Николай Скабаланович - Византийское государство и Церковь в XI в.: От смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Алексея I Комнина: В 2–х кн.
При отсутствии закона, дававшего право на престол, признавался и имел силу один лишь факт, и государи заботились о том, чтобы предвосхитить факт в свою пользу. Средствами к тому были: а) система сотоварищества и б) избрание и назначение преемника престола царствующим государем. Оба способа иногда объединялись, оба основывались на императорской воле.
В XI в. практиковались как система сотоварищества, так и способ замещения престола по избранию и назначению царствующего императора, причем иногда прибегали даже к подлогам, только бы доказать, что преемник престола вступил на престол по воле своего предшественника. Константин VIII был коронован и считался сотоварищем Василия II, носил вместе с братом титул царя; после его смерти вновь коронован и сделался самодержавным.[971] Перед смертью он избрал себе преемником Романа III, который сочетался с Зоей и был коронован патриархом Алексием. Власть Романа основывалась, таким образом, не только на родстве с Македонским домом, но и на воле императора Константина. Михаил IV вступил на престол и был коронован патриархом Алексием как муж Зои, следовательно, по праву родства и избрания Зоей. Но избрание женой предшественника, а не им самим, считалось недостаточным и был поэтому разослан манифест, в котором (фальшиво) утверждалось, что Михаил IV избран еще при жизни Романа, по его воле.[972] Михаил Калафат был усыновлен Зоей, заблаговременно связан с Македонским домом узами искусственного родства. По смерти Михаила IV он избран на престол Зоей как ее соправитель и был коронован[973] патриархом Алексием, но сверх того еще при жизни Пафлагона, удалившегося в монастырь, его братья, главным образом Иоанн Орфанотроф, подделали от имени императора грамоту, в силу которой Калафат занял во дворце место своего августейшего дяди.[974] С первого взгляда может показаться, что содержанием грамоты был призыв Калафата ко двору — Калафат не пользовался милостями Пафлагона, держался в удалении,[975] и грамота открывала ему двери туда, куда вход ему был прегражден. Но эта цель представляется слишком незначительной, чтобы из–за нее пафлагоняне решились на подлог; Калафат мог быть призван ко двору без всяких предосторожностей, как скоро удалился Михаил IV, антипатия которого была причиной устранения Калафата и выселения из Константинополя загород. Невольно является мысль, что содержание грамоты было более важное и касалось не только въезда во дворец, но вопроса о престолонаследии: Калафат в подложной грамоте был назначен преемником Михаила IV и здесь, может быть, скрывается одна из причин, почему Зоя не противилась возведению своего усыновленного сына на престол; она видела, что в случае отказа с ее стороны, его возведут помимо ее желания, опираясь на волю умершего Пафлагона. Константин Мономах был избран на престол Зоей и женился на ней, имел таким образом за собой и родство, и волю старшей из царствовавших после низвержения Калафата императриц. Он был коронован патриархом Алексием[976] и стал управлять в сотовариществе с Зоей и Феодорой, которые носили царский титул. Мономах хотел назначить себе преемника, и только предусмотрительность партии Феодоры и смерть помешали его намерению. Воцарившаяся после Мономаха Феодора еще при жизни назначила себе преемником Стратиотика, который и был коронован Ке–рулларием, прежде чем умерла императрица. Насильственным образом вступивший на престол после Стратиотика и венчанный патриархом Керулларием Исаак Комнин назначил при жизни своим преемником, хотя и неформально, Константина Дуку, который был коронован Лихудом.[977] Константин Дука, у которого были сыновья, имел полную возможность применить систему сотоварищества. Младший сын, порфирородный Константин, еще в пеленках украшен царским титулом, старший, Михаил, рожденный до вступления отца на престол, был коронован спустя несколько времени после воцарения Константина Дуки.[978] Диоген, вступивший на престол по избранию Евдокии как ее муж, был коронован Ксифилином и обязан договором поддерживать систему сотоварищества: его пасынки — Михаил, Андроник и Константин — носили титул царей, а когда у Диогена родился от Евдокии сын, то и его Диоген приобщил к сотовариществу, почему прилагается к нему титул царя.[979] Сын Михаила Парапинака, Константин Порфирородный, был коронован в пеленках[980] при жизни отца. Никифор Вотаниат, получив венец из рук патриарха Косьмы, счел нужным обосновать свою власть на браке с Марией, женой низвергнутого Парапинака, которая по прежним примерам (Зои и Евдокии) могла избранному ею мужу передать престол. Вотаниат предполагал назначить при своей жизни преемником себе Синадина; но это ему не удалось. Алексей Комнин, предварительно соединившись узами искусственного родства с императрицей, его усыновившей, и заключив договор, обеспечивавший ее санкцию в случае успеха, низвергнул Вотаниата и был коронован патриархом Косьмой.[981]
Существование одной лишь фактической основы для императорской власти соединено было с большими неудобствами. Воля императора имела значение только под условием добровольной покорности; назначенный по желанию царствующего государя наследник престола мог быть признан, мог быть также отвергнут подданными, особенно если случались обстоятельства, умалявшие авторитет державной власти, от которой исходило назначение, к каковым обстоятельствам в наш период принадлежало, между прочим, прекращение сначала мужской линии Македонской династии, а затем и женской. Отсюда происходило, что византийские императоры искали других опор для своего трона и заботились о том, чтобы вступление их на престол было признано не только предшественни–ком–императором, но и подданными. Степень заботливости обусловливалась вескостью одного из реагентов: если император, по воле которого преемник занимал престол, пользовался значительным авторитетом, то и восполнять его волю согласием подданных не было особенной надобности, можно было даже совершенно обойтись без согласия; наоборот, если авторитет предшественника был незначителен, а тем более если преемник вступал на престол помимо воли предшественника, то согласие подданных оказывалось необходимым и притом в больших или меньших размерах, смотря по тому, против воли или по воле малоавторитетного государя занял престол его преемник. Как скоро воля подданных получила вес при таком капитальном акте как преемственность престолонаследия, естественно было отвести ей место и при других важных случаях государственной жизни. И действительно, мы видим, что в критических и затруднительных обстоятельствах императорская власть прибегает к содействию народной воли.
Формы обращения к народной воле были традиционные, перешедшие от первых веков христианской эры. До конца III в. выбор императора принадлежал народу, сенату и войску — преторианцам; последние de facto играли наибольшую роль, так что хотя после Тиберия, перенесшего права народа на сенат, и писалось о том или другом императоре, что он избран authoritate senatus, consensu militum, однако же на деле было обратное отношение: избирало войско, а сенат только утверждал, или, правильнее, признавал совершившийся факт. Вступивший на престол император отплачивал за свое избрание: население столицы получало анноны (даровую раздачу жизненных припасов) и конгиарии (даровую раздачу денег), преторианцам вручался донатив (сумма денег, размеры которой обусловливались обстоятельствами). Корпус преторианцев с течением времени исчез, самый сенат сделался тенью прежнего сената, пока Лев Мудрый совершенно не уничтожил его значение.[982] Но прежние порядки не были забыты и продолжали существовать, хотя и в измененной форме. Место преторианцев заняла лейб–гвардия императоров, сенат составился из чиновной аристократии (как будет показано ниже), буйное население столицы продолжало непрерывно заявлять о себе. Существенная разница та, что после возведения христианства на степень господствующей религии, к прежним политическим агентам прибавился еще один — клир в лице своих представителей, патриарха и его синода. В XI в., при переменах на троне и в более важных случаях политической жизни, имели значение: а) сенат (аиукАлугсх;, уероосна, (Зои^), и так как сенат в полном составе был весьма многочислен, то обыкновенно отборнейшие (то eiacpnov) сенаторы, б) народ (б^цо;, koivov, — rife ayopat;), под которым понималось городское население, купцы, ремесленники, городская чернь, а также пришлый сброд, при смене императоров массами стремившийся в Константинополь[983] в надежде получить на свою долю нечто из императорской благостыни, в) синод (ouvo5o<;) с патриархом во главе и г) императорская охранная стража (т) PaaiA.iicri 5opixpopia). Обыкновенно восшествие на престол совершалось с согласия сената и народа, и каждый претендент, затевая восстание, помышлял о средствах, чтобы привлечь их на свою сторону. В тех случаях, когда смена одного императора другим носила тиранический характер, когда вступивший на престол не мог опереться на волю прежде царствовавшего государя, — на подмогу авторитету сената и народа призывался еще авторитет синода (независимо от коронации, всегда бывшей непременным условием) и царской стражи. Если вопрос шел не о престолонаследии, а о каком–нибудь менее важном, хотя и серьезном случае, имевшем отношение к внутренней или внешней политике, то императорская власть довольствовалась тем, что обращалась к содействию одного какого–нибудь агента, сената или народа, смотря по тому, откуда можно было извлечь больше пользы. Во всех случаях, когда высшая власть обращалась к воле подданных, было в обычае расточать царские благодеяния, и несоблюдение этого древнего обычая считалось чертой неодобрительной в императоре, признаком скупости и неуважения к традиции. Благодеяния выражались в том, что члены сената повышаемы были в чинах и должностях, народу раздавались денежные и другие подарки. В дополнение к благодеяниям, уже оказанным, принято было за правило[984] еще большее обещать в будущем; обещания давались или в речах, которые вновь вступивший на престол произносил к сенату (во дворце) и народу (с дворцового балкона), или в манифестах, которые издавались по случаю вступления на престол (например, при Монома–хе),[985] или принятия важных государственных мер (например, при Кала–фате).[986]
