Иван Ювачев - Паломничество в Палестину
Все пассажиры, услышав о таком распоряжении, были страшно возмущены, тем более что у некоторых из них тоже нашлись свои причины обижаться на оскорбительный тон командира.
Один офицер зная, что пассажирка приходится родною сестрою командующего военным судном{5}, бросился уговаривать помощника командира не оскорблять почтенную даму из-за каких-нибудь помидор.
— Согласитесь с тем, что нельзя же поставить помидоры в трюм: они там могут сопреть и испортиться — приводит свои резоны помощник.
— Я отлично понимаю, что зелёным овощам надо дозреть на солнце. Но ведь вы хотите сделать неслыханный скандал — высадить в иностранном городе русскую даму-паломницу!
— А зачем она возбуждает к бунту пассажиров?
— Вскользь брошенное замечание вы называете бунтом! Посмотрите на наших паломников: ведь это смиренные послушные овцы! Разве такие бунтовщики бывают?
Этот ли разговор, или общий гул сочувствия пассажиров к огорчённой даме дошёл до командира, только он своё поспешное приказание отменил, и дама была оставлена в покое.
Сравнительно с другими, режим на этом пароходе был чрезвычайно строгий. Народ был сдавлен и дисциплиною и пространством до возможных пределов. К нашему счастью погода была благоприятная, и невзгоды паломников не осложнялись ни качкою, ни дождём.
Я обошёл все палубы. Скученность всюду одинакова. Несколько просторнее в самом нижнем трюме, но зато здесь царил такой полумрак, что я, спустившись сверху, сразу ничего не разобрал.
Все паломники везли из Палестины запасы образов, крестов и других предметов поклонения. У многих крестьян священными предметами были наполнены целые сундуки. Тут были и больших размеров образа на кипарисовых досках, и мелкие крестики, связанные пачками (копейки по три десяток), и пучки травы, и склянки с водою, и освящённое масло, и камешки от святых мест, и погребальные покрывала, и священная земля в тряпицах… И чего-чего тут только не было! Конечно, многое из этого ими продастся в России. Торговля шла и тут на пароходе. Я сам прикупил несколько вещей для подарков знакомым. Всё это, как подлинное иерусалимское, страшно ценится в наших деревнях.
В трюме я заметил у некоторых фонари с лампадами. Это везут в Россию «святой огонь», или «благодать» Великой субботы. Они тщательно скрывают его от служащих на пароходе, потому что из опасения пожара на некоторых судах запрещено паломникам держать огонь. Воображаю себе, как тяжело должно подействовать на наших русских богомольцев насильственное тушение священного огня, который больше недели заботливо сберегался. А ведь, казалось, как легко избегнуть такого грубого оскорбления веры простолюдинов! Стоит лишь завести небольшую обитую железом каютку специально для огня и поручить следить за нею тем же паломникам. И пароходное общество от этого ничего не потеряло бы: можно взимать особую плату за место в каюте для огня. Но всё это уместно, конечно, на специальном пароходе для паломников, об устройстве которого я говорил раньше.
Как-то заходит ко мне в каюту один из наблюдательных пассажиров и говорит:
— Не желаете ли посмотреть на «афонскую жатву»;
— Афонскую жатву!.. Это что такое? — в недоумении спрашиваю его.
— Пойдёмте наверх! — потянул он меня за собою. — Примечайте, пожалуйста, за монахами среди паломников.
В самом деле, на палубе вокруг склонившейся над бумагою чёрной фигуры собралась группа женщин. Они диктуют монаху имена своих родных для поминовения на Афоне. Время от времени такие же группы собирались и около других чернецов.
Большинство афонских монахов, посещающих Палестину весною, посылаются своими монастырями со специальною целью собрать среди паломников побольше денег, что и удаётся им, особенно среди женщин… Может быть, недоступность для женщин Святой горы, как иносказательно величается Афон, ещё более возбуждает в них благоговейную любовь и страстное влечение к нему. Из распространённых на Руси благочестивых песен («духовные псалмы») ни одна так часто ими не распевается, как песнь об Афоне:
Гора Афон, гора Святая!
Не знаю я твоих красот,
Й твоего земного рая,
И под тобой шумящих вод…
…………………
Я знаю, кто тобой владеет,
Кому в удел досталась ты.
Тебя хранит, тебя лелеет
Царица горней высоты…
и т. д.
В одном месте две женщины приготовляли окрошку для афонца. Они крошили лук и огурцы. Я остановился около них и спросил:
— А где же вы квасу возьмёте?
— Воду смешаем с апельсинами, — вот и квас! И как хорошо-то выходит! Не желаете ли попробовать?
Впрочем, среди паломников встретился монах совершенно иного типа. На баке сидел седой старец с приятными лучистыми глазами. Около него ухаживал молодой человек, довольно прилично одетый. Меня заинтересовала эта Парочка, и я воспользовался первым удобным случаем познакомиться с ними. Оказалось, почтенный старец, бывший офицер и помещик, по глубокому убеждению оставил мир, постригся в монахи и поселился в одном из сибирских монастырей. Между прочим, он искренно верит в легенду об известном старце Феодоре Кузьмиче и посвятил меня в новые подробности{6}, собранные им самим на месте жительства знаменитого старца.
Можно целый день ходить среди паломников и получать всё новый и новый интерес. Только одно препятствует долго оставаться среди них: непомерное множество насекомых. Довольно пройти по палубе между тесными рядами паломников, чтобы иметь не прошеных гостей на ногах. Бедные паломницы принуждены, на виду у всей публики, поочерёдно искать друг у друга в волосах…
Главная часть верхней площадки занята; прогуливающимися пассажирами первого и второго класса. Здесь замечается особенное оживление только что познакомившихся людей. А общество было чрезвычайно разнообразно: священники, офицеры, чиновники, коммерсанты, помещики, учителя и врачи. Здесь что ни встреча, то занимательный рассказ или даже целая эпопея.
Например, встречается доброволец, возвращавшийся с англо-бурской войны. Конечно, сейчас же его засыпали расспросами. И, к сожалению, пришлось нам немного разочароваться в самих бурах. По рассказам добровольца, собравшиеся авантюристы из разных государств были очень подозрительны по своей нравственности. Наши русские были лучше, но буры уж никому из иностранцев не доверяли. Это и побудило многих добровольцев вернуться в Европу, не дождавшись окончания войны.
Также интересны были нескончаемые рассказы возвращавшихся из Абиссинии охотников о бегемотах, леопардах, жирафах, страусах, обезьянах, змеях, крокодилах и других представителях тропической фауны.
Наслушался я ещё, как вести прибыльное хозяйство в Тамбовской губернии. Одним словом, тут каждый человек, вносит что-нибудь своеобразное в эти долгие часы над простором синих вод.
Между тем внизу, среди паломников, благодаря усердию афонских монахов, чередуются в разных углах палубы утрени, часы, вечерни, акафисты… Так что мой собеседник восторженно воскликнул:
— Корабль полон богослужения!
Даже в пассажирских каютах мне пришлось услышать гармоничное пение духовных стихов. Пели престарелый священник и два молодых офицера, знакомые с нотами. Умилительная картина! Бурскому добровольцу она напоминала недавно им покинутую Южную Африку, где геройские борцы за свою свободу и независимость также одушевлённо распевали свои духовные гимны на полях битвы.
ГЛАВА 42. Греция и Турция.
Остров Крит. — Синий цвет в мире. — Языческие идолы Афин. — Пирей. — Средства от морской болезни. — Опять в Смирне. — Мимо Сан-Стефано. — Константинополь — очаг политики. — Русская больница. — Школа и значение её на Востоке
От Александрии до Пирея, гавани Афин, куда мы держали свой путь, двое суток. Раньше, выходя из Эгейского моря в Средиземное, пароход проходил между островами Родосом и Карпато; а теперь, снова входя в Эгейское море, мы держали курс между Карпато и Критом. Заходили на минуту на остров «блаженных», как называли в древности Крит; но так как это было ночью, то мы ничего не видели и не могли полюбоваться снежною вершиною знаменитой горы Иды. Некоторые пассажиры и не знали, что мы останавливались у острова.
Ко мне подошёл с путеводителем в руках священник и, указывая на карту, сказал:
— Посмотрите, Крит есть южная граница древнего греческого мира, преграда, или стена Архипелага. За нею начинается язычество в самой обольстительной форме. Но на севере, в головах Архипелага, стоит, святой Афон! Куда да сподобить Господь благовременно и благоуспешно донестись и нам, грешным.
— Батюшка, — замечаю ему, — я сейчас не могу заехать на Афон: мне надо спешить в Россию.
— Ну, Господь с вами! И только: будет случай, — не преминьте заглянуть к инокам. Высокопоучительно житие их там!
Утром мимо нас потянулись один за другим синеющиеся острова.
