Дмитрий Мережковский - Тайна Запада: Атлантида - Европа
Слабую попытку облечь тень плотью, сгустив облако мифа в историю, сохранил Павзаний. «Аттис был сыном фригийца Калая и родился без способности производить потомство („скопцом от чрева матернего“); выросши, переселился он в Лидию, где, совершая таинства Матери богов, достиг такой славы, что Зевс, из зависти, наслал на поля Лидийские вепря, убийцу Аттиса» (Pausan, 1. VII, Achaia, с. 6).
Стоит только сравнить этот глупенький рассказ с Евангелием, если тут могут быть даже для неверующих сравнения, чтобы понять, чем победил Галилеянин: Иисус был — Аттиса не было.
VIСила аттизианства не в связи мифа с историей, не в том, что «это однажды было», а в том, что это «есть всегда», по глубокому слову Саллюстия. Аттиса человека не было, но есть, был и будет Аттис, бог или демон, «Существо действительно-сущее, ein wirklich existirendes Wesen», — по слову Шеллинга, — вот что бесконечно-трудно понять средним людям нашей бывшей «христианской цивилизации». Аттисов миф для них, как бы остов допотопного чудовища: можно его изучать, но в жизни, в религии, делать с ним нечего, так же как и с тем евангельским словом о скопцах или с этим видением Апокалипсиса: «Вот, Агнец стоит на горе Сионе, и с ним сто сорок четыре тысячи, у которых имя Отца Его написано на челах… это те, кто не осквернился с женами, ибо они девственники» (Откр. 14, I, 4).
Религиозное девство для нынешних «здоровых» и «просвещенных» людей почти то же, что скопчество, — дикое изуверство или просто болезнь, сумасшествие. Но если бы не были они так слепы к религиозному существу пола, то, может быть, увидели бы, что и у самых здоровых людей вся половая сфера вечно колеблется между двумя полярными силами — притяжением и отталкиванием, полом и противополом, или, говоря обнаженно-физически, между «похотью», libido, и «девством-скопчеством».
VIIОчень здоровый человек, Амнон, пастух, сын пастуха Давида, влюбившись в родную сестру свою, Фамарь, мучается так, что готов наложить на себя руки. Однажды, заманив ее к себе в дом хитростью, он ее обесчестил; и, только что это сделал, — «возненавидел ее величайшею ненавистью, так что ненависть, какою он возненавидел ее, была сильнее любви, какою он любил ее». Выгнал ее, как собаку, и, если бы не ушла, может быть, убил бы (II Цар. 13, 14–17).
Что это? То самое, что в слабейшей степени, — но слабость эта, конечно, не от нашего «здоровья», — могло бы произойти с каждым из нас в безличной любви-похоти. Огненное острее пола, слишком заострившись, ломается, и половое притяжение вдруг становится отталкиванием, похоть — отвращением, лютая любовь — ненавистью лютою.
Сгусток древнего хаоса, «круглая молния» сильнейшей грозы взорвалась и в Амноне, как в Аттисе, таким всесокрушающим взрывом, что от него покачнулась и опрокинулась вся половая сфера его; ледяной полюс оказался там, где только что был палящий экватор. Прост и груб Амнон; но будь посложнее, потоньше, и сделай еще два-три шага по тому же пути, — может быть, и он возжаждал бы девства, как Аттис; а родись на тысячу лет позже, в Хеттее, Галатии, Фригии, земле скопцов, — может быть, и оскопился бы.
VIII…О, да не буду я в людях бессильною
тенью, —
Смилуйся! Юный цвет жизни навеки теряет
тот смертный,
С коим в пламенной страсти ложе разделит
богиня, —
молит Афродиту-Кибелу, в гимне Гомера, тоже очень здоровый пастух, Энеев отец, праотец Рима, Анхиз (Homer. Hymn. ad Aphrod. — A. Lang. Homeric Hymns, 1899, p. 176).
Может быть много несовершенных соитий смертного со смертною, но с богинею — только одно, совершенное. Выжжет поле его Адрастейя — Неумолимая, и сделает его «бессильною тенью», скопцом, — вот чего боится Анхиз. И, может быть, прав: кто сладкого — небесной любви — вкусил, не захочет горького — любви земной. Огненная печать оскопления — какого, духовного или плотского, это остается неясным, — есть печать небесного Эроса.
IXОчень здоровые люди и афиняне V века, но вот что случилось у них, перед Сицилийским походом, во время народного собрания в Ареопаге. Афинский юноша, поклонник Аттиса, вскочив на жертвенник Двенадцати Олимпийских богов и оскопившись кремневым ножом, залил кровью весь жертвенник. Несчастного казнили смертью за «кощунство» (Plutarch., Nikias. — Graillot, 292, 296). Это, конечно, безумие, но восемь веков эллинской мудрости не спасут от него Юлиана, «последнего Эллина», первого «бедного Рыцаря».
Он имел одно виденье,
Непостижное уму,
и благословил «святую, неизреченную жатву» бога Галла, Скопца.
ХПсевдо-Лукиан сообщает иерапольский миф о царевиче Кумбабе, мужском двойнике Кубебы-Кибелы. Мачеха, царица Стратоника, влюбилась в него, и, чтобы спастись от любви ее, он оскопился; но не спасся: полюбил ее сам. «Многие видели их, страстно обнимавшихся… Можно и теперь еще видеть в Иераполе подобную страсть скопцов к женщинам и женщин к скопцам… Ревности ничьей она не возбуждает и почитается даже священною» (Pseudo-Lucian., de Syria dea.); «ураническою», «небесною», сказал бы Платон.
XIТак, в язычестве; так, и в христианстве. Житие препод. Моисея Угрина повторяет Аттисов миф. «Некая жена ляхина бесстыдно влекла блаженного (раба своего) на грех… Но он противился ей и говорил: „Напрасен труд твой! Не думай, что я не могу этого сделать, но из страха Божьего я гнушаюсь тобой, как нечистой“. Услышав это, ляхина велела его оскопить, говоря: „Не пощажу красоты его, чтобы не насытились ею другие“. И лежал Моисей, как мертвый, истекая кровью» (В. Розанов. Люди лунного света, 1913, с. 193), подобно оскопленному Аттису:
Fluore de sanguinis viola flos nascitur
Из крови текущей родятся фиалки,
наполняющие мир благоуханием вечной весны — любви нездешней.
XIIВ самые палящие дни пола, вдруг откуда-то тянет холодком девства-скопчества; огненная лава пола клокочет и подо льдом чистейшего девства, потому что и здесь, в любви, как везде, «противное — согласное», «to antixon sympheron», по Гераклиту (Heracl., fragm. 8). «Два близнеца», Эрос и Антэрос, борются:
И в мире нет четы прекрасней,
И обаянья нет опасней
Ей предающего сердца.
И кто в избытке ощущений,
Когда кипит и стынет кровь,
Не ведал ваших искушений,
Самоубийство и любовь?
(Тютчев. Два близнеца)
Самоубийство пола — самооскопление. Ведал эти искушения и самый здоровый из нас, Гёте, когда писал «Вертера», и самый сильный из нас, Наполеон, когда плакал над «Вертером».
«Плотское соитие родственно убийству», — скажет Вейнингер, самоубийца и девственник, новый Вертер, новый Аттис, повторяя учение древних офитов: «Плотское соитие есть крайнее зло», pany ponêron (Hippolyt., 1. c., V. — Hepding, 33), и учение Саторнила, гностика: «Брак — от сатаны, девство — от Бога» (Bousset, 108).
«Я думаю, что человек должен перестать родить. К чему дети, к чему развитие, коли цель достигнута? В Евангелии сказано, что в воскресении не будут родить, а будут, как ангелы Божии», — скажет безумный Кириллов у Достоевского («Бесы»), и повторит мудрый Толстой («Крейцерова соната»).
Вот что значит: «Это не однажды было, но всегда есть». Всегда, везде, во всех веках и народах, от начала мира до конца, именно здесь, в поле — рождении — смерти — утоляющем жажду «дурной бесконечности», и разгорается неутолимая жажда конца.
XIII«О, Матерь богов и людей, восседающая на престоле великого Зевса… даруй Римскому народу очиститься от пятна нечестия!» — кончает император Юлиан свою Пессинунтскую речь. «Пятно нечестия» — христианство. В том же IV веке папа Либерий устанавливает празднование Рождества Христова 25 декабря — день, когда от «Небесной Девы Матери», Virgo Goelestis, Кибелы, рождается «Непобедимое Солнце», Sol Invictus, Митра-Аттис. Два солнца борются, заходящее и восходящее, — Аттис и Христос.
Против базилики Св. Петра, уже воздвигнутой императором Константином Равноапостольным на Ватиканском холме, все еще возвышается древний жертвенник Аттиса (Graillot, 550). Имя римского первосвященника — самое древнее фригийское имя этого бога, Папа, Papas, — в детском лепете всего человечества, имя Отца (Frazer, Adonis, Osiris, Attis, 178). Папская тройная тиара есть фригийская шапка Аттиса, остроконечный пастуший колпак, только не падающий, мягкий, а жесткий, поднятый; tiara est frigium quod dicunt (M. Brückner. Der sterbenbe und auferstehende Gottheiland, 1908, p. 15. — Graillot, 232). Целибат римских священников — полускопчество, а темные длинные, как бы женские, одежды их напоминают одежды настоящих скопцов.
XIVВ ночь на 25 марта — весеннее равноденствие, победа солнца над зимой, — «полагается на гробовое ложе изваяние Аттиса… и долго, многими слезами, оплакивается». Вдруг, в темном святилище, появляется свет факелов и раздается клич:
Жив Аттис, жив!
Радуйся Жених,
Свет Новый, радуйся!
И жрец помазует (елеем) уста плакавших, с медленным шепотом:
