Варсонофий Оптинский - Духовное наследие
На скитской дорожке сидел безногий нищий Зинович. Он нам подтвердил, что батюшки нет и не ждут его раньше воскресенья, да и то еще неизвестно. Грустные, мы пошли обратно и тут от кого-то узнали, что в Оптиной принято собороваться. Мы обрадовались и пошли к отцу Анатолию. Отец Василий послал нас обедать "А к 12 часам приходите, — прибавил он, — будете собороваться".
Так и сделали. Собралось нас двенадцать человек. Хорошая служба, новые чувства волновали меня: Господь сподобил не только увидеть, чего раньше мне не удавалось, но и на себе испытать это Таинство. Продолжалось оно полтора часа. Отец Анатолий весь светился во время соборования, хорош был и отец Василий.
В тот же день мы решили исповедоваться. Ничего-то мы тогда не знали, как дети самые неразумные. Ели рыбу, к службам ходили не ко всем и все в этом роде. В третьем часу пришли на исповедь. Да, забыла сказать, что отец Анатолий благословил нас деревянными иконочками: меня, по моему выбору, — святой великомученицы Варвары, маму — Казанской Божией Матери, а Серафима — святителей Тихона Задонского и Митрофана Воронежского.
Исповедовалось нас семь человек. Батюшка взял меня за руку, подвел к божнице, приказал встать на колени и читать вслух общую исповедь. После нее оставили меня одну, а все вышли. Я стояла на коленях, а батюшка сидел.
— Душа и тело здоровы? — спросил он.
— Да.
— Ну вот и слава Богу!
И начал опять говорить о различных монастырях и быстро отпустил меня. Ушла мало удовлетворенная. Мои вышли с исповеди тоже быстро.
День прошел в тоске без батюшки отца Варсонофия и в мучительной зубной боли. Вечером была сильная гроза. Опять разбудили нас на утреню. У мамы разыгралась жестокая мигрень, и она решила причащаться с Серафимом за поздней обедней, а я одна осталась за ранней. Было это в пятницу 29 мая, в день празднования Божией Матери "Недремлющее Око" и "Споручница грешных" в церкви преподобной Марии Египетской.
После Причастия я не испытала большой духовной радости, очень устала и ничего лучшего не придумала, как прийти и лечь спать, пока будет идти поздняя обедня, за которой мои должны были причаститься. К концу обедни проснулась и пошла встречать своих. А они, оказалось, уже успели отстоять обедню, причаститься и сбегать в скит, где им, к великой для меня радости, сказали, что отец Варсонофий совершенно неожиданно для всех вернулся.
Едва мы уселись попить чаю, за дверью послышалась молитва: "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас". "Аминь", — ответили мы, и вошел отец Алексий, Помолился не спеша и, обратясь к нам, также не спеша произнес: "Приехал отец Варсонофий, уж я ему про вас сказал, говорю, московские вас тут дожидаются. Спросил фамилию, а я не знаю. "Ну хорошо, — сказал, — пусть придут в два часа", а вы лучше пораньше придите". Стали мы угощать отца Алексия чаем, но он отказался и быстро ушел.
Не знаю, не помню даже, как дождалась я двух часов, как пришла в скит и как вступила в хибарку, гостеприимно на этот раз открытую. Первая комнатка, со многими иконами и большим портретом отца Амвросия в гробу, предназначена для нищих. Затем полутемный коридор с двумя маленькими окошечками — посетителям для ожидания. При входе в него, налево, — молельная.
А прямо из коридора — маленькая комнатка с дивной, очень древней Тихвинской иконой Божией Матери, со множеством икон, поучительных картин, портретов, видов и т.д. В этой же комнатке стоял шкаф с книгами, лавочки и старенькое кресло возле Тихвинской иконы. В ней батюшка принимал посетителей.
Вышел келейник, брат Никита, очень юный, с обыкновенно ясным, одухотворенным лицом и длинными, кудрявыми волосами.
Спросил, откуда мы, и попросил подождать. Ждали минут двадцать. Первым к Тихвинской стоял Серафим, потом я, потом мама и дальше человек семь. Все замерли в ожидании, и вдруг... вышел батюшка.
Я остолбенела, никогда и в голову не приходило, что удостоит Господь увидеть такого подвижника лицом к лицу, и не только увидеть, но и стать одной из его духовных дочерей.
Высокого роста, светлый, прямой, в очках, с дивными темными глазами. Посмотрел сразу на весь народ и подошел к первому, то есть к Серафиму.
— Как твое святое имя?
— Серафим.
— Вот какое хорошее имя! — взял его за голову, — ну, желаю тебе ангелом быть и в будущем.
Благословил меня. "Как твое святое имя?" — "Мария". "Как ваше святое имя", — обратился к маме. — "Евгения"... И пошел батюшка дальше благословлять народ.
У меня от одной дивеевской монахини был фунт чаю и письмо для передачи отцу Варсонофию. Я решилась их передать, когда батюшка пойдет назад, так и сделала. Батюшка остановился, а я подумала: небось батюшка рад чайку.
— Как ее зовут?
— Не знаю, батюшка, мне это через другую монахиню передали.
— Спаси ее Господи, только чай ведь не мне, а на святую обитель, да, на святую обитель.
От этих слов у меня подкосились ноги, я почувствовала прозорливость старца. Взял батюшка у меня сверток и ушел в мужскую половину. Вышел снова брат Никита и сказал: "Батюшка ушел исповедовать братию, выйдет часа через полтора, потрудитесь подождать".
Тут восстал во мне враг. Подойдя к маме, я твердо сказала:
— Ждать я не буду, ухожу к отцу Анатолию благословиться на отъезд и пойду собираться в номер.
— А я останусь, — говорит мама, — останься и ты!
— Ни за что!
— Но почему же? Ты так мечтала о поездке в Оптину, ты просто боишься.
— Нисколько, но и говорить мне не о чем. Я говела, соборовалась, что еще остается?
Я спешно вышла. Враг гнал меня что было силы. Со мной пошел и Серафим. Стали рассуждать, кто лучше: отец Варсонофий или отец Анатолий, и решили, что, конечно, первый. "Не правда ли, — говорила я в умилении, — отец Варсонофий точно Ангел Господень видом". Сама иду и ликую, неизвестно отчего, а мелкая дрожь так и пробирает меня до костей.
Пришли к отцу Анатолию. У него народу, как никогда, едва нашли местечко сесть и просидели с трех часов до половины шестого. Уже отзвонили к вечерне, когда мне удалось подойти к батюшке. Серафим же, пробыв со мной часа полтора, ушел к маме и не возвращался.
— Благословите, батюшка, мы сегодня уезжаем!
Ни слова не говоря, взял меня отец Анатолий за руку и подтолкнет к выходу:
— Ступай, ступай в церковь.
И ушел к себе. Я подумала, подумала, да и пошла в церковь, а очень не хотелось. Стоять пришлось почти два часа, молиться не могла, стояла и думала: только бы скорее служба кончилась. Думала и о том, что если бы отец Варсонофий был так прозорлив, как говорят, в церковь прислал бы за мной. И тут же я укорила себя за вечную гордость и самомнение.
В конце службы прибежал Серафим.
— Скорей иди, отец Варсонофий тебя зовет.
— Как зовет? Меня прислал сюда отец Анатолий, мой духовник, и я должна стоять службу.
Сказано это было мною вовсе не из послушания, а и желания как можно дольше не идти к отцу Варсонофию. Немного погодя пришла поспешно мама и также начала меня торопить к отцу Варсонофию. В это время кончилась вечерня, и мы отправились в скит. Думаю, что не ошибусь, сказав, что легче было бы мне идти по раскаленным угольям, чем к батюшке. Ноги делали шаг вперед и два назад. Шли мы очень долго. По дороге выяснилось, что батюшка, выйдя, стал принимать народ, всячески обходя маму, которая хотела поговорить исключительно о житейских делах. Так продолжалось до прихода Серафима, к которому батюшка обратился со словами: "Где мама?". Серафим побежал за мамой, сидевшей на лавочке у скита, и позвал ее.
Батюшка принял их обоих вместе и, откинув волосы со лба Серафима, сказал: "Созерцательный ум, учится хорошо, а с математикой плохо". И начал советовать маме, как ему заниматься. Затем, когда мама заикнулась, чтобы остаться одной, батюшка сказал ей: "Выйдите, пожалуйста, я хочу с Серафимчиком поближе познакомиться". И, оставив Серафима одного, 40 минут говорил с ним, проведя дополнительную исповедь, открыв ему неисповеданные грехи.
Отпуская Серафима, батюшка попросил: "Сходи за сестренкой, она в церкви, позови ее, мне ей нужно сказать кое-что важное, а то завтра, может быть, будет уже поздно". Серафим сказал, что я у отца Анатолия, но батюшка строго подтвердил: "Она в церкви". Серафим, все еще сомневаясь, забежал к отцу Анатолию, где и узнал, что я действительно в церкви.
Мама, по выходе Серафима от батюшки, снова стала проситься к нему, на что получила такой ответ: "Да ведь я сказал Серафимчику, чтобы он сходил за сестрой, мне с ней нужно поговорить". После этих слов мама перестала проситься и пошла за мной.
Дошли мы до скита. Враг всячески отвлекал меня и внушал уйти, но, перекрестившись, я твердо вступила в хибарку. Мама осталась на скамейке у скита. Серафим вошел со мной. В коридорчике была, кажется, только одна монашка, которая поспешила сказать: "Батюшка, барышня, которую вы звали, пришла". "Я знаю, — просто ответил отец Варсонофий и, обратясь ко мне, сказал: — Войди в келию".
