Наталия Соколова - Под кровом Всевышнего
Покашливали мальчики, закашляли и девочки, но внимания на это мы не обратили. Хоть и очень тихо стало в нашей старой квартире, однако поставили елочку, встретили Рождество Христово. На третий день Рождества нам принесли билеты на елку в Лужники. Меня в те дни тоже разобрал кашель, я очень ослабла, все время клонило ко сну. Я осталась с Любочкой дома, а мама моя с тремя внучатами поехала в Лужники. Любочку мы обманули, чтобы она не плакала, сказали, что старшие уходят к врачу делать уколы, что это им надо для школы. Люба не плакала. Она сидела на высокой табуретке и вилкой кушала жареную картошку, когда вечером дверь распахнулась и в кухню ввалились трое наших заснеженных, румяных, закутанных ребятишек. Бабушка начала их раздевать, а Катюша подскочила к Любочке и стала с жаром ей рассказывать о елке. Но четырехлетняя Люба ничего не поняла, так как верила, что дети были у врачей.
«Вас там так кололи?» — сказала малютка и взмахнула вилкой. Острый конец вилки попал в Катюшин носик. Крик, слезы, кровь, снег! То ли шубку снимать, то ли кровь унимать, то ли Любочку утешать, которая испугалась крови и плакала больше, чем Катя. Ну, тут и дедушка помог. Раздели всех, умыли, усадили рассказывать о поездке: «Колюшка ликовал от восторга, готов был спрыгнуть вниз к Деду Морозу. Катюшка удивленно жалась ко мне, расспрашивала обо всем, что видела впервые в жизни. А Серафим никак не реагировал: сидит, развалившись на стуле, да уплетает гостинцы, его ничем не удивишь. Один раз только спросил: «А много денег этим артистам платят?». Все ведь понял!» — рассказывала бабушка.
Я видела, что мамочка моя очень устала и мечтает отдохнуть. Но, как ни жалко мне ее было, все же мне пришлось сказать: «Спасибо тебе за все, родная моя, дай тебе Бог силы, потому что отдыхать тебе не придется — я уезжаю, пора…».
То был третий день Рождества, мой отец Владимир был в Гребневе. Хотя он меня ни разу не провожал, всегда провожала мамочка, однако проститься с ним хотелось. Ну, что делать? Папочка мой сходил за такси, мы оставили на деда детей, велели им ложиться спать, а сами вдвоем поехали… Ближайший образцовый роддом меня не принял, мамочка моя вернулась домой, а меня повезли на «скорой» куда-то далеко-далеко… Около двенадцати ночи меня, наконец, водворили в отделение для больных, так как у меня была повышенная температура. А я и не знала, что у меня тоже коклюш, думала — простуда. Я знала, что у папы моего горит лампада перед чудотворным образом Богоматери, а потому надеялась, что как и девочек родила легко, так и теперь Господь не оставит.
Около четырех часов утра появился на свет Федюша. Он закричал и сразу погрузился в глубокое обморочное состояние, в котором пребывал больше суток. Думается мне, что душе его показан был рай с его блаженством, потому что за Фединой душой я замечала с младенческих лет: «звуков небес заменить не могли ей скучные песни земли». Волосы новорожденного были черные, кудрявые. А утром бабушка Зоя, усадив внуков завтракать под наблюдением дедушки, сама побежала на улицу к телефону. Она быстро вернулась и с сияющей улыбкой объявила:
— Ребята, в вашем полку прибыло, Феденька родился.
— Ура! — дружно закричали дети, а дедушка благоговейно перекрестился.
Силою Иисуса Христа
В роддоме мне сообщили, что у старших детей врач установил коклюш. Особенно сильно болела Катенька, потому что ее парили, делали ингаляции, натирали, ставили горчичники, в то время как коклюш лечится только свежим воздухом. Тогда я поняла, почему и у меня уже до родов и после родов по временам были сильные приступы кашля. В роддоме меня лечили, но никто не догадывался, что это коклюш. Феденька, наконец, начал активно брать грудь, а в первые четыре дня своей жизни был инертный, вялый, как будто погруженный в глубокий сон. Но я объясняла это тем, что его, наверное, в «детской» подкармливают. Но на седьмой и восьмой день он сосал хорошо, соски мои треснули и боль, когда он брал их, была невыносимая. Я молилась, прося у Господа терпения. И как-то показалось мне, что Спаситель склонился ко мне низконизко, а любящий взор Его смотрит на меня с состраданием. Это утешило меня.
Но вот мы поехали домой. Снегу выпало столько, что машины не могли подъехать к крыльцу. Дедушка Николай Евграфович взял на руки новорожденного и бережно понес его впереди нас. Бабушка Зоя Вениаминовна сказала мне: «Смотри, как дед несет младенца, с каким благоговением, будто святыню несет, еле-еле шагает».
Я понимала, что папа идет с молитвой, вносит в дом Дар Божий. Мы просили детей не дышать на Федю, боялись заразы, но чувствовали, что болезнь неизбежна. Мне приснился сон. Сижу я с Феденькой на диване, а из коридора через открытую дверь на нас надвигается фигура смерти. Она похожа на огромного запеленатого ребенка. Я оцепенела от ужаса, не могу ни сдвинуться, ни шевельнуться. С трудом протягиваю вперед одну ногу и делаю ногой в воздухе крест, а сама говорю: «Силою Иисуса Христа! Силою Иисуса Христа!». Я сама бессильна, как окаменела, но силою Бога Иисуса Христа как бы перегораживаю путь смерти. И она остановилась на пороге, будто не смея противиться Господу. Я в ужасе проснулась. «Все-таки не взяла она у меня Феденьку», — подумала я.
Крестить младенца пришли Понятовские — отец с дочерью, у которой не было своих детей. Она была женой священника отца Анатолия, служившего вместе с отцом Владимиром. А крестный Николай Павлович Понятовский был знаменитым гомеопатом и глубоко религиозным человеком. Он был другом Николая Евграфовича. Семье казалось, что с крещением Феди они еще больше сблизятся с нами, хотя и бывали у нас почти ежедневно, так как жили рядом. Они искренне скорбели, когда увидели, что мы уезжаем в Гребнево. Но оставаться в Москве нам было уже совестно и невозможно: комнат было всего три, а нас с детьми было уже девять человек да еще наплыв гостей, так как были Святки, да еще врачи». Бабушка очень уставала. Однако она оставила при себе Катеньку: «Где ты там в Гребневе воды натаскаешься с колодца на эти кучи белья?» — говорила она. Мучительный коклюш тянется шесть недель. И каждый вечер Катюша просыпалась от спазмов кашля со рвотой, после которой и простыню, и пододеяльник приходилось менять. Царство Небесное самоотверженной бабушке Зое Вениаминовне. Если б не она, то не выходить бы мне ребятишек.
В конце января закашлял и Федя Отец Владимир поместил меня с ним в своем кабинете, а сам спал в детской. Только спать-то нам с ним почти не приходилось. Началось круглосуточное дежурство у кроватки Федюши. Он был настолько мал, что мог захлебнуться рвотой, вызванной кашлем. Понятовские приехали на своей машине, привезли крестнику знаменитого детского врача. Тот велел раздеть догола новорожденного, катал его по постели, внимательно смотрел, слушал. Младенец был полненький, как бочоночек, но, охладившись, залился кашлем. «Типичный коклюш!» — сказал врач, велел держать форточки открытыми день и ночь и почаще выносить ребенка на улицу. Но стояли сильные морозы, была опасность получить воспаление легких. Вообще же врачи считали, что коклюш у ребенка до года, да еще зимой — это смертельно.
Предоставив все на волю Божию, все уехали, оставив меня одну с четырьмя больными детьми. Но отец Владимир приезжал (у нас была машина) ежедневно, весь вечер носил с колодца воду, топил печь, колол уголь, дрова и т.п. В общем, помогал мне, как мог: кормил из бутылочки Федю, выносил его на улицу, чтобы остановить мучительный приступ кашля. Батюшка тоже заразился от детей, хотя в детстве, как и я, болел уже коклюшем. Однажды приступ кашля у батюшки случился в алтаре. Настоятель отец Михаил отнесся к нам с отеческой любовью: «Уж коли на всех вас напасть такая, — сказал он, — то посиди недельки две, отец, дома, со своей семьей». Спасибо ему!
Наступила самая тяжелая пора. Мы с отцом две недели вообще не раздевались, "в постель не ложились. Старших уложим, уберемся, один из нас не отходит от Феди.
Непрерывно капаем ему из пипетки в ротик молочко, теплый чай, прислушиваемся, как он глотает. Крошка наш уже не кричит, грудь не сосет (сил нет), ручками и ножками не шевелит. С сильным приступом кашля питание его вылетает на пеленки, но мы перепеленываем и опять кормим. «Ничего, что-нибудь уже впиталось», — успокаивает меня муж. Стараемся предупредить рвоту, быстро заворачиваем кашляющего младенца, выскакиваем скорее на мороз. Валенки, тулуп и шапки стоят наготове: один из нас сам одевается, другой заматывает ребенка и открывает двери — боремся за каждую секунду. Ночь, метель, вьюга, ветер — выйти нельзя. Тогда стоим в дверях террасы. Ребенок, как только вздохнет свежего воздуха, в ту же секунду успокаивается и засыпает. Тихонько заносим его в теплый дом, разворачиваем, стережем. Батюшка мой, видя, что момент критический, решил причащать Федюшу ежедневно Святых Христовых Тайн. Благо, что отец сам священник, что храм рядом, что отец знал, как это делать. Так и остался жить на свете наш Федюша, поистине только чудом — силою Иисуса Христа.
