Павел Флоренский - Письма с Дальнего Востока и Соловков
Дорогой Мик, сообщаю тебе последние новости о чернобурых лисицах. Их всего шесть. Жениться они должны на местных красных лисицах. Чернобурых лисщ называют здесь серебристочерными, и я не уверен, что они тождественны с чернобурыми. Детей от таких браков называюг сиводушками и, как я вычитал в газете, мех сиводушек очень ценен. Серебристочерные лисицы подружились здесь с собаками и поросятами. Бродят они всюду и иногда бьют стекла теплиц, вероятно влезая на верхние части строений. Кажется, около теплиц они заняты ловлей мышей. Несмотря на свою прирученность, лисицы не дают себя трогать. Сегодня, во время прогулки, я видел много лисьих следов, но не знаю, какими именно лисами они оставлены. Собак здесь очень мало. Птиц еще не видать, но, говорят, скоро прилетят чайки и выгонят из своих прошлогодних гнезд забравшихся туда на зиму ворон. Больше никаких новостей о животных не узнал пока. — Сообщаю тебе интересный опыт над превращениями крахмала. Свари самый слабый крахмальный клейстер, всыпав на кончике перочинного ножа крахмал (картофельной муки) в несколько ложек холодной воды, растерев в однородную смесь и влив ее в V4 стакана воды кипящей, причем надо жидкость хорошо размешивать и слегка прокипятить, очень недолго. Немножко этого крахмального клейстера налей в пробирку и капни I каплю йодной настойки, несколько разбавленной водою. Клейстер посинеет, это реакция на крахмал. Потом нагрей синюю жидкость, но не грей долго — она обезцветится. Дай ей остыть — она снова посинеет. Снова нагрей—снова обезцветится и т. д. Теперь подлей немного кислоты (серной или соляной) и вскипяти раствор; если иод улетучится, то придется по охлаждении подлить еще каплю. Раствор получится фиолетовый. Это — реакция на амил о декстрин. Еще нагрей—иод даст красную окраску—реакция на эритродекстрин. Еще нагрей— окраски уже не будет получаться—реакция на ахроо- декстрин. От нагревания, в особенности с кислотою, сложная молекула крахмала постепенно распадается на более простые, они‑то и дают разные цвета окраски. Кислоты надо подливать немного и слабой, кипятить каждый раз 2—3 минуты. Теперь буду разсказывать тебе о рыбоводстве. Белое море — замечательное море, нигде нет столько островов, как на нем: все море из островов. Ho зато и острова не острова, а сплошные озера. На Большом Соловецкого острове сотни озер, я даже забыл, сколько именно. Куда ни ллянешь, все озеро. Озера эти лежат на разной высоте. В XVI зеке уже знаменитый Филипп Колычев, впоследствии митроюлит Московский, соединил озера протоками, так что вода постепенно переливается из одних в другие. Во многих озерам вода чистая, как в горных; это, так называемые, озера алпийсюго типа. Другие озера более близки к болотам. В связи с 3thn разнообразием вод озерных и мягкостью климата давно задумывались над разведением в соловецких озерах рыбы, причш можно было бы подобрать благоприятные условия для рыб различных семейств и образа жизни. Думают, например, что е озерах альпийского типа были бы подходящие условия для сиговых рыб, в других—для леща, карпа, карася и т. д. Однаю рыба растет здесь очень медленно и караси возрастом чуть т в десятки лет, — только маленькие карасики. Кажется, главнаі причина этому—слишком большая пресность воды, отсутствие в воде солей, а это обстоятельство не дает развиваться планктону, да и самой рыбе. Поэтому‑то в некоторых из здешних озер рыбы нет вовсе, в других, хотя и есть, но очень мало и мелкая, и только кое где рыба повелась более удачно. Впрочем, более сложные мероприятия м. б. и дадут рыбе более благоприятные условия жизни. Зато в море рыба * очень много и притом лучших видов. Знаменитая соловецкая сельдь, много наваги, треска и другие. По берегам ползает (именно ползает, а не плавает) камбала, но мелкая; во время отлива, как я слышал, ее собирают на покинутом водою дне. Много разных моллюсков. Раковины, мелкие морские крабы, морские ежи, морские звезды водятся у берегов в изобилии. Это объясняется теплотою воды Белого моря (вследствие оттока Іольфштрема), обилием водорослей и плоскостью берегов. Конец бумаге. Крепко целую тебя, дорогой.
Москва
Плющиха, Угол Долгого пер. и Новоконюшенной, д. 12, кв 7
Флоренский Ольге Павловне
Павел Александрович Флоренской
Список № I, Д. I
1935.ІѴ.6—7. Соловки № 15 Дорогая мамочка[2203], только что вернулся с заседания, на котором наша «водорослевая бригада» делала отчетный доклад по работе за истекший месяц. За чаем сообразил о наступающем, точнее уже наступившем, т. к. сейчас 2–й час ночи, дне твоего рождения. Поздравляю тебя, хотя и с опозданием. Давно думал об этом дне, но мне казалось, что он еще далек, и наступил неожиданно. Вреля за работой идет так быстро, что неделя мелькает за неделек и, когда наступает выходной день, кажется, будто прошлый вьходной был только вчера. Все дни похожи один на другой и различаются лишь содержанием проделанной работы да получением писем от вас. ІѴ.12. He дописывал это письмо, т. к. не бьио списка с разрешением на дополнительные письма, а с другоі стороны все ждал известий от вас. Ho теперь список уже объявлен, а ждать с письмом не приходится, т. к. при задержке оно может совсем застрять. Безпокоюсь о том, как ты живешь и как твое здоровье. Сегодня мы угорели, болит голова, и я вспоминаю детство—у меня всегда болела голова, когда мы жили в Батуме, и я не знал, что делать от головной боли. Потом это совсем прошло и я вообще не знал, что такое головная боль, кроме случаев угара. При случае спроси у Оли страницу, написанною мною на БАМ’е с описанием Батума — там изображены мои детские впечатления, навсегда закрепившиеся в памяти. Ни одно место не оставило во мне столько теплых воспоминаний, как Батум, старый Батум 80–х годов, когда он был еще неустроенным и жалким. Теперешний Батум, под Ниццу, уже потерял свой аромат и своеобразие, да и море далеко ушло от бульвара. Хорошо помню, как старик Ахмед переносил меня через речку, как собирал я ягоды салсапарели. Ясно помню, до полной отчетливости, как папа насаждал сад в Аджарисхали при инженерной сторожке. Помню ковры фиалок и цикламенов, которые я собирал до изнеможения. Помню запах папоротников, мне всегда очень нравившийся. Помню громадные букеты азалий и рододендронов, которые мы вставляли вместо фонарей в фонарные гнезда фаэтона. Помню болотные незабудки, которые брались с корнями, а потом раскладывались дома на блюдах с водою. Лет б тому назад я был в Аджарисхали и почти не узнал его. Это обстроенный поселок, в котором очень мало поэзии. От сторожки остались одни развалины. Сад заглох и попросту не существует. Мальчики, кажется, не получили от Аджарисхали никакого впечатления, а Васюшку я едва уговорил сняться на приступках сторожки, бывшей когда‑то предметом моих мечтаний. Все проходит, но все остается. Это мое самое заветное ощущение, что ничего не уходит совсем, ничего не пропадает, а где‑то и как‑то хранится. Ценность пребывает, хотя мы и перестаем воспринимать ее. И подвиги, хотя бы о них все забыли, пребывают как‑то и дают свои плоды. Вот поэтому‑то, хоть и жаль прошлого, но есть живое ощущение его вечности. С ним не навеки распрощался, а лишь временно. Мне кажется, все люди, каких бы они ни были убеждений, на самом деле, в глубине души, ощущают так же. Без этого жизнь стала бы безсмысленной и пустою. — Тифлис совсем не оставил во мне радостных впечатлений. После батумской природы он казался мне безжизненным, жара меня угнетала и обезсиливала. Когда я, несколько лет тому назад, снова попал в Тифлис, и притом в самое пекло, я был крайне удивлен, насколько он приятнее того, что я думал о нем в детстве, а картины природы, например к Черепашьему озеру, показались величественными и очень живописными. Мы ходили тогда на Черепашье озеро с Георгием. Кстати, напиши, как живет Лиля со всем своим потомством и что делает Георгий. Ботанический сад, правда совсем переустроенный, увеличенный и разросшийся, стал очень интересным и живописным. Ho, пожалуй, особенно живо вспоминается мне наша квартира на склоне Давидовской горы. Ясно вижу столбы деревянные, источенные червями, вспоминается точильщик ножей, меня очень напугавший, вспоминается, как прививали оспу Люсе и мне, как тете Соне делали операцию ноги и выносили таз с окровавленной водою. Впрочем, оспу прививали тогда, очевидно, весьма основательно, т. к. следы прививки до сих пор сохраняются у меня на левой руке. Помню и то, как родилась Люся и как папа показывал ее мне в первый раз. Гимназия, в целом, не оставила во мне никаких радостных воспоминаний, она мне казалась чистою потерею драгоценного времени, элементарною и скучною, хотя конечно я многим ей обязан. Ho, оглядываясь назад, скажу, что не хотел бы снова пережить ее: единственное содержание за это время было когда я оставался сам с собою, в природе или за физическими приборами. Целую тебя крепко, моя дорогая мамочка, береги себя и будь здорова.
