Сборник статей - Ответственность религии и науки в современном мире
Как явствует из темы, меня будет интересовать прежде всего последнее открытие. О нем можно говорить бесконечно долго, но я не стану злоупотреблять вашим вниманием и, чтобы представить нейрологию, воспользуюсь, как мне кажется, остроумным ходом. У Фомы Аквинского находим едва ли не самый подробный в истории христианской мысли перечень «способностей души» (заметим по ходу, что здесь Аквинат проявляет себя как очень наблюдательный психолог-когнитивист). Возьмем лишь один пример. «Чувствующей душе», которая роднит нас с животными, Фома приписывает нашу способность к движению, пять основных чувств, а также четыре, которые он называет «внутренними». Одно из них именуется sensus communis, то есть способность соотносить данные пяти внешних чувств, необходимая для того, чтобы распознавать единичные объекты. Заметим, что эта идея очень близка одной из сквозных тем нейрологии. Другое чувство он определяет как vis aestimativa — способность оценивать насколько полезен (например, солома пригодна для гнезда), благорасположен или враждебен тот или иной объект. Несомненные отголоски томистского разграничения оценочной способности и sensus communis находим в теории «эмоциональной оценки», разработанной известным нейрологом Джозефом Ле Ду. Он, в частности, пишет: «При поражении определенной области мозга (а именно, височной доли) животное или человек утрачивает возможность распознавать эмоциональную окраску того или иного стимула, но при этом не теряет способности воспринимать стимул как объект. Перцептуальная репрезентация объекта и оценка эмоционального качества его – самостоятельные мозговые процессы. На самом деле, эмоциональный смысл стимула воспринимается еще до того, как сам стимул будет воспринят. Действительно, мозг способен понять, хорошо нечто или плохо еще до того, как он узнает, что это такое»[261].
Говоря в категориях Фомы, vis aestimativa действует обособленно от vis ñommunis, и более того, опережает ее.
Появившиеся в последние несколько десятилетий многочисленные исследования такого рода существенно повлияли на укоренившиеся в англо-американской философии представления о разуме. Дуализм по-прежнему напоминает о себе, но, несомненно, сторонников религиозного материализма становится все больше, а дуалистам все чаще приходится оправдывать свое существование.
Религиозный материализм и БиблияСовершенно очевидно, что с самого начала истории Церкви большинство христиан в той или иной мере придерживаются дуалистических воззрений и, хуже того, полагает, что дуализм (или более сложное трехсоставное представление о человеке) восходит к Священному Писанию. Однако многие «рядовые христиане» наверняка ни сном ни духом не ведают о том, что еще в XIX веке дуализм был поставлен под сомнение. Примерно сто лет назад библеисты впервые заговорили о том, что выполненный «семьюдесятью толковниками» около 250 г. до Р.Х. перевод еврейского Писания на греческий язык (он известен как Септуагинта) содержит множество ошибок. В частности, все антропологические категории в нем переданы с помощью греческих понятий, взятых в том значении, какое имели они в позднеантичной философии. Наглядный пример тому – перевод древнееврейского nephesh как psyche, что, в свою очередь, объясняет появление существительного soul в английском переводе. Тем не менее – и с этим согласны большинство современных исследователей – древнееврейское nephesh – не тождественно по смыслу тому, что христиане подразумевают под «душой». Как правило, в ветхозаветных текстах этим понятием описывается личность как целое. Данное смысловое различие отчетливо прослеживается при сопоставлении более архаичной по языку Библии Короля Иакова (King James Bible) с современными англоязычными переводами Писания. В этой связи было бы любопытно узнать, как передается это слово в новых переводах Библии на русский язык, – привычным «душа» более точным эквивалентом.
Определенная часть западных христианских мыслителей – их принято именовать «либеральными» – во второй половине XX века пришла к тому, что на интерпретациях новозаветных текстов также пагубно сказалось влияние античных философских представлений. Эта позиция вызвала горячие споры в кругах более консервативных библеистов, и остается лишь недоумевать, почему и по сей день нам так трудно прийти к согласию. Как показал исследователь Нового Завета Джоэль Грин, «конфликт интерпретаций» во многом обусловлен разным толкованием некоторых тем и образов второканонических книг межзаветного периода. Речь идет, в частности, о «промежуточном состоянии»: иначе говоря, признает ли новозаветное богословие возможность сознательного существования в некоем «промежутке» между смертью и телесным воскресением? Если да, следовало бы признать, что душа дана для того, чтобы заполнить пустоту, образовавшуюся от временного отсутствия тела. И здесь возникает вопрос: так ли необходимо для понимания истин веры выуживать сомнительные идеи из многочисленных второканонических книг и тем более, принимать частные позиции авторов за библейское учение? Вряд ли, тем более, что священнописатели Нового Завета крайне деликатно обходят тему метафизического устроения человека. Было бы нужно, они нашли бы способ сказать об этом куда более прямо!
Убедительное подтверждение изложенной выше гипотезы обнаружилось в одной из работ известного исследователя новозаветных текстов Джеймса Данна. Он вводит различие между «органическим» (aspective) и «механистическим» (partitive) представлением о человеке.
Данн пишет: «…если говорить упрощенно, греки мыслили человека как структуру, состоящую из отдельных частей; иудеи – как целое, проявляющееся в различных измерениях. Можно, наверное, сказать, что для античного сознания более характерно «механистическое» представление о человеке, а древнееврейской традиции скорее свойственно воспринимать человека «органически». Различие между этими установками можно объяснить так: говоря, что «в школе есть спортивный зал», я имею в виду, что спортзал составляет часть школы, тогда как утверждение «я шотландец» описывает не какую-то «часть меня», но одну из граней моего целостного бытия»[262].
Итак, греческих философов интересовал, главным образом, вопрос о том, из каких частей состоит человек. Для библейского же сознания «часть» (причем только в кавычках) – это всегда образ целого, но увиденный под определенным углом, в тех или иных проявлениях; например, понятие «дух» указывает на способность человека (опять-таки, понятого как целое) общаться с Богом. Новый Завет говорит об отношениях «целокупной» личности с природой, ближними, общиной верных и Творцом. Павлова антитеза духа и плоти не имеет ничего общего с более поздним противопоставлением души и тела. На самом деле, Павел таким образом обозначает два способа жизни – в послушании Духу Божьему и сообразно «ветхому эону» века сего.
Поэтому я убеждена: «механистический» (partitive) подход в корне противоречит библейскому представлению о личности (курсив авт. – Прим. пер). Священнописатели (и, прежде всего, Нового Завета) жили в разномыслящей среде, возможно, не менее пестрой, чем та, в которой живем мы, но они не придерживались ни одной из тогдашних «модных» теорий. Что для них было более существенно? Во-первых, обосновать целостное представление о личности, во-вторых, доказать, что христианская надежда на вечную жизнь зиждется, скорее, на вере в телесное воскресение, чем на идее бессмертия души, в третьих, показать, что человек раскрывается только в отношениях – в его отношении к Телу Христову и, прежде всего, к Богу.
Такая установка открывает перед современными христианам несколько путей мировоззренческого выбора. Полностью исключить из них дуализм было бы слишком смело, особенно если учесть, насколько влиятелен в христианской традиции. Однако радикальный платоновско-декартов-ский дуализм со свойственным ему представлением о том, что тело не нужно, и более того, мешает полноценной человеческой жизни, несомненно, уходит в прошлое. С другой стороны, столь же неприемлемы для нас примитивные формы материализма, и в первую очередь, тезис о невозможности общения человека с Богом.
Религиозный материализм и богословиеТеперь посмотрим, как религиозный материализм может повлиять на наши богословские представления. Следует оговорить: я рассуждаю как человек, сформировавшийся в западной культуре, и вы вправе не согласиться с моими построениями. Итак, на мой взгляд, религиозно-материалистический подход определенно требует некоторых уточнений. Во-первых, необходимо уяснить, что в тех или иных традициях понимается под «промежуточным состоянием», а еще лучше – отказаться от этого понятия или попытаться его обойти. В частности, стоило бы задуматься, насколько целесообразно утверждать, что некоторые люди пребывают с Богом уже в земной жизни. Это положение очень важно для католиков и кальвинистов; не знаю, какую роль играет оно в православном богословии. Сама я принадлежу к анабаптистской церкви (ее также называют «Церковью братьев»); больше всего мы похожи на меннонитов. Так вот, иногда я говорю студентам, что даже будь у нас, анабаптистов, свои догматы, все равно, без учения о промежуточном состоянии мы как-нибудь бы обошлись. Это, конечно, шутка, но шутка лишь отчасти.
