Сергей Мансуров - Очерки по истории церкви
Тогда мой брат мне сказал: «Госпожа, сестра моя, ты теперь удостоена великой степени (он разумел исповедничество), проси у Бога показать тебе, кончится ли все эго смертью или нашим оправданием».
Имея общение с Богом, благодеяния Которого я испытала, я ему отвечала с уверенностью: «Я скажу это тебе завтра». После этого я помолилась, и вот что мне было показано: я увидела лестницу золотую, очень высокую, так как она поднималась до неба, и очень узкую, но ней поднимались только поодиночке.
К подъему лестницы были привязаны разного рода железные орудия. Видны были мечи, копья, кинжалы, расположенные так, что если кто-нибудь поднялся бы (по лестнице) небрежно и не глядя наверх, он был бы растерзан на кусочки, и куски его тела повисли бы на этих орудиях. У подножия лестницы был громадный дракон, который готовил ловушки тем, кто подымался по лестнице, и пугал их, чтобы помешать им подыматься. Сатур (вероятно, катехизатор — наставник Перпетуи) поднялся первый — он сам предал себя в руки властей ради нас — он был в отсутствии во время нашего задержания[256]. Он достиг верха лестницы, обернулся ко мне и сказал: «Перпетуя, я бодрствую о тебе, но берегись, чтобы дракон тебя не укусил». Я отвечала: «Во имя Иисуса Христа, он мне не сделает зла». Как будто опасаясь меня, дракон медленно поднял голову, но, достигнув первой ступени лестницы, я раздавила его голову. Я поднималась и обнаружила необъятный сад, среди которого увидела Мужа с белыми волосами, одетого Пастырем, высокого роста. Он сидел и занимался дойкой своих овец и вокруг (него стояло) много тысяч людей в белых одеждах».
XII ЦЕРКВИ ЗАПАДА В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ III в.
Общее положение христианства в Империи. Рим. Карфаген
Уже в начале III в. (около 210 г.) можно было слышать среди христиан разговоры о «долгом и благословенном мире», которым пользуется Церковь[257]. А в 40-х гг. этого века Ориген в книге «Против Цельса» (III, 15) говорит: «Верующие более не преследуются властями, как это было раньше», «страх (преследований) уже давно прекратился». Это писалось около 246 г.
В течение почти пятидесяти лет (с 203 но 250 гг.) были только две попытки гонений (в 212 г. и в 235–238 гг.), непродолжительных и неповсеместных. О гонении 235–238 гг. Фирмилиан говорил, что верующие оставляли свое отечество, переходили в другие области, так как гонение было не общее, а местное[258]. Десятки лет христиане жили спокойно. Это было ново. После Септимия Севера, кончившего царствовать в 211 г., сменилось семь императоров (Антоний Каракалла — 211–217 гг., Макрин — 217–218 гг., Антоний Гелиогабал — 218–222 гг., Александр Север — 222–235 гг., Максим Фракианин— 235–238 гг., Гордиан — 238–244 гг., Филипп — 244–249 гг.), но какого-либо сильного взрыва против христианства не наблюдалось. Только один Максим Фракианин сделал попытку бороться с христианством, а потом опять наступили годы спокойствия. Император Александр Север, добродушный и терпимый, поместил даже в своей молельне, наряду со статуями богов и поэтов, изображения Авраама и Христа Спасителя. Любил Александр и библейское правило: «Чего не желаешь себе, того не делай и другому». Он выставил его на многих общественных зданиях. Вокруг него было немало открытых христиан[259]. Известный христианский писатель Африкан построил ему библиотеку. Ему же Африкан посвятил даже одно из своих произведений.
Другие известные писатели этого времени — Ориген, святой Ипполит — были в переписке с его матерью, императрицей Мамеей. Они ей посвятили некоторые свои сочинения. Оригена она сама выписала в Антиохию, чтобы его лично послушать.
В это царствование христиане даже ставились в пример, как люди, желательные на общественных должностях. Более того, сам император Филипп Аравитянин частным образом исповедует христианство. По крайней мере, осторожный к истории Евсевий сохранил про него такой рассказ: «Филипп однажды, говорят, захотел вместе с народом участвовать в молитвословиях Церкви во время последнего Пасхального всенощного бдения (в пасхальную ночь? — С. М.), но не прежде был допущен к этому тогдашним предстоятелем, как после исповеди и присоединения к числу грешников, стоявших в отдалении кающихся. Не сделав сего, он ради многих своих прегрешений не был бы принят епископом (дело было в Антиохии, епископом был святой Вавила, как известно из других источников. — С. М.). Впрочем, император, говорят, охотно послушался и искреннее благоговение своего сердца, исполненного страха Божия, доказал делами»[260].
Христианство Филиппа подтверждают Дионисий Александрийский и другие. В переписке с Филиппом состоял Ориген. Хотя Филипп и не решился официально признать христианство, но видно, как утвердилось оно в царствование Александра или Филиппа по сравнению со вторым веком. Если во II в. по приблизительному подсчету на семьдесят шесть лет падало преследование, а на двадцать четыре года — мир, то в III в. соотношение было обратное. В первой половине века в течение первых пятидесяти лет особенно преобладало спокойствие. Едва ли наберется пять-шесть лет преследований, и то не повсеместных[261].
Как это отразилось на церковной жизни? Внешний рост Церкви пошел необычайно бурно. Под царственным Римом вырастает целый новый подземный Рим христианских катакомб, которые образуют систему подземных улиц, домов — место христианских погребений и собраний. Катакомбы тянулись приблизительно на шесть верст. Эти дома христианских собраний, быть может, даже церкви, выходят постепенно и на поверхность земли. Язычники в «Октавии» Минуция Феликса говорят с негодованием, что «ужасные святилища этого нечестивого общества умножаются и наполняются по всему миру». Император Александр Север был об этом распространении христианских храмов другого мнения. Его биограф Лампридий рассказывает: «Христиане заняли какое-то место, которое принадлежало казне, а кабатчики заявили протест, утверждая, что оно должно отойти к ним, — Александр предписал, что лучше пусть это место будет посвящено какому бы то ни было благопочтению, чем отдано кабатчикам»[262]. Таким образом, в эти годы христиане начали уже открыто устраивать себе богослужебные здания на глазах римских властей. Число христиан к концу этого периода в одном Риме определяется в тридцать-пятьдесят тысяч. Римский епископ Корнилий в 50-х годах насчитывает в Римской Церкви сорок шесть пресвитеров, семь диаконов, семь иподиаконов, сорок два аколуфа (прислужника), пятьдесят два человека заклинателей, чтецов и привратников и более тысячи пятисот вдовиц и немощных на содержании Церкви[263]. Александрийская, Антиохийская, Карфагенская Церкви исчисляли, видимо, свой состав в десятках тысяч. В Малой Азии скоро оказались города целиком христианские.
Как отразился такой бурный внешний рост при внешнем спокойствии и благоденствии на внутреннем устроении церковного общества? У Оригена, который писал против Цельса (в 246–248 гг.), есть довольно любопытные соображения, которые дают общую оценку христианскому обществу этого времени по сравнению с языческим. Выражены они бесцветно и вяло, как это обычно свойственно Оригену, но тем не менее не лишены интереса. Ориген говорит в ответ Цельсу: «Евангелие Иисуса одержало победу по лицу всей земли в пользу обращения и исправления людей, и повсюду образовались общины (церкви), которые стали управляться совсем не теми законами, какие лежали в основании общин (языческих) людей суеверных, невоздержанных, несправедливых… Общины Божии, для которых учителем и воспитателем является Христос, стали светильниками в мире для всех народных масс, среди которых они обитают».
Далее Ориген сравнивает народные массы христианские и языческие, сравнивает руководителей тех и других — пресвитеров с выборными городских общин и, наконец, епископов с язычниками — правителями областей. «Кто станет отрицать, — говорит он, — что даже те члены нашей Церкви, которые в добродетели еще не достигли особых успехов и оставляют желать для себя многого, — и то в большинстве случаев стоят гораздо выше тех, которые являются самыми лучшими членами обществ (языческих), существующих среди народа. Возьмем в пример вот хотя бы Церковь Божию в Афинах. Она образец мира и порядка и стремится привлечь к себе благоволение Бога Вседержителя. Наоборот, чисто народное общество афинян ведет себя мятежно, оно ни в каком случае не может сравниваться с тамошнею Церковью Божией. То же самое можно сказать и о Церкви Божией в Коринфе по сравнению ее с народным обществом коринфян и вот хотя бы о Церкви Божией Александрийской по сравнению ее с народным обществом Александрии. Если кто выслушает это без предубеждений и приступит к исследованию поставленного вопроса с любовью к истине, тот, конечно, выразит удивление перед лицом Того, Кто осуществил свое решение и оказался в состоянии сделать то, что Церкви Божии образовались всюду, поселившись среди обществ народных (языческих) в каждом отдельном городе.
