Иван Ювачев - Паломничество в Палестину
И весь рассказ странника был в таком тоне. Но это, повторяю, исключительный пример. Большинство отзываются об Афоне с благоговением. А уж про женщин и говорить нечего! Афон для них «Святое святых», куда они и ступить не смеют.
ГЛАВА 44. Паломничество простого народа.
Впечатление народа от путешествия. — Рассказ поэта-крестьянина. — Стремление к паломничеству. — Ношение вериг. — Бегство из дому. — Труды странничества. — Проживание в Палестине. — Бегство от турок. — Палубные разговоры. — Значение паломничества для простого народа.
С отъездом на Афон небольшой части паломников, как будто стало попросторнее на палубе. Может быть, сама публика умялась и оставила узкие коридорчики для проходящих. Я воспользовался возможностью походить между паломниками и обошёл все трюмы. Мне хотелось узнать, какое, в общем, впечатление оставило путешествие в Иерусалим на наш простой народ.
Однажды случилось мне увидеть, как высокий, молодой странник, с бойкими глазами на рябоватом лице, склонился над книжкою и что-то внимательно записывал. Я полюбопытствовал, не дневник ли он пишет так усердно.
— Стишонки кропаю, — бойко ответил мне крестьянин и протянул свою книжку, наполовину написанную полууставом, с красивыми заставцами и красными начальными буквами. Стихи, правду сказать, далеко не соответствовали тому старанию, с которым они были написаны. Они хромали и размером и рифмою. Поэт был крестьянин приволжской губернии. Благочестивое желание посетить святые места заставило его покинуть свою семью и с небольшими средствами отправиться в Палестину.
Много я причинил скорби и озлобления моей семье своим отъездом, — так начал он, по моей просьбе, рассказывать мне о паломничестве в Палестину. — Давно, с малых лет, я собирался посетить святые места. От чтения житий святых и от рассказов странников дух мой волновался и стремился к какой-то тайной непостижимости. Раз даже вышла большая смехота, о которой совестно и рассказывать. Захотелось мне попробовать, как трудились святые, и сделал я себе железы{11} и запер их на себе накрепко. Но в мирских обязанностях они оказались для меня весьма несносными: мешали работать. Тогда я решил, что в мире нельзя спастись, и меня ещё более потянуло в монастырь. Родители обо мне много плакали и убедительно отговаривали меня от посещения святых мест! они боялись, что я навсегда останусь в монастыре. Наконец, я дошёл до крайнего изнеможения и решил убежать тайно. Припас я с вечера всё, что нужно в пути, тихонько ночью вынес шубу в сарай и стал ждать утрени. Когда ударили в колокол, я тайком шмыгнул из дому и отправился в путь… Но не тут-то было! Отец догнал меня и воротил. Вскоре женили. Прошёл год, другой, и я опять запросился ко святым местам. Не пускают. Жена и слышать не хочет! Что тут делать? Решил опять тайком бежать из дому. Но верно судьбы ещё не было идти. Хотя я и прошёл сотни полторы вёрст, но всю дорогу мучился, как я бросил своих родных и жену с малыми детьми… Вернулся опять домой. В скором времени помер отец. На моих плечах остались мать, сестра и жена с двумя малютками. По времени я опять запросился у родных идти к святым местам. Мать моя мало-помалу стала умягчаться сердцем, и жена стала соглашаться, но тут восстали односельчане. Много я пролил слёз от них, от их укоров и брани. Ругали меня в глаза, как только может вместить язык, злобою исполненный. «… Куда ты идёшь? — говорили они. — Молись дома! Грех тебе оставлять мать и жену с детьми!» Но с Божьей помощью я всё перетерпел и, посоветовавшись с друзьями, стал собираться в дорогу. Отслужил молебен всем святым, принял напутственное благословение от священника, выправил билет в волости, взял кожаную сумку, сухарей, падог (посох), всё, как следует, и простился с родными… А уж прощание-то какое было, я и рассказать не могу! Лучше я вам найду стихотворение, где всё это написано.
И он открыл мне страницы, где было написано двадцать четверостиший.
— Куда же вы пошли? — спрашиваю его.
— Сперва в Киев, потом на Афон, а оттуда к Гробу Господню.
— Трудно было странствовать?
— Ой, как трудно-то! Сначала, то снег лепил хлопьями, то бушевала сильная вьюга, то снежные заносы утомляли в конец мои ноги. Потом пошла распутица, грязища по дорогам… Великим постом во время разлива особенно трудно странствовать. Местами вода до колена. Холодная как лёд! Сколько я намучился! Ноги страшно устают. Едва бредёшь. А дорогою идёшь да всё думаешь: как-то примут, дадут ли переночевать, накормят ли? Подходишь к деревне, — сердце смущается. Уж так смиряешь себя, так смиряешь… Попервоначалу тяжело было протягивать руку Христа ради. Того и гляди, что обругают: «Праздный бродяга! дармоед! тебе, бездельник, лень работать!» Благо, если попадётся хозяин, который сам был странником. Всего натерпелся: и голоду, и холоду! Главное — весь мокрый. Надо посушиться около печки, а тебя ведут в нетопленную избу. Много раз доводилось ночевать в холодных хатах в мокрой одежде. А на завтра опять тоже. Тяжело! А сколько укоризн и разных скорбей дорогою от лихих людей. Всего бывало! У хохлов очень одолевали собаки. Большие, злющие, — не знаешь, как и обороняться. В каждом доме держат по две по три собаки. Без палки и не ходи: не то свалят с ног, не то укусят. Иной странник сгоряча пустит палкой в собаку, — и только хуже: мигом облепят со всех сторон! Нет, уж палки не выпускай из рук. Пусть собаки за неё хватают, а сам держись покрепче. Вот не хотите ли прочитать стихотворение о странничестве?
И он опять мне преподнёс книгу с сорока четверостишиями.
— Как же вы доехали до Иерусалима?
— Бог помог! Нашлись добрые люди, которые не оставили меня в моём странствии. Около сорока рублей истратил я на дорогу до Иерусалима. Деньги все вышли. Стал переколачиваться кое-как на письмах. Что выпишу на письмах, на то и куплю хлеба. Так вот и переколачивался все дни в Иерусалиме. Чужая сторона слёз не понимает, и я написал домой, что дело заехано, а средств нет. Прислали немного. Теперь хватит мне на первое время.
— Ну, а как вы путешествовали по Святой земле? Как ладили с арабами да с греками?
— Всюду побывал! Ходил и в караванах, и отдельно. Среди поста отправились мы в Назарет и на Фавор. Не очень приятный был путь. Много было у нас смятений от турецких угроз. Стращали нас и бедуины-мусульмане. Но Бог миловал: остались живы и целы. Раз пошли мы самостоятельно, двадцать два человека, к колодцу Самарянки. Нас окружили турки и стали требовать в роде подати за проход чрез их город Наблус. С женатых брали меньше. Тогда, чтобы поменьше платить им, мы все себя выдали женатыми. Все паломницы, и старые и молодые, разошлись по паломникам, как бы жёны их. И смех, и горе! Тогда-то, впрочем, не до смеху было. Мы так были напуганы турками, что решились убежать ночью. Перелезли через каменную ограду и страха ради мусульманского бросились сколько было сил по незнакомой дороге. Темно. Постоянно сбивались с пути. А сами дрожим от страха: вот, вот нагонят! Большую тугу испытали мы в ту ночь! Только на утро, когда мы могли рассмотреть окружающую местность, немного успокоились. Шутка ли: бежали, мне кажется, вёрст тридцать!
Теперь крестьянин-поэт хочет изложить все свои впечатления в стихах. Я попробовал исправить несколько четверостиший и отказался: слишком много ошибок против правил стихосложения.
Когда я с ним прощался, он низко кланялся и приговаривал:
— Покорно благодарим за ваше неоставление!
Во второй палубе я наткнулся на кучку мужчин, среди которых ораторствовал счетовод из С. — Петербурга о своих, как он выражался, мытарствах по канцеляриям, чтобы получить заграничный паспорт.
Послушал и крестьянок-хохлушек об их хозяйстве. Близость России с каждым днём чувствовалась и в разговорах паломников. Спросил я и паломниц:
— Хорошо ли съездили в Иерусалим?
— Слава Богу! Уж так хорошо, так хорошо, что и сказать нельзя! И всё-то, всё-то мы видели! Одно только упустили: сейчас сказывали, что есть такая гора, Кармил называется, где Илья пророк у Бога дождя просил. И будто сделана там статуя Ильи. Вот уж этого не видели, так не видели. Не бывали там. Искали ещё где Николай угодник жил, но это, говорят, далеко от Иерусалима и совсем в другой стороне. И всего-то мы накупили: одного регального масла{12} везём две бутылки…
Вообще в простом народе царит хорошее настроение от путешествия в Иерусалим. И мне кажется, надо всеми средствами поощрять такие прогулки за границу, имеющие, помимо религиозного, общеобразовательное значение. Никакая школа так хорошо и скоро не научит человека, как путешествие среди других народов. Хорошо сказано древним мудрецом: «Кто не имел опытов, тот мало знает; а кто странствовал, тот умножил знание» (Иис. Сирах. 34.10). Очень важно для развития своей культуры сравнить её с другою. Посмотрите, как поучительны для русского человека примеры из турецкой или арабской жизни.
