Софроний Сахаров - Старец Силуан Афонский
Заканчивает автор свой некролог следующими словами:
«И еще есть многое и многое, что пришлось мне слышать от Отца Силуана и слышать о нем от других. Но кто бы мог все это перечислить и записать? Книга его жизни вся исписана бисером мудрости и золотом любви. Это огромная нетленная книга. Теперь она закрыта и руками его ангела хранителя представлена вечному и праведному Судии. А вечный и праведный Судия скажет душе, которая его так любила на земле: Верный слуга Мой, Силуан, войди в радость Господа Твоего. Аминь» (Е. Н.).
Другой русский Епископ, Митрополит В., знавший Старца лишь по переписке с ним и по рассказам видевших его, получив известие о его кончине, писал Игумену Иустину (18-11-1938):
«Ваше Высокопреподобие, Достопочтимый отец Наместник с братией!
Получил Ваше извещение о кончине преподобного Старца о. Схимонаха Силуана… Царство ему небесное!..
Не нам грешникам судить о святых людях. Сам Бог прославляет их, якоже весть. Но совершенно искренно скажу, что в последние годы я не ощущал ни от кого такой силы благодати, как от него, о. Силуана. Трудно рассказать словами, в чем была эта сила. Как про Христа Господа говорили при жизни Его на земле, что говорил Он со властию, а не якоже книжницы… так и из писем о. Силуана совершенно явно ощущалась мною грешным такая сила, какой я не испытывал ни от кого. Небесный Божественный дух… Убедительный без всяких докзательств… Точно голос «оттуда», от Бога… И лучше сказать не умею… И потому я храню его письма ко мне. И если бы я не знал ничего об его жизни, подвигах, молитве, послушании, то одного духа писем довольно для меня, грешного, чтобы считать его преподобным».
Но расскажу еще один случай прозорливости его. Некая мать, живущая теперь за границей, давно потеряла связь со своею дочерью, оставшейся в России. И ей хотелось знать: как молится за нее, — как за живую или усопшую?
Вопросила она Старца Силуана, и он ей несумнительно ответил, что дочь ее жива и благополучна… И действительно, через несколько месяцев после этого одна женщина поехала в Россию, разыскала потерявшуюся, виделась и говорила с ней. [Об этом случае известно и мне. При переписке Старца с разными лицами я служил ему в качестве секретаря. Старец рассказал мне, как во время молитвы Бог открыл ему о состоянии дочери этой женщины.]
Далее Митрополит рассказывает еще об одном несколько подобном случае прозорливости и затем пишет:
«Позволяю себе спросить: не соблаговолите ли собрать в архив сведения о нем? Ведь это и поучительно, и утешительно, и спасительно нам грешным. И письма его собрать бы (хоть в копиях).
Еще прошу: разрешите о. С. прислать мне что-либо из вещей покойного, а также утешить меня ответом на мое письмо к нему.
Подпись: М. В.»
В письме ко мне Митрополит писал:
«Чрезвычайно благодарю Вас за Ваше письмо об о. Силуане… И жажду еще о нем узнать… Из моего письма к о. Наместнику Вы узнаете о моем отношении к почившему старцу.
А если бы Вы написали о нем еще больше, то не только я, но и многие были бы очень и очень благодарны.
Кто он? Где был до Афона? Почему пришел туда? Как спасался? Что говорил (даже и мелкие подробности важны)? Не знаете ли фактов особых? Как молился?
Пока еще живы Вы и другие свидетели — собирайте и записывайте о нем все до мелочей… — Это — История Церкви.
Я поминаю о. Силуана вместе с угодником Божиим о. Иоанном Кронштадтским и прошу его заступления пред Богом… Еще раз благодарю и ожидаю, не я один, еще большего, если Богу угодно. А о. Силуану теперь уже безопасно… [Все подчеркивания и многоточия принадлежат автору этих писем.]
Подпись: М. В.»
ПОСЛЕСЛОВИЕ
ПОСТАВИВ себе задачу — пребыть в пределах необходимого, но достаточного для того, чтобы наиболее важные, известные мне, моменты жизни блаженного Старца и наиболее существенные стороны его учения были предложены вниманию благочестивых читателей четко обрисованными, кончаю свой труд.
Знакомясь с писаниями самого Старца, во второй части этой книги, читатель увидит, что мною оставлены не рассмотренными многие в высокой степени значительные в догматическом и аскетическом отношении вопросы духовного бытия человека, затронутые блаженным Отцом, например, вопрос участия тела в богопознании, или вопрос поста, который определен Старцем весьма своеобразно и вместе необычайно глубоко, я сказал бы — христоподобно: «Кушать надо столько, чтобы после принятия пищи хотелось молиться» (Лк. 21, 34). Вместе с тем читатель в моем изложении встретится с целым рядом положений, раскрываемых мною, преимущественно, на основании многих устных бесед Старца. В выборе материала неизбежна условность и ограничение задачи. Неразумно ставить себе задачу — исчерпать материал; нецелесообразно вместе и другое: обилием материала отклонить мысль от того существенного, на чем сосредоточивалось внимание моего отца.
Кроме приведенных выше свидетельств о благоговейном почитании Старца Силуана, мне известны и иные, подобные же свидетельства, а также не мало случаев действенности его молитв за больных и страдающих или проявления им поразительной интуиции и прозорливости; но я склонился к мысли умолчать о них, с одной стороны потому, что случаи эти касаются лиц, большинство из которых, как было уже сказано, еще живо; с другой — потому, что совсем не склонен увлекаться ими, следуя в этом отношении духу самого Старца, не придававшего им большого значения. История знает множество случаев исцелений и прозорливости и не у святых. Не эта сторона его жизни является подлинно великою.
Преподобный Иоанн Лествичник говорит: «Иные больше ублажают дар чудотворения и то, что в духовных дарованиях видимо, не зная, что многое и выше сего и сокровенно, а потому и пребывает неотъемлемым» (Сл. 26, 95). Но что же из «сокровенного» может быть «высшим» даже дара чудотворения? Старец об этом говорит так:
«О, немощной мой дух. Он тухнет, как малая свеча от слабого ветра; а дух святых горел жарко, как терновый куст и не боялся ветра. Кто даст мне жар такой, чтобы не знал я покоя ни день, ни ночь от любви Божией? Горяча любовь Божия. Ради нее святые терпели все скорби и достигали силы чудотворения. Они исцеляли больных, воскрешали мертвых, они ходили по водам, подымались во время молитвы на воздух; молитвою низводили дождь с неба, а я хотел бы научиться только смирению и любви Христовой, чтобы никого не обидеть, но молиться за всех, как за самого себя».
Об этом высшем и сокровенном в жизни Старца — пытался я в меру сил моих говорить. Преследуя эту цель, я решил писать о путях к стяжанию духовной свободы в Боге — откровенно, не замалчивая и не скрывая того, что услышал.
В той же «Лествице» Преп. Иоанна есть замечательное повествование «о святых осужденниках и о темнице кающихся» (Сл. 5). Святой писатель, пророчески предвидя множество соблазнов, порождаемых этим словом даже до сего дня, между прочим, говорит там:
«Мужественный муж отойдет от сего, как острием уязвленный, с огненной стрелою в сердце. Низший же сего — познает немощь свою и, самоукорением удобно стяжав смиренномудрие, устремится вслед за первым; но не знаю, настигнет ли его. Нерадивый же пусть и не касается того, что здесь описано, чтобы ему, отчаявшись, не расточить и того, что делает» (Сл. 5, 27).
Опасаясь соблазнить наивных и малодушных откровенным повествованием о трудностях духовной брани, я в начале сказал, что «настоящая книга по своему содержанию предназначается для очень узкого круга людей»; и теперь снова хочу повторить то же предупреждение, потому что как ни прост Старец Силуан, но жизнь его была исключительно высоким и великим подвигом любви к Богу.
Истинно говорю, — я должен был преодолеть не малый стыд, прежде чем решиться писать настоящее Житие, потому что положение вещей вынуждало меня не скрыть моей близости к блаженному отцу. Я уверен, что всякий, кто знал его, и знает меня, с возмущением скажет: «И ты посмел писать о Старце?» Не знавшие же его, но знающие меня, или хотя бы только видевшие, с презрением заметят: «Если ученик такой, то, значит, и учитель был ничто».
Сознаю, что для имени великого Старца иметь такого жизнеописателя и свидетеля — унижение. Но не было иного исхода… Я предпочел бы скрыть себя и отдать сей труд безыменным, чтобы не умалять моим убожеством величие Старца, но не мог позволить себе этого, так как счел необходимым понести ответственность за свидетельство о нем. В частичное оправдание моего дерзания скажу, что на это дело я понуждался желанием и настойчивыми просьбами многих лиц, а также послушанием моему духовному отцу, глубокому старцу, ныне еще здравствующему Иеросхимонаху Пинуфрию, давшему мне на сие прямое благословение. И все же я долго боролся внутренне, потому что духовное слово есть энергия совершенно особого порядка. Говорящий его сам первый поставляется на суд произносимого им слова, и потому, конечно, я отдаю себя на вполне заслуженное поношение, и знаю, что буду осужден и Богом и людьми. Некоторым облегчением для моей совести является впрочем, тот факт, что в данной книге нет ни единой моей 34 мысли, но все почерпнуто из поучений и бесед блаженного отца и других моих наставников. Боясь, однако, что, как лишенный духовного разума (т. е. ведения), я и в описании жизни Старца и в изложении его святых уроков не избежал ошибок, прошу ответственность за них возложить всецело на меня, чтобы не был опорочен опыт Старца, запечатленный святою жизнью и святым словом его.
