священнику (если он будет еще жив) и скажет: «Овдовела я… Отпойте моего любимого». И неужели за отпевание человека, воспитанного им, всю жизнь проведшего на глазах у священника, он возьмет деньги у своей же скорбящей духовной дочери?
Вот парадокс городской церковной жизни: постоянные прихожане, подлинные духовные дети священника денег в храм практически не приносят. Храм же живет не на пожертвования прихожан, а на деньги «захожан». Прежде всего — на деньги тех, кого приносят в храм дважды в жизни: первый раз, чтобы крестить, второй раз — чтобы отпеть. Вот эти практические атеисты, не знакомые ни священнику, ни прихожанам, и передают свои деньги в церковный «свечной ящик». За себя и за того (церковного) парня.
Такая система церковной «экономики» сложилась в советские времена. Сегодня она, конечно, усложнилась. Появилась книжная и иконная торговля (есть храмы, в которых честно предупреждают: книги в нашем храме стоят дорого, дороже, чем в светском магазине. Но поймите, дорогие, приобретая книгу именно у нас, вы жертвуете на возрождение храма»). Есть благотворители-спонсоры. Бывает помощь со стороны городских властей.
И оказалось, что теплота человеческих отношений вознаграждается сторицей. Прихожане, полюбившие священника, убедившиеся в бескорыстии его служения, воспринимают как свои нужды храма. И, если не могут помочь сами, находят знакомых в новых российских элитах (в госаппарате, в банках, в сфере бизнеса), знакомят с батюшкой и убеждают помочь. Те же священники, что по-наемнически относились к людям и смотрели на прихожан сквозь купюры — остались один на один со всеми волнами финансового кризиса. На добрых же пастырях, сумевших по человечески, по христиански относиться к людям, сбылись евангельские слова про заботу о земных благах: «Ищите прежде Царства Божия и правды его, и это все приложится вам» (Мф. 6,33).
… В ноябре 2003 года в Домодедово подходит ко мне человек «Отец Андрей, Вы меня не узнаете?… Вы преподавали у нас в школе в Загорске!». И в самом деле такое было: в 90–91 годах я приезжал на лекции и экзамены в Академию из Москвы и, если было свободное время, забегал в математическую школу, которая находилась рядом с Лаврой. И вот тогдашний мальчик вырос. Летим вместе в Екатеринбург. Миша рассказывает мне, что четверо ребят из его класса после тех встреч пришли в Церковь… В Екатеринбурге получаю свой багаж (вез я тогда с собой около ста килограммов книг, кассет, газет). Чтобы дотащить сумки до машины, надо найти носильщика. Миша его быстро находит. Вскоре багаж уже перенесен. Пора прощаться. Носильщик называет сумму, в которую он оценил свой трехминутный труд: 500 рублей… Немая сцена. Миша, однако, тут же дает ему востребованные деньги, а затем спрашивает носильщика: «А Как Вас зовут» — «А зачем Вам это?» — «Да просто интересно. Все же, представьтесь, пожалуйста!». Носильщик называется. И Миша ему спокойно так говорит: «Завтра к десяти зайдите ко мне, пожалуйста» — «А куда это к Вам?» — «Сюда, в 210 кабинет». В общем, оказалось, что Миша — замдиректора аэропорта…
Конец христианства[157]
Ехал я себе после работы домой на машине. Никого не трогал. Напротив, слушал радио. И по одной из программ на интересный разговор наткнулся. Уже и к дому подъехал, а из машины не вылез — дослушать хотелось. Так сильно заинтересовался. Хотя по радио поп выступал. А я человек неверующий во все эти религии. Более того, если бы у меня был пистолет, меня можно было бы назвать воинствующим атеистом. Но у меня нет пистолета. И когда я слышу слово «духовность», мне не за что хвататься. Молча терплю.
Теперь представляете, как меня этот человек в радио заинтересовал! Тем более, что человека-то я знал. Это был Андрей Кураев. Дьякон. Довольно раскрученный прессой гражданин, вы его, наверное, сто раз по телевизору видели. Да я и сам, когда еще писал сценарии для телевизионной программы «Национальный интерес», не раз приглашал его гостем в студию. Потому что он умный и хорошо говорит, хотя и фундаменталист. Но кто не без греха? Нужно мягче к людским недостаткам относится… В общем, послушав, какие идеи толкал немирской человек Кураев, я решил в натуре разобраться с ним и чисто конкретно попросить ответить за свои слова, а попросту говоря, прояснить свои позиции. Стрелку отец Андрей забил мне в храме.
…Я пришел в церкву как раз когда там шло какое-то религиозное мероприятие. Разнокалиберные священники в желтых халатах пели протяжные песни. Мне почему-то сразу бросилось в глаза, что один из самых молодых служителей культа сильно похож на Дункана Маклауда. Он был без бороды и без усов, с такой же как у бессмертного копной волос, забранной сзади в хвост. Я бы ничуть не удивился, если бы по окончании литургии (или как оно там называется?) Дункан вдруг одним движением вытянул из-за спины меч и красивым махом с разворота подрубил бронзовую стойку со свечками. Пожалуй, я бы даже принял это за логичное и весьма эффектное по своему психологическому воздействию завершение всей церемонии. Ибо сказал Господь: «Не мир я принес, но меч!»
Замечтавшись об этих феерических картинах я даже не заметил, как ко мне подошел Андрей Кураев. Со времен нашей последней встречи диакон несколько раздобрел, округлился в умном лице, но выглядел все равно энергичным, а его знаменитые очки-телевизоры так вообще не претерпели никаких изменений. Я, кстати, давно заметил, что люди добреют от сытой жизни. Потому что сытость — это не суть обжорство, а просто добрый умиротворенный и осмысленный образ жизни. Когда наступает сытость, человек округляется, как бы стремясь приблизиться к самой идеальной фигуре, созданной Всевышним — шару. И в этом я вижу единство внешнего и внутреннего.
Я искренне поделился с отцом Андреем своими наблюдениями по поводу его душевного-телесного пополнения:
— Вы поправились, святой отец. Не всегда, наверное, получается посты соблюдать при ваших-то постоянных разъездах?
— Наоборот. Постная пища как раз располагает к полноте.
— Зачем же вы нездорового образа жизни придерживаетесь? Но в принципе, можно попробовать в качалку походить, железо двигать… Впрочем, давайте о деле. А то вас, я вижу, уже ждут.
Мы сидели с Кураевым прямо в храме, у окошка на деревянном сундуке, в котором местные церковнослужители зачем-то хранили красную ковровую дорожку (нас потом согнали, а дорожку достали). А рядом с сундуком возвышался какой-то гражданин в очках и как зачарованный глядел на красный глазок диктофона. Гражданин стоял не далее, чем в полушаге от меня, буквально дыша мне в затылок, что меня ужасно нервировало. Отворачиваясь от Кураева я несколько раз бросал невежливые взгляды в сторону загадочного гражданина, но он моих красноречивых намеков в упор не понимал. Так и хотелось отпихнуть гражданина ногой, но в храме такие действия предпринимать было бы немного неприлично.
— Не могли бы вы прояснить, что имели ввиду, когда говорили о том, будто России в XX1 веке не будет? Я знаю, у вас даже теоретическая работа есть под названием «О нашем поражении». Откуда такой пессимизм?
— Земная история кончается поражением христиан. В «Апокалипсисе» об этом честно предупреждается: «И будет дано Сатане вести войну со святыми и победить их.» Нет, сохранится, конечно, сообщество людей, собравшихся вокруг веры, чаши с причастием… Но церковь в социальном смысле проиграет. Не будет христианской школы, христианской политики, христианской культуры. Во многом этого нет и сейчас.
