Николай Агафонов - Непридуманные истории (сборник)
Семинаристы недоуменно переглядывались, пытаясь понять, что так рассмешило Авдеева. Костя Макаров, оторвавшись от книги и сняв очки, близоруко щурясь, спросил:
– Объясните нам, Сергей Петрович, что вы увидели смешного?
– Вас, вас увидел, вот это и смешно, – продолжая давиться от смеха, говорил Сергей.
– Что же в нас такого смешного? – не унимался Костя. – Растолкуйте нам, и мы тоже посмеемся.
– Растолкую, конечно растолкую, – успокоил его Авдеев.
Наконец ему удалось справиться со своим неудержимым смехом.
– Когда я учился в Московской духовной семинарии, – начал он, – то среди нас ходил такой афоризм, что в Ленинграде семинаристы учатся, в Москве – молятся, а в Одессе – работают. Захожу я сейчас к вам и что же вижу? Из Ленинграда Костя книгу читает, эти двое, московские, молятся, а эти – работают. Ну, разве это не смешно? Теперь понятно?
– Все нам понятно, – нахмурился Михаил Сеняев, – только непонятно, как вы будете в таком виде службу справлять?
– А вы еще до такого понятия не доросли, молоды больно, чтоб все понимать.
Он присел на лавочку и, сразу поскучнев, грустно вздохнул:
– Что же вы думаете, я всегда таким был? Да я вообще к этой гадости не притрагивался, диаконом мечтал быть. Вот, думаю, стану диаконом, выйду на горнее место, да как запою великий прокимен. В каждую ноту вложу всю свою душу, чтобы до всех стоящих в храме дошло, как велик Бог и как велики Его чудеса.
Глаза его при этих словах увлажнились, и он, встав с лавки и вытерев их кулаком, во весь голос запел великий прокимен: «Кто Бог велий яко Бог наш, Ты еси Бог творяй чудеса. Сказал еси людем силу Твою…»
Его голос звучал насыщенно и мелодично, заставляя в волнении трепетать сердца семинаристов. Пение прокимена вселяло какую-то радостную уверенность в том, что Бог и данная Им православная вера есть то единственное на свете, ради чего нужно и должно жить. Семинаристы встали со своих мест, с восхищением взирая на Сергея Авдеева. Допев прокимен до конца, он еще некоторое время стоял, как бы прислушиваясь к уходящим в небо звукам. Потом, понурив взгляд в пол, обреченно махнул рукой:
– Теперь все мои мечты коту под хвост, а вы еще что-то говорите. Думаете, сам не понимаю, что негоже в таком виде на рождественскую службу идти? Да я и не пойду на клирос. Встану в храме среди народа и буду молиться Богу и вопрошать Его: пошто не дал мне диаконом стать? Хотя чего вопрошать, сам виноват. А то прямо как у Адама выйдет: «Жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел», – и Авдеев опять захохотал. – Не женитесь, братья, поспешно, а то можете всю жизнь себе испортить. А уж почитать сегодня на клиросе любой из вас сможет.
– Почитать-то мы почитаем, – сказал Борис Коньков, – да только, как вы, все равно не сможем. Сергей Петрович, а вы ложитесь и поспите, до службы еще четыре часа, а мы вас потом разбудим.
– Правда, Сергей Петрович, останьтесь, пожалуйста, – просительно сказал Николай Груздев, – без вас не обойтись, никто не сможет лучше вас проканонарить «С нами Бог…», у вас это так здорово получается! Вы ведь голосом в каждое слово такое глубокое понятие вкладываете, что просто аж мурашки по телу. Кстати, признаюсь вам честно, идти учиться в семинарию я надумал после того, как два года назад случайно зашел в собор на Рождество и услышал, как вы провозглашали: «С нами Бог. Разумейте языцы и покоряйтеся, яко с нами Бог».
– Это правда? – удивился Авдеев. – Значит, вот как, оказывается. Никогда бы не подумал, что ты из-за этого в семинарию пошел.
– Да вот так и получилось, Сергей Петрович, я тогда как раз раздумывал, куда мне после армии поступать учиться. Верующим себя не больно-то считал, а как услышал вас, что-то в душе моей перевернулось, и я решил идти в духовную семинарию.
Авдеев в раздумье почесал затылок.
– Да, красиво сказать и пропеть – это действительно проповедь. Хорошо, пожалуй, останусь, посплю, а то вдруг еще кто-нибудь в храм сегодня войдет, вроде нашего Николая Груздева. – И он, подмигнув семинаристам, пошел укладываться на диван.
Семинаристы выключили свет и на цыпочках вышли из ризницы, осторожно прикрыв дверь.
Ноябрь 2003. Самара
Попутчик
Состав поезда лязгнул и остановился, обдав стоящих на перроне специфическим запахом дыма, чего-то прелого, кислого, свойственного всем нашим поездам. Отец Виктор немного неудачно выбрал место на платформе: как раз в конце состава, где обычно прицепляют вагоны с общими местами, и поэтому оказался в водовороте мешочников, которые ринулись в атаку на общие вагоны, для того чтобы успеть занять места получше. На него неслись плюшевые фуфайки, матерная ругань, надсадные вопли. Кто-то больно стукнул чемоданом по ноге. Он повернулся посмотреть, кто именно, хотя это не имело никакого смысла, а так, одно любопытство, но тут же, зацепленный мешком за плечо, был развернут на сто восемьдесят градусов. Странно было в восьмидесятые годы наблюдать эту сцену, чем-то напоминавшую двадцатые годы разрухи и Гражданской войны. Отец Виктор с трудом выбрался из этого людского круговорота. Ему некуда было торопиться, поезд стоит сорок минут, место в купейном никто не займет, и он с интересом взирал на одушевленную стихию, штурмующую вагоны. В основном это были женщины из села Большие Коржи, одетые поголовно в плюшевые фуфайки и темные платки. Отличить их от остальных можно было легко и по особому выговору с акцентом на букву «ц»: «Цаво лезешь, как на буфет?» – кричала одна. «А тебе цаво, одной только надат ехать?» Раздался звон разбитого стекла, и стоявшая до того невозмутимо проводница кинулась в толпу с ругательствами. Неторопливой походкой двинулся к вагону старшина милиции. Отец Виктор, потеряв к зрелищу всякий интерес, пошел к своему вагону.
Там было людно от провожающих, но в его купе было пусто. Он положил «дипломат» на верхнюю полку и вышел в проход к окну вагона. В это время недалеко от перрона притормозил «уазик», из которого вывалились трое. Двоих он сразу узнал: директор банка и первый секретарь райкома комсомола, третий ему был незнаком, хотя мельком несколько раз видел его в райисполкоме. Все трое были немного навеселе. О чем-то оживленно разговаривая и смеясь, они прошли в купе отца Виктора, не заметив его в проходе. Отец Виктор хотел было зайти поздороваться, но, заметив, что они разливают коньяк, передумал. Игорь, так звали секретаря райкома комсомола, обращаясь к третьему, сказал:
– Ну, Паша, счастливый ты человек – едешь в столицу, отдохнешь, развеешься.
Из этого отец Виктор сделал вывод, что они провожали своего друга Павла. Друзья чокнулись, выпили, и тут Олег, директор банка, заметил его.
– Ба! Кого я вижу! Да это наш батюшка, отец Виктор! Вы тоже в Москву разгонять тоску? Какое у вас место?
– В этом же купе, – ответил отец Виктор.
– Ну так заходите, есть немного коньяка, пока поезд не тронулся, выпьем на посошок. Паша, познакомься: это настоятель церкви в нашем райцентре, при этом наш ровесник. Правильно я говорю, отец Виктор, вы тоже с пятьдесят третьего года? А Паша, или официально Павел Петрович, но, я думаю, между нами это ни к чему, так вот он – заведующий отделом культуры при райисполкоме, едет на конференцию в Москву, так сказать, опыт перенимать.
– А вы, отец Виктор, в Москву так или по делам? – спросил, разливая коньяк, Игорь.
– На экзаменационную сессию в Духовную академию.
– А вы разве не окончили ее?
– Я семинарию духовную окончил.
– Да что же, кроме семинарии, еще и академии есть? – удивился Игорь.
– Даже аспирантура, – подытожил батюшка не без тайной гордости.
– Вот вы даете, – покачал головой Игорь.
– Да у них там преподавание на высшем уровне, не то что у нас в институте, небось марксизм-ленинизм досконально знают, – вмешался в диалог Олег.
И все посмотрели на отца Виктора с уважением к его знанию марксизма-ленинизма.
– Нет, марксизм-ленинизм мы не изучаем, – сказал отец Виктор, видя, что его правдивое признание несколько разочаровало собеседников.
После третьего предупреждения проводницы о том, чтобы провожающие покинули вагон, Игорь с Олегом, допив коньяк и пожелав доброго пути, направились к выходу.
Поезд медленно тронулся. Отец Виктор достал конспекты с лекциями, решив воспользоваться дорожным временем для подготовки к экзаменам. Павел сидел напротив и внимательно наблюдал за его манипуляциями. То, что попутчик собирался углубиться в чтение, ему явно не нравилось. По всему было видно, что он хочет поговорить, но не знает, с чего начать.
– Что читаете? – поинтересовался он.
– Конспект по патрологии, готовлюсь к экзаменам.
– А, понятно, – протянул Павел. Хотя было видно, что ему ровным счетом ничего не понятно. – А мы же, батюшка, с вами враги, – вдруг ни с того ни с сего сказал он.
Отец Виктор аж растерялся от такой постановки вопроса:
