Архиепископ Никон Рождественский - Меч обоюдоострый
Можно думать, что ваша схимническая совесть позволит вам сделать попытку и на это. Позволила же она вам, в своем открытом ко мне письме, привести из славянского «Добротолюбия» выдержку: «ово бо есть свет, те же тьма, и ово есть Бог и Владыка, те же раби бесом», — несмотря на то, что вам было указано, что в этом месте опечатка, что и в греческом тексте, и в русском переводе тут стоит не «ово», не ***, не «сие», а ***, «сей», надо разуметь не «имя», а Самого Господа Иисуса. Скажите по совести: почему вам на этот, только на этот, раз так полюбился именно славянский перевод с его ошибкой? Как объяснить ваше упорное нежелание признать эту ошибку перевода или даже простую опечатку, обличаемую греческим подлинником? Отвечайте!..
А вы еще берете на свою совесть предвосхищать суд Божий надо мною, — но, что я говорю: надо мною? — над Св. Синодом, над патриархами, над всеми, кто приемлет учение об именах Божиих, с вашим лжеучением несогласное, — дерзаю сказать: над всею Церковию православною! Вы грозите мне судом Божиим за «Мое доброе слово имеславцам», вашим несчастным последователям! Бог видит мою искренность, с какою писал я это «доброе слово». Вы уже предрешили, что только для меня, а не для вас будет страшен суд Божий! Пусть же Он, Судия праведный, рассудит нас, пусть будет милостивым Судиею и мне, и вам за ваши — не клеветы на меня — их да простит Он вам! — а за ваши писания, уводящие все дальше последователей ваших от Церкви, заражающие их ядом вражды и ненависти против власти церковной, против носителей благодати — архипастырей Церкви.
Вы «ужасом велиим ужаснулись», прочитав мое доброе слово вашим единомышленникам. Я со страхом прочитал ваше дерзновенное обращение к суду Божию. Мне было больно читать эти ваши строки — больно за вас же! Страшно впасти в руце Бога Живого!
Я не стану теперь разбирать всю ложь, все клеветы, какими вы, осыпаете меня со слов жидовских и лжепатриотических газет, враждебно настроенных против представителей Церкви Русской, а равно со слов ваших единомышленников, которые не стеснялись в храме Божием мне кричать в глаза: «еретик, масон», и подобные лестные словеса; вы уверяете своих читателей, что «Мое доброе слово» изошло из «злого и враждебного» к вам сердца (о, судия сердца чужого! — повторяю слова блаженного Августина); будто я ненавижу имеславцев (я всякую ересь ненавижу, а еретиков жалею); вы пишете, будто я — о, ужас! — залил братской кровию всю дорогу от монастыря до пристани (какой же я разбойник!): будто я заставил томиться в темнице кого-то (еще новость для меня!); будто насилием отнял в Одессе книги у монахов на 10,000 рублей (?!) (и во сне не снилось мне!) и т. д., и т. д...
Повторяю: я все ждал, что вы, как добрый схимник, прочитав выдержки из моего доклада Св. Синоду, снимете по совести хоть часть некую из сих обвинений с меня; к сожалению, приходится думать, что у вас достает совести замолчать все это и оставить несчастных своих последователей в заблуждении...
Позвольте же мне оказать вам некую услугу, предостеречь вас, с кем вы имеете дело, кого избрали себе сотрудником...
В 1910 году Св. Синодом извержен из сана некий иеромонах Таврической епархии Павел Кусмарцев, за отречение от православной церкви, которую он именовал «формальною, консисторскою, синодальною»: не тот ли это «инок Павел Кусмарцев», который сотрудничает в составлении выпускаемых и распространяемых вами брошюр?.. Не он «собрал» присланную вами мне книжку «Учение отцов Церкви об именах Божиих», в которой не только о. Иоанн Кронштадтский, но и я, грешный, и г. Троицкий, и многие другие современные писатели, из духовных и мирских, попали в число «отцов Церкви»?..
Знаменательное сотрудничество!..
Я вставил в машину бумагу, чтобы побеседовать только с моими читателями, ответить на их вопросы по поводу открытого письма ко мне А. Булатовича, но эта беседа как-то сама собою обратилась в письмо к самому Булатовичу. Ну что же? Пусть и он прочитает мои думы, пусть эта беседа будет отчасти ответом на его письмо...
Тяжело думать, до чего мы дожили! Всякий, кому вздумается, неизучавший богословских наук не только в духовных школах наших, но хотя бы и дома, под руководством добрых наставников, начитавшись, без разбора книг, хотя и духовных, и полезных, но без надлежащей подготовки, уже мнит себя «богословом», полагает, будто он вправе излагать новые догматы, истолковывать учение православной веры, и впадает в ересь, воображая, что он-то и защищает истинную веру...
Не печальное ли это явление?
Давая волю своей мысли летать в области богословского мышления без всякого контроля, он не задумывается над вопросом: «да по той ли дороге я пошел? Есть люди, которые всю жизнь отдали богословским наукам: не обратиться ли мне к ним? Быть может, они мне укажут источники и пособия более авторитетные, чем мое собственное смышление. Ведь, во всяком случае, вопрос-то, поднятый книгою схимонаха Илариона, не из настолько простых, чтоб мог его решать своим умом я, новичок в богословии, новичок в монашестве, — да если бы даже я имел и полное богословское образование, — это вопрос, требующий специальных знаний не только по богословию, но и метафизике, и патрологии, и мало ли еще по каким наукам... Не напрасно же, ведь, святые отцы заповедуют нам, простым монахам, не пускаться в догматические исследования: это дело — выше нашего ума!..»
Ничего подобного, кажется, не приходило в голову вчерашнего гусара-иеросхимонаха: сознайтесь, о. Антоний: (ведь — правда?) он, по военной привычке, захотел приступом взять имя нового богослова, произвести впечатление своею «Апологией», и стал сочинять новый догмат... Так явилась ересь имебожников.
Что же лежит психологически в основе новой ереси? Самочиние мысли, не искавшей «окормления» от Церкви.
Чего недостает несчастному гусару, облекшемуся прежде времени в одежды схимника?
Смиренномудрия, отречения от себя самого, от своего смышления и разумения.
Но если человек, избалованный воспитанием, успехами по службе, более или менее, хотя и по-светски, образованный, мог, начитавшись духовных книг без руководства, залюбоваться на себя, вообразить себя ученым богословом, то как объяснить себе, что простецы-то, им увлеченные, забыли долг послушания Церкви и упорно идут за ним вопреки голосу Церкви, призывающему их к послушанию?
Увы, и простецы способны заразиться тем же самочинием, каким заражаются и мудрецы! Если мудреца ослепляет самомнение, то простеца ослепляет его невежество. А общая причина одна и у того, и у другого — недостаток церковности в воспитании. Ни тому, ни другому никто в свое время не внушал, и им в голову не приходило, что в деле веры и жизни во Христе у нас нет своей воли, своего смышления: надо все, решительно все, проверять разумом Церкви и принимать в свою душу, в свое сердце, проводить в свою жизнь только то, что отвечает духу Церкви, учению ее, преданиям ее, заветам ее. В вопросах сомнительных лучше сознавать свое невежество, немощь своего ума, чем мудрствовать по своему смышлению. Церковно-воспитанный человек постоянно стоит на страже своего сердца, своего мышления: так ли я думаю? не погрешить бы, да посмотрю-ка я у святых отцов? А что говорят митрополит Филарет, епископ Феофан-затворник, что пишут старцы подвижники: Макарий Оптинский, Георгий-затворник и другие? Не говорю уже о научных трудах по православному богословию, во всех его отраслях в творениях авторитетных архипастырей и учителей Церкви... Сознавая или, по крайней мере, ощущая себя инстинктивно, живым членом Церкви, он будет всячески оберегать свое религиозное миросозерцание от самомалейшего уклонения от учения Церкви, он будет постоянно искать живого общения и с теми, кого Церковь поставила руководителями в вере и жизни для чад. Он будет таким образом впитывать в себя самый дух церковности...
Я боюсь, что не все поймут, что я говорю: так далеко современность увела христиан от настоящей церковности! На явлениях отрицательных это будет понятнее.
У преподобного Аввы Дорофея рассказывается об одном монахе, который, когда ему говорили доброе о ком-либо из братии, уничижал каждого и говорил: «что значит такой-то? Нет никого достойного, кроме Зосимы и подобного ему». Потом начал и сих осуждать и говорить: «нет никого достойного, кроме Макария». Спустя немного, начал говорить: «что такое Макарий? Нет никого достойного, кроме Василия и Григория». Но скоро начал осуждать и сих, говоря: «что такое Василий и что такое Григорий? Нет никого достойного, кроме Петра и Павла»... Преподобный Дорофей говорит ему: «поистине, брат, ты скоро станешь и их уничижать». И действительно: чрез несколько времени он начал говорить: «что такое Петр и что такое Павел? Никто ничего не значит, кроме Святой Троицы»... Чем же кончилось? Он возгордился и против Самого Бога, и лишился ума...
Пусть простят меня имебожники, мнящие «страдать за имя Божие», если напомню им недавнее прошлое. Год тому назад они просили, желали, чтобы на Афон был послан русский епископ, ибо на месте у них не было авторитетного лица, который разъяснил бы им их недоразумение. Казалось, не было нужды для таких разъяснений лично являться на Афон епископу из России: достаточно было вопросить кого-либо из нас, епископов, и положиться на то, что решение будет дано вполне согласное с учением Церкви. Никто из нас не решился бы от своего смышления отвечать на такой вопрос, не проверив себя, и подготовился бы к ответу... Но пусть так, пусть нужно личное присутствие русского архиерея. Известно, что скоро слово сказывается, да не скоро дело делается. Пока С. Синод решил послать меня на Афон, тамошние самозванные богословы уже порешили, что не только архиепископ Антоний волынский, но и Синод, и Патриарх — еретики... «Что Антоний? Что Никон? Что даже Синод и Патриарх? Вот — собор соберите: тогда мы послушаем!» Но, ведь, послания двух вселенских патриархов, писанные по обсуждении дела 12-ю митрополитами — патриаршим Синодом, послание нашего Св. Синода, принятое без всякого возражения всеми иерархами Русской Церкви, определения Св. Синода, касающиеся новой ереси, — все это стоит если не вселенского, то, по крайней мере, поместного собора? Во всяком случае, не то, что какой-то самочинный соборик 302 полуграмотных монахов в Андреевском скиту или нескольких сот таких же простецов в Фиваиде, решавших и постановлявших свои определения, изгонявших из обителей православномыслящих иноков... Ведь, с канонической точки зрения, такие «соборы» надо бы считать бесчинными сборищами, если бы не считать их просто детскими затеями... А вот, подите же: для имебожников эти «соборы» важнее постановлений и решений нашей церковной власти, решений вселенского патриарха, хотя на сих сборищах полуграмотных самочинников не было ни единого епископа. Но им и этого мало: они уже кричат в глупых, враждебных церковной власти газетах: «подавайте нам вселенский собор быть компетентным решителем нашего спора!» Но не надо быть пророком, что если святая Церковь, как любящая мать, снизойдет и в этом их желанию, если для них, для их успокоения и соберет собор, по своему значению почти вселенский, то они не подчинятся и сему собору, и раз отпадшие от Церкви главари их не подчинятся решению собора и останутся в ереси...
