Павел Парфентьев - Эхо Благой Вести: Христианские мотивы в творчестве Дж. Р. Р. Толкина
Интересно, что эта особенность толкиновской истории очень созвучна мысли христианских философов периода схоластики — в особенности св. Фомы Аквинского. Признавая допустимость (и полезность) разных форм общественного устройства св. Фома отдавал предпочтение — в качестве идеала — монархии определенного образца — а именно, монархия, дополненная всем тем хорошим, что можно найти в других формах правления — демократии и аристократии:
Монархия является наилучшей формой правления прежде всего потому, что для социального тела, как и для всего прочего, существовать — значит существовать единым. Все, что обеспечивает единство, обеспечивает бытие. Но самое полное и в то же время самое простое обеспечение единства социального тела — это правление одного человека. ‹.‚.›
Мы хотим сказать, что наилучшим политическим режимом является тот, который подчиняет социальное тело правлению одного человека. Но мы вовсе не имеем в виду, что наилучшим режимом будет единоличное управление государством. Как ни называть единоличного правителя — царь, князь или как‑нибудь иначе, — он не в состоянии обеспечить общее благо народа исключительно своими собственными силами. Для этого ему необходимо призвать к сотрудничеству все социальные силы, полезные для общего блага, объединяя и направляя их деятельность[363].
Таким образом, согласно св. Фоме, наилучшая форма правления заключается в таком единовластии, когда во главе стоит добродетельный монарх, избранный народом, а в его управлении участвуют другие, избранные за свою добродетель, люди. При этом «избрание» монарха у св. Фомы вовсе не обязательно подразумевает ка- кую‑то выборную «демократическую процедуру». Речь прежде всего идет о том, что подлинно править народом сможет лишь тот, кого народ признает своим властителем — признает, благодаря его добродетелям и следуя доброму закону. Монарх должен быть добродетелен — чтобы править не по своей прихоти, но согласно справедливости и праву[364].
Очень многое в такой форме государственного устройства, которую св. Фома считал наилучшей из возможных, напоминает нам гондорскую монархию времен Арагорна. Арагорн принимает полностью свою королевскую власть именно тогда, когда ее с радостью признает народ, узнав в нем Истинного Короля. Он не пытается получить то, на что имеет полное право, силой — но народ признает его право и его власть, видя его добродетель — и простую человеческую, и собственно королевскую. Король в Гондоре управляет не по своей прихоти, но согласно древним обычаям и законам — он подчинен справедливости. Наконец, в управлении страной участвуют И другие:
Нуменорский Король был монархом, обладающим правом неоспоримого решения в случае разногласий; однако правил он государством в рамках древнего закона, каковой претворял в жизнь (и толковал), при том, что не сам его создал. Тем не менее, во всех важных спорных вопросах, будь то вопросы внутренней или внешней политики, даже Денетор созывал Совет и по меньшей мере выслушивал то, что имели сказать лорды фьефов и военачальники. Арагорн возродил Великий Гондорский Совет, в каковом Фарамир, по праву наследования остававшийся Наместником (то есть представителем Короля в случае его отбытия за границу, или болезни, или в промежуток между его смертью и вступлением на престол его наследника), конечно же, числился главным советником[365].
Подобие монархии Гондора при Арагорне идеальной монархии св. Фомы — не случайно. Мы уже говорили, что в толкиновской истории имеем дело с миром естественной теологии и праведного «язычества ". Вполне естественно, что следствия, к которым приходит добродетельный народ, даже не знающий Христа — и выводы христианского святого философа — могут оказаться очень близки. То же касается и «политической философии» толкиновской истории. Трудно сказать, намеренно ли Толкин отразил в своей книге многие мотивы, характерные для христианских воззрений на политику. Но даже если это произошло и бессознательно — в силу того, насколько его мысль была верна его вере — «Властелин Колец» убедительно указывает внимательному читателю на многие принципы католического мировоззрения в этой области.
«Великие» добродетели толкиновской истории
Если толкиновская история происходит в «мире естественной теологии», то в ее героях мы встречаем как бы мир естественных добродетелей. Мы уже упоминали об этом, говоря о «праведном язычестве» — и теперь пришло время поставить добродетели толкиновской истории в центр нашего внимания.
Разумеется, толкиновское повествование — не эциклопедия христианской святости. Уже говорилось о том, что в богословской традиции Запада укоренилось разделение добродетелей на «естественные» и «сверхъестественные». Естественные добродетели свойственны человеческой природе. Они потому и называются «естественными», что обладать ими для человека — естественно. Добродетели, которые именуют сверхъестественными, после грехопадения возможны для человека лишь во Христе. Вне Христа и вне Церкви они недостижимы. Но это вовсе не лишает «естественные» добродетели их ценности. Во–первых, потому, что они — подлинные добродетели. В них человеческий дух может увидеть как бы отблеск того величия добра, которое он может обрести в Царстве Божьем. Во- вторых, потому, что важно помнить: благодать, согласно учению христианских философов, возвышает, преображает, облагораживает, но не замещает и не разрушает человеческую природу. Сверхъестественная благодать, получаемая во Христе, как бы берет естественную человеческую природу и возносит ее на более высокий уровень, которого человек не мог бы достигнуть. Но для того, чтобы это было возможно, человеческая природа должна действительно быть человеческой, а значит — и естественно добродетельной. Получается, что естественные добродетели — это как бы почва, из которой вырастают добродетели сверхъестественные. Без этих естественных добродетелей совершенство человека — которое христиане называют святостью — недостижимо. «Семь даров Святого Духа являются как бы хорошо нам известными естественными добродетелями, но перенесенными на еще более высокий уровень»[366]. И в этом отношении толкиновская история, сама оказываясь как бы «дальним отзвуком» евангельской Благой Вести, напоминает нам о том, какой должна быть личность, чтобы она могла на этот новый, сверхъестественный уровень взойти. Естественные добродетели так же важны для христианина, как и для язычника — более того, именно христианин способен их понять и реализовать во всей их высоте, как бы достигая порога своих возможностей и перешагивая его с помощью благодати.
В толкиновской истории мы встречаем немало примеров подлинных добродетелей — и противоположных им пороков. Нередко эти примеры очень хорошо показывают природу той или иной добродетели или порока, их действие в человеке, их следствия. Быть может, не все выделяемые христианской богословской традицией добродетели присутствуют здесь в явном виде — но дух их, несомненно, оказывается присущ истории в целом, как бы растворен в ней. Толкиновекая история — это добродетельная история.
На страницах этой книги, конечно, невозможно будет отобразить все это богатство. Мне удастся коснуться лишь некоторых добродетелей — и лишь немногих сторон отражения их в толкиновс- ких повествованиях. Но, быть может, этого будет достаточно, чтобы читатель смог лучше разглядеть уже знакомое — а может, и узнать то, чего прежде не замечал[367].
Знание и Мудрость
Одной из важных для толкиновской истории естественных добродетелей является знание. Оно, несомненно, ценится, к примеру, героями «Властелина Колец». С точки зрения христианской, особенно западной, традиции, знание — вне всякого сомнения является естественной добродетелью. Благодаря знанию человеческий ум может постигать мир, может познавать благое и неблагое и стремиться к благу. Без знания и без разума это было бы невозможно. Однако, стоит отметить важный момент: знание в толкиновской истории не самоценно. Огромными знаниями обладали Моргот, Саурон и Саруман — но они, тем не менее, пали. Их знание перестало быть добродетелью. Знание в толкиновской истории заслуживает уважения и остается добродетелью, пока оно подчинено другой добродетели — а именно подлинной мудрости. Здесь можно не вполне согласиться с М. Каменкович, которая пишет в статье «Троянский конь»:
Явственно «католическим» следует признать и отчетливо выраженное как в книгах Толкина, так и в его письмах почитание учености как христианской добродетели, а изучение окружающего мира — как одного из способов славить Бога. Толкин последовательно не отделяет чисто духовного, добытого в молитвенном усилии, знания от знания, полученного с помощью освященного молитвой размышления[368].
