Николай Скабаланович - Византийское государство и Церковь в XI в.: От смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Алексея I Комнина: В 2–х кн.
В то самое время, когда Комнин боролся с соперником Вотаниата, Ва–силакием, или немного спустя, летом 1079 года, неожиданно выступил третий соперник Вотаниату в лице Константина Дуки, брата низвергнутого Парапинака. Константин, во главе так называемых бессмертных, отправлен был против турок. Он должен был присоединиться к войску, ранее высланному и по малочисленности не решавшемуся вступать в сражение с турками, подкрепить его и сдерживать турецкие набеги. Бессмертные, представлявшие собой войско избалованное, были недовольны тем, что их отправили сражаться на Восток, а главное, они были привержены к Дукам.[937] Между бессмертными и Константином Дукой произошло соглашение, и едва Константин переправился из Византии в Хрисополь, он был провозглашен императором. Вотаниат принял меры к обороне, а между тем начал переговоры с бессмертными, предложил им подарки, почетные титулы и право возвратиться назад, в Византию. Переговоры увенчались успехом: войско возвратилось в столицу, выдав с головой Константина Дуку, который был пострижен и отправлен в ссылку.[938]
В конце 1080 года возмутился против Вотаниата Никифор Мелиссин, женатый на Евдокии Комниной, тот Мелиссин, которого армянские историки представляют не только претендентом, но и императором, царствовавшим после Вотаниата в течении 4–6 месяцев и свергнутым с престола Алексеем Комнином.[939] Мелиссин в одном отношении пошел по следам Вотаниата — точно так же основал свои надежды на престол на пособничестве турок; облекшись в императорские одежды, обходил в сопровождении турок малоазиатские города и заставлял признавать свою власть. Операционным своим базисом он избрал Никею. Вотаниат, вынужденный начать с ним борьбу, предложил начальство над войском Алексею Комнину. Но Комнин отказался от этой чести, ссылаясь на свое родство, могущее дать недоброжелательный повод в случае неудачи оклеветать его, Комнина. Тогда начальство было вручено протовестиарию, евнуху Иоанну. Евнух Иоанн направился к Никее с войском, осадил ее и потребовал сдачи. Осажденные обнадеживали его обещаниями до тех пор, пока не явились на выручку турки и не заставили евнуха отступить. Евнух со стыдом возвратился в столицу, а Мелиссин придвинулся еще ближе и расположился лагерем при Дамалисе.[940]
Алексей Комнин в родстве с зятем, Мелиссином, нашел благовидный предлог к тому, чтобы отказаться от похода в Азию, но действительной причиной, заставлявшей его держаться поближе ко двору и к западным областям Империи, был собственный его замысел, давно[941] уже лелеемый, — выступить претендентом на престол. Основанием для его пре–тендентства был, без сомнения, тот мотив, который позднейшими, благоприятствовавшими Комниным, писателями приводится в его оправдание,[942] а именно: наследственное право на престол, в силу родства с Исааком Комнином и Дуками; Алексей Комнин был родной племянник царствовавшего Исаака Комнина и женат был на Ирине, внучке кесаря Иоанна, дочери Андроника Дуки. Для осуществления замысла Алексей Комнин, в союзе со старшим братом, Исааком, стал подготовлять почву и приобретать приверженцев при дворе, в войске и во влиятельных сферах. При дворе Комнины свили себе уютное гнездо на женской половине, под крылом жены Вотаниата, императрицы Марии, чему, без сомнения, много содействовал дед Алексея Комнина, кесарь Иоанн, пользовавшийся большим уважением и авторитетом в глазах Марии после того, как, благодаря его влиянию, Вотаниат отдал предпочтение Марии перед Евдокией.
За Исаака Комнина выдана была замуж еще при Парапинаке племянница императрицы Марии, потом Алексей Комнин был усыновлен Марией. Эта двойственная связь дала возможность братьям Комниным беспрепятственно посещать Марию, проникать в ее задушевные мысли, утешать в тайных тревогах и, в свою очередь, пользоваться ее услугами.[943] Случилось тогда одно обстоятельство, в сильной степени возбудившее тревогу в Марии и много помогшее Комниным. Старик Вотаниат не имел собственного сына,[944] наследника престола, но был у него пасынок, Константин, сын императрицы Марии от первого ее мужа, Михаила Парапинака. Мария надеялась, что ее сын будет наследником престола, эту мысль поддерживали Комнины и в ее пользу говорили перед Вотаниатом.[945] Но план Вотаниата был другой. У него были родственники, Синадины, очень к нему приверженные и в свою очередь пользовавшиеся большим его расположением. Синадины первые приняли его сторону, когда он выступил соискателем престола. Вотаниат хлопотал о том, чтобы пристроить молодых Синадинов, и не без успеха: дочь Феодула Синадина, приходившуюся ему племянницей, выдал замуж за короля Угрии.[946] Одного из молодых Синадинов Вотаниат стал прочить в преемники себе.[947] Это сильно обеспокоило императрицу Марию, и Комнины обратили ее беспокойство в собственную пользу. Анна Комнина, рассказывая о том, как после вступления на престол ее отца, Алексея, императрице Марии выдана была грамота, которой сын ее, Константин, признан соцарствующим Алексею Комнину, с правом надевать красные туфли и царскую тиару, подписываться на хри–совулах красными чернилами вслед за Алексеем, идти на выходах и быть провозглашаемым во многолетиях вслед за ним, прибавляет: «Говорили, что еще до восстания царица заключила на этот счет договор, чтобы так именно было поступлено с ее сыном».[948] Эта прибавка бросает свет на ту подготовительную работу при дворе, которая предшествовала возмущению Комнина. Комнины, пользуясь тревогой, вызванной планом Вотаниата возвести на престол Синадина, предложили императрице Марии свой план для спасения ее сына, Константина, состоявший в том, что один из Комнинов овладеет престолом и вместе с собой возведет на престол Кон–стантина. В этом смысле заключено было условие. Конечной целью этого плана перед императрицей Марией выставлялось спасение престола для ее сына, остальное было лишь средством, и кандидатура Комнина — делом второстепенным. В действительности, понятно, было наоборот: в руках Комнинов Константин был только орудием, средством заручиться сильной поддержкой при дворе для того, чтобы успешнее выполнить задачу возведения рода Комнинов на престол. Оттого после воцарения Алексея Комнина недолго сохранялась царская обстановка за Марией и ее сыном, Константином: спустя некоторое время Мария, частью добровольно, частью по принуждению, облеклась в монашескую одежду, у ее сына отняты красные туфли и одному Комнину оставлены названия царя и самодержца.[949] Заручившись при дворе содействием императрицы Марии, Комнины не оставили без внимания влиятельных царедворцев и даже низшей прислуги: любезностью, обходительностью, щедрыми подарками и обещаниями они снискали расположение многих; один весьма близкий к Вотаниату сановник, по чину магистр, земляк императрицы Марии (из грузин), сообщал Комниным, с ведома императрицы, весьма важные известия и предостерегал в минуты опасности;[950] даже царский повар, задобренный Комниными, был для них полезен: ставя кушанье на стол, умел шепнуть что–нибудь весьма интересное.[951] Алексей Комнин создал себе сильных приверженцев и в рядах западной армии: войско было к нему привержено как к храброму и искусному полководцу,[952] и было огорчено, когда военачальником во время похода против Мелиссина назначен был вместо Комнина евнух Иоанн,[953] видело в нем не только военачальника, но своего благодетеля, защитника и доброжелателя. Достоверное показание, занесенное в латинские хроники из источника, небезызвестного и Анне Комниной, знакомит нас с приемами, к каким прибегал Алексей Комнин для снискания себе расположения солдат и офицеров. По этому показанию, Вотаниат, которому угрожал поход из Италии Роберта Гвискара, снабдил Алексея Комнина деньгами, с тем чтобы он отправился на Запад, привел в порядок войско и нанял варваров. Алексей, дойдя до Адрианополя, собрал, сколько мог, войска, некоторых воинов, перед которыми считал возможным открыться, богато одарил, многое обещал и взял с них присягу себе на верность. Остальным же не давал жалованья и говорил: «Я вам охотно дал бы, если бы император, согласно своему обещанию, прислал денег; часто я к нему обращался по этому делу и сильно опечален, что до сих пор не присылает». Солдаты ему верили, а он между тем раздавал некоторым из них собственную свою утварь, сосуды, одежду, говоря: «Если бы мне было возможно, я обогатил бы таких умных людей, как вы». Поступая таким образом, он перетянул на свою сторону всех солдат, а потом сказал им: «Пойду–ка я поговорю о вас с императором и принесу вам ваше жалованье». Он отправился в Константинополь, переманил в столице, кого мог, на свою сторону подарками и обещаниями, императора уверил в своих верноподданнических чувствах и ночью бежал из Константинополя, явился к войску, настроенному уже в его пользу, и держал такие речи: «За то, что я просил для вас жалованье, император грозил меня схватить и наказать; и так как вы мне доныне верили, то я прибыл посоветоваться с вами, с тем чтобы, если вы со мной согласны будете, одарить всех вас наградами и достоинствами». Войско согласилось, провозгласило его императором и двинулось на Византию.[954] Оказывается, что Алексей Комнин привлекал к себе войско не только военными подвигами и талантами, но также деньгами, обещаниями и искусными речами, смысл которых был тот, что от Вотаниата солдаты ничего не могут получить, что если бы он, Комнин, был на месте Вотаниата, то излил бы на них всевозможные блага. Рассказ грешит, может быть, излишней конкретностью, тем, что в уста Комнина влагает такие, а не иные речи, но по своему существу он едва ли может встретить возражение, потому что не противоречит свидетельству Анны Комнины. Анна, разумеется, обошла молчанием хитрость, употребленную Комнином для привлечения войска, так как это могло скомпрометировать ее отца. Тем не менее ее повествование как бы дополняет рассказ западных историков, знакомит нас с тем, что происходило в промежутке между двумя моментами: отъездом Алексея Комнина из лагеря в столицу и его возвращением к войску. Анна Комнина разъясняет нам, почему отцу ее необходимо было убеждать Вотаниата в своих верноподданнических чувствах, кто были те приверженцы, содействие которых он обеспечил себе, и в какую именно ночь он выехал из Византии.
