Феофан Затворник - Письма к разным лицам
Внешние чины Святой Церкви в главном и существенном учреждены св. апостолами, а дополнены и в настоящий вид приведены Святой Церковью чрез Святых Отцев по внушению Духа Святаго и руковождению Господа Спасителя, Который есть Глава Церкви. Таким образом, если ты все сие отверг или отвергнешь, то ты стал или станешь богоборцем, и рассуждаешь, или будешь рассуждать не по-Божьему, и поступаешь, или будешь поступать против воли Божией.
Враг многих уже сбил с пути, внушая, что Богу надо служить духовно и что внешнее бросить надо. Справедливо, что Богу надо служить духовно; но чтоб дойти до духовного служения, надо прежде поупражняться во внешнем, и затем, достигши духовного, если кому Бог даст, поддерживать, оживлять и укреплять сие духовное необходимо опять тем же внешним. Детям где вдруг браться за духовное? Пусть прежде поучатся служить Богу внешне; а подрастут – научатся служить Ему и духовно. Но научившись и духовно Богу служить, они не бросят и внешнего, потому что оно, подобно подкладыванию дров в печь, разогревает и разжигает внутреннее, духовное. Такой и видим мы порядок в Церкви Божией. Все угодники Божии так действовали, как видим из их житий. – Хочешь подобно им спасение улучить, подражай им в сем. Содержи и исполняй все содержимое Церковью; но на этом одном не останавливайся, а восходи выше, к духовному, и все внимание обращай на созидание духа или на внутреннюю жизнь, чтоб в сердце всегда быть с Богом. Если ты так поступать будешь, то это настоящее будет дело.
Что значат также слова твои: «понимаю в обратном смысле»? Все видимое в Церкви имеет духовный смысл; но он не обратный, а настоящий, как и сама Святая Церковь учит понимать все свое. Так, если ты все внешнее церковное, кроме видимости, стараешься понимать и по внутреннему духовному его смыслу, то это добре. Если же ты этими своими словами иное что хотел сказать, то смотри, как бы не оказалось то неодобрительным. Вот и напиши, что и как ты понимаешь. Духовный смысл всего внешнего церковного давно уже предлагается вниманию верующих, со слов богомудрых учителей наших. А самому браться за это дело не совсем безопасно. Тотчас можно запутаться и набрести на мысли богопротивные.
Ты обще сказал: «Церковные обряды и законы», – и верно все, сущее в Церкви Святой, внешнее ставишь на одну линию. Если так, то ты ошибочно судишь. Надобно из всего внешнего в Церкви выделять и ставить в особый, высший всего, разряд семь божественных Таинств, Господом Спасителем учрежденных для сообщения верующим божественной благодати, без коей нет спасения. В Церкви Божией слово Божие, содержащее богооткровенную истину, и божественные Таинства, благодать сообщающие, суть то же что зеницы очес. И дорожи ими, как дорожишь зеницами глаз своих. Все же другие чины Церкви, хотя тоже священны и должны быть благоговейно чтимы, но не могут идти в сравнение с семью св. Таинствами. Эти Таинства, хотя видимы, но содержат и сообщают божественную благодать, и помимо них божественной благодати получить нельзя; следовательно, и спасение улучить. Все же другие чины Церкви только способствуют к возгреванию благодати, а сообщать ее не сообщают. – Напечатай сие в уме своем покрепче.
Так видишь, как опасно обращать назад все внешнее церковное, если ты разумеешь под «обращать назад» оставлять совсем. Оставляя то, оставишь Таинства; а оставивши Таинства, разоришь дело спасения своего. Не рассуждай, почему так. Так благоволил устроить Сам Господь Спаситель, Который не стал бы обременять нас не нужным, если б Таинства не были нужны. Напиши на сердце: кто чуждается святых Таинств, тот безблагодатен, т. е. Духа Святаго не имеет. А кто Духа Святаго не имеет, тот не Христов. А кто не Христов, тот и не Отчь. Видишь? Кто чуждается святых Таинств, тот чужд Пресвятой Троицы. Внемли, брате. Кому же свой тот, кто для Святой Троицы чужой?!
Церковные чины и обряды ты назвал внешними, для глаз видимыми. Это не совсем правильная речь. Видимы только действия и положения молящихся и священнодействующих, место и время. Но это не составляет существа обрядов Церкви. Существо их есть совокупность молитвословий, составляющих известный чин церковный. Молитвословия же все представляют образ возношения ума и сердца нашего к Богу, какое подобает иметь при известном священнодействии. Таким образом, видишь, что есть обряд церковный? Есть возбуждение и водружение в умах и сердцах молящихся и священнодействующих приличного известному случаю молитвенного возношения к Богу чрез ряд читаемых или поемых молитвословий при известных действиях и положениях участвующих в том. Если ты так поймешь церковные чины и обряды, то никак не можешь назвать их только внешними, для глаз видимыми, – когда существо их состоит во внутреннем к Богу молитвенном возношении. То правда, что со стороны смотря, ты видишь только внешние действия и положения совершающих обряды и участвующих в том; но ты не прав, ограничивая одним этим внешним и все твое понимание обряда. И на человека смотря, ты видишь только тело, голову, руки, ноги и проч.; но никак не можешь сказать, что человек и есть весь только то, что видится очами. Ибо главное в нем душа, делающая его человеком. Так и в обрядах, не внешнее, видимое, а внутреннее, домышляемое, составляет существо дела. Изволь так понимать, и свое «внешними глазами видимые обряды» брось, а говори: молитвы церковные.
Кто обрядов чуждается, тот чуждается молитв церковных; а кто молитв церковных чуждается, тот лишает себя великого обетования Господня: «Где два или три собрани во имя Мое, там и Я посреди их».
Кончаю мою речь. Я сказал тебе все, что казалось нужным, судя по твоим словам. Если не попал на желание сердца твоего, то вина тому не моя. Зачем написал ты так загадочно? Если потребно еще что, пиши, но пиши просто и ясно, чтоб я видел, чего тебе хочется.
31. Против саможаления
Пишешь: «Лютейший враг, саможаление, не отступает от меня, устрашая, что заболею, если буду строго к себе относиться. От чего и плода никакого не вижу. Очень жалею о сем; но не знаю, какие меры принять против этого врага моего. Прошу молитв».
– Саможаление – враг. Не оно, а сам ты. Ведь сам себя жалеешь; кто же виноват?! Сам себя жалеешь, сам себя и разжалей, и делу конец. А ты прикидываешься, будто саможаление пришло откуда-то со стороны, и тебя насилует. Совсем не со стороны пришло; оно твое собственное, доморощенное чадо, или ты сам, прикидывающийся насилуемым и лукавящий пред тобой самим, – лукавством злейшим и пагубнейшим из всех лукавств.
Грех, живущий в нас, – корень и источник всех грехов, – есть самость или самолюбие. Первородные дщери его суть саможаление и самоугодие. Чрез первое он всегда приводит ко второму и устрояет порядок и характер жизни, противоположной богоугождению. Не подумай, что это образ жизни явно грешной. Нет! Эта жизнь исправна, только вся ведется из-за самоугодия. Саможаление и самоугодие допускают дела, относящиеся к богоугождению, но под непременным условием, чтоб они не нарушали их покоя или и их питали. Таким образом, иной и благочестив и добродетелен, а между тем опутан самоугодием. Такие услышат на суде: Не вем вас… Хорошо, что ты хоть видишь в себе саможаление и готов восстать против него. А другие совсем этого не видят. К тебе и обращу речь, чтоб воодушевить тебя на прогнание сего врага твоего.
Из твоих дальнейших слов я заключаю, что ты неважными считаешь действия, допускаемые по саможалению и самоугодию. Тут у тебя большая ошибка. Действия такие, сами по себе, точно бывают не важны; но нельзя сказать, чтоб неважно было присутствие в душе твоей саможаления и самоугодия. Ибо что оно значит? Значит, с первого взгляда, что самоугодие у нас с тобой сильнее богоугождения, хоть мы положили угождать Богу и думаем, что делаем так. Положили мы то и то делать, сознав то нужным в деле устроения спасительной жизни, и потому угодным Богу; и потом отказываемся от этого, не почему другому, как потому, что жаль себя, жаль от сна отнять нечто, жаль пищи немного не добрать, жаль потрудить себя, и подобное. Если б приходилось пожалеть только себя, и больше ничего! А то бывает так, что, пожалев себя, оставляем дела, какие по совести сочли нужными для себя в деле спасения. Следовательно, в этих действиях мы переходим от богоугождения и содевания спасения к самоугодию, т. е. действуем поперек того, как положили действовать. Как совесть знает о нашем решении, то сейчас же и начинает укорять нас в неверности самим себе, измене себе.
Стыдно становится пред собой, и покой внутренний пропадает. Как быть? Иной, сознав свою оплошность, тотчас восстановляет первое решение не потворствовать себе, и полагает вперед никак не поддаваться внушениям саможаления. А другой, по вялости воли, от того же саможаления заимствует самооправдание и извиняет себя то случайным разнемоганием, то разными делами, то надобностью послабить себе немного, чтоб не изнемочь. Он сам видит, как эти опоры к извинению себя хрупки, однако ж не отказывается уговаривать совесть свою не тревожиться и его не тревожить. – И вот лукавство пред самим собой – злейшее всех лукавств, корень всех наших грехопадений. – Что же совесть? – Совесть сначала постоит, а потом смежает уста свои. Ведь сам он хозяин. Что с ним поделаешь? Покоя, однако ж, она не дает. Предстоит необходимость заглушить ее голос. Чем? Отклонением внимания на внешнее, чтоб не быть у себя дома, то есть пойти погулять или поговорить о ком, и подобное. И пошли развлечения за развлечениями. Они принесут плод – равнодушие к делу спасения и потерю страха Божия. Авось-небось! И стал человек жить, как живется, спустя рукава. Так вот видишь, как немаловажны действия поблажки самоугодию и саможалению? Почаще смотри на эти последствия и черпай из такого смотрения воодушевление против сих врагов.
