Йозеф Ратцингер - Иисус из Назарета
Итак, отныне виноградная лоза не может быть вырвана из земли, виноградник не может быть отдан на опустошение. Но он нуждается в постоянном очищении. Очищение, плод, верность, заповедь, любовь, единение — вот те ключевые слова, из которых складывается драма пребывания вместе с Сыном в виноградной лозе, драма, которую Господь вкладывает нам в душу словами: «Я есмь истинная виноградная лоза». В очищении нуждается Церковь, нуждается в нем и каждый отдельный человек: вся история проходит через этот болезненный, но необходимый процесс, как проходит через него жизнь людей, принявших Христа. Очищение всегда несет в себе смерть и воскресение. И человек, и человеческие устроения должны избавляться от собственного «величия»; все слишком раздутое, несоразмерное должно быть отринуто, дабы иметь возможность вернуться к простоте и бедности, в которой пребывает Господь. Только отмирание ведет к обновлению и дает новые плоды.
Очищение необходимо для рождения новых плодов — так учит нас Господь. Что же это за плоды, которых Он ожидает? Рассмотрим сначала тот «плод», который Он Сам принес через смерть и Воскресение. Исайя говорит о том, что Бог посадил виноградную лозу, дабы она принесла плоды и отборное вино — символ праведности, жизни по правде, которая становится таковой, если жизнь подчиняется Слову Божию и Божией воле; вместо богатого урожая Бог обнаруживает мелкие кислые плоды, которые ни к чему не пригодны, — символ неправедной жизни, жизни вне Божественного права, когда верх берут коррупция и насилие. Виноградная лоза должна приносить благородные плоды, из которых затем после отбора, отжима, брожения образуется драгоценное вино.
Обратим внимание на то, что образ виноградной лозы внутренне связан с Тайной вечерей. После умножения хлебов Иисус говорит об истинном хлебе небесном, который Он даст людям, указывая тем самым на евхаристический хлеб. Трудно себе представить, что Его слова о виноградной лозе не имеют отношения к тому новому вину, которое Он символически предвосхищает в чуде, сотворенном в Кане, и которое Он теперь приносит в дар, — к вину, которое изольется из Его страданий, из Его любви «до конца» (Ин 13:1). Вот почему мы можем с уверенностью сказать, что символ виноградной лозы имеет и евхаристический смысл. Он указывает на тот плод, который принес Иисус: Его любовь, даруемая через Крест, и есть то самое
драгоценное вино, которое знаменует час венчания Бога и человека. Это позволяет нам приблизиться к пониманию глубинного смысла Евхаристии, предстающего во всем своем величии, хотя о ней здесь и не говорится прямо. Евхаристия указывает нам на тот плод, который мы, «виноградные лозы», можем принести вместе с Христом и от Христа: плод, которого ждет от нас Бог, — это любовь, вбирающая в себя вместе с Ним тайну Креста и готовая вместе с Ним принести себя в дар, любовь, которая благодаря всему этому становится подлинной правдой, преобразующей мир и приуготовляющей его к Царству Божию.
Очищение и плодоношение неразрывно связаны друг с другом; только пройдя через очищение Божие, мы можем принести плод, который претворяется в евхаристическое таинство, открывая путь к брачному союзу — Божественной цели истории. Плод и любовь составляют единое целое: истинный плод — это любовь, прошедшая через Крест, через Божественное очищение. Важной предпосылкой и того и другого является готовность «остаться». В пятнадцатой главе Евангелия от Иоанна слово «menein» (греч. оставаться) встречается десять раз, становясь своеобразным центром всего повествования, главный акцент которого, таким образом, переносится на то, что Отцы Церкви называли «perseverantia» — стойкость, твердость, помогающие в союзе с Господом терпеливо сносить все тяготы и невзгоды жизни. Всякое начало отмечено энтузиазмом, но затем наступает момент, когда нужно быть готовым стойко переносить скитания по унылым тропам пустыни, коих немало на жизненном пути, — быть готовым терпеливо двигаться вперед, все дальше и дальше, оставив позади романтический восторг первых шагов и сохранив только глубокое, чистое «да» искренней веры. Только так получается доброе вино. Святой Августин познал на своем опыте, сколь нелегок этот переход от первых озарений, от момента обращения к терпеливому повседневному служению, когда само терпение превращается в тяжкий труд, но именно этот опыт научил его любви к Господу и принес глубочайшую радость обретения.
Если плод, который мы должны принести, — это любовь, то условием для его созревания является именно готовность «остаться», терпеливая стойкость, которая целиком и полностью зависит от веры, не отпускающей от себя Господа. В Евангелии от Иоанна говорится о молитве как важном моменте, определяющем это терпеливое «пребывание» с Богом: возносящий молитвы непременно будет услышан (Ин 15:7). Молиться во имя Иисуса, однако, не означает просить о чем-то своем; такая молитва — это просьба даровать то, что Иисус в Своих прощальных речах называет «радостью», а святой Лука именует «Святым Духом», — что, по сути дела, одно и то же (Лк 11:13). Слова о пребывании в любви предвосхищают последний стих Первосвященнической молитвы Иисуса (Ин 17:26), соотнося образ виноградной лозы как символ Иисуса с темой единения, о котором Господь просит в Своей молитве, взывая к Отцу.
ХлебО теме хлеба мы уже говорили подробно в главе об искушениях, возникающих на пути Иисуса; мы видели, что искушение, которому подвергается Иисус, когда дьявол предлагает Ему превратить камни в хлебы, имеет самое непосредственное отношение к теме послания Мессии и в скрытом виде содержит в себе, несмотря на намеренное искажение дьяволом смысла «задания», тот ответ Иисуса, который будет дан в ясной форме во время Тайной вечери, в преддверии Его страданий, когда Он принесет в дар Свое Тело, призванное стать Хлебом миру. Тему хлеба мы затрагивали и в связи с четвертым прошением Молитвы Господней, когда обсуждали весь спектр заложенных в ней смыслов и касались разных граней темы хлеба. Особое значение в этом ряду имеет умножение хлебов, совершенное в конце деяний Иисуса в Галилее и представляющее собой, с одной стороны, символ посланничества Иисуса, с другой — символ перелома, за которым уже начинается Его Крестный путь. Все три синоптических Евангелия рассказывают о том, что Иисус чудесным образом накормил пять тысяч человек (Мф 14:13–21; Мк 6:32–44; Лк 9:12–17). Матфей и Марк упоминают еще одно сходное чудо, когда Иисус накормил четыре тысячи человек (Мф 15:36–38; Мк 8:1—10).
Мы не можем здесь подробно рассмотреть все то богатое богословское содержание, которое заключено в этих двух эпизодах синоптических Евангелий. Я позволю себе ограничиться лишь версией, данной в Евангелии от Иоанна (Ин 6:1—14), причем не в ее прямом изложении, а в том виде, как она предстает в толковании Иисуса, когда Он, на следующий день после умножения хлебов, говорил в капернаумской синагоге на другом берегу Генисаретского озера. Но прежде необходимо сделать еще одну оговорку: не имея возможности обсудить здесь детально эту великую речь Иисуса, которая уже неоднократно разбиралась многими толкователями и неоднократно подвергалась критическому анализу, я хотел бы попытаться выделить лишь некоторые главные линии и увязать ее с общим широким контекстом Предания, вне которого она не может быть понята должным образом.
Вся глава, повествующая о чуде умножения хлебов, должна прочитываться в контексте фундаментального противопоставления Моисея и Иисуса: Иисус есть новый, еще более великий Моисей — Пророк, пришествие которого возвестил Моисей, приблизившись к пределам Святой Земли, тот самый Пророк, о котором Бог сказал: «…вложу слова Мои в уста Его, и Он будет говорить им все, что Я повелю Ему» (Втор 18:18). Не случайно сразу после сцены умножения хлебов и до того, как Иисуса пытались объявить царем, помещается следующая фраза: «Это истинно тот Пророк, Которому должно придти в мир» (Ин 6:14); и то же самое скажут люди, услышав на празднике Кущей слова Иисуса о реках воды живой: «Он точно пророк» (Ин 7:40). Деяния Моисея составляют тот фон, на котором должен действовать Иисус. Моисей высек из скалы воду в пустыне — Иисус обещает реки воды живой. Но самое великое даяние Моисея, которое прежде всего сохранилось в памяти, — это манна: Моисей дал хлеб с неба, Сам Бог накормил странствующий Израиль небесным хлебом. Для народа, который так много страдал от голода и с таким трудом добывал себе хлеб насущный, обещание хлеба было обетованием обетований, которое включало в себя избавление от всех бед и невзгод, — дар, благодаря которому можно было бы забыть о голоде навсегда.
Прежде чем продолжить эту мысль, принципиально важную для понимания шестой главы Евангелия от Иоанна, мы должны сказать еще несколько слов о существенных чертах образа Моисея, которые по-особому высвечивают образ Иисуса, представленный нам Иоанном. Главный исходный момент для нас, то, к чему мы постоянно возвращаемся, — это утверждение, что Моисей разговаривал с глазу на глаз с Самим Богом, «как бы говорил кто с другом своим» (Исх 33:11; ср. Втор 34:10). И только потому, что Моисей разговаривал с Самим Богом, он мог принести людям Слово Божие. Но эта непосредственная близость Богу, которой отмечен Моисей и которая составляет внутренний стержень его призвания, омрачена одним обстоятельством. На просьбу Моисея «Покажи мне славу Твою» (Исх 33:18) — именно в тот момент, когда он напрямую разговаривает с Богом, когда находится в самой непосредственной близости от Него, — Бог отвечает: «когда будет проходить слава Моя, Я поставлю тебя в расселине скалы и покрою тебя рукою Моею, доколе не пройду; и когда сниму руку Мою, ты увидишь Меня сзади, а лице Мое не будет видимо [тебе]» (Исх 33:22–23). Моисей видит Бога только «сзади», ибо лица Его никто не может видеть. Отсюда становится ясно, что и возможностям Моисея установлен предел.
