Никодим Святогорец - Невидимая брань
Он все способы и средства, какие только может изобресть, употребляет на то, чтоб душу расстраивать, наводит излишние страхования на сердце, увеличивает изнемогание души, не дает душе сохранить должные расположения и усладиться как следует ни на исповеди, ни при Святом Причастии, ни в молитве, но делает то, что она все сие проходит без смиренного дерзновения и любви, страшливо и со смущением, — делает, что душа оскудение религиозных чувств и лишение внутренней сладости, какие нередко случаются во время молитвы и других духовных упражнений, принимает с безнадежною скорбью, внушая ей, что такое оскудение не для блага ее Богом попущено, но что, значит, все ее дела и труды ни к чему не ведут и что потому лучше бросить все это, — и чрез это доводит ее наконец до столь великого смущения и безнадежия, что она и в самом деле думать начинает, будто все, что ни делает, бесполезно и бесплодно, и что Бог забыл ее совершенно и оставил.
Но тут явная ложь. Пусть испытывает душа сухость и оскудение религиозных чувств и сладости духовной, но она, несмотря на то, может делать всякого рода добрые дела, следуя простой вере и вооружась святым терпением и постоянством. Впрочем, чтоб тебе лучше это понять и чтоб не послужило тебе во вред, если Богу благоугодно будет, для твоего блага, попустить в тебе или послать тебе такое оскудение духовного чувства и сладости, я изложу в следующей главе, какие блага происходят от смиренного терпения, какое показывает кто во время сухости и охлаждения сердца, — да научишься не терять душевного мира и не быть поглощаемым скорбью, когда придется тебе пострадать это ли или испытаешь другое какое смутительное приражение помыслов и страстных движений.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.
Не должно смущаться оскудением духовных чувств и другими внутренними искушениями
Хотя в седьмой главе я уже говорил о сухости и охлаждении сердца и об огорчении, какое испытывает оттого душа, но и теперь еще скажу нечто, что там не досказано, именно, что много пользы доставляют душе такое огорчение и сухость сердца или оскудение духовной радости и сладости, когда принимаем их и переносим со смирением и терпением. И если б человек знал наперед эту пользу, то всеконечно не тяготился бы и не огорчился, когда случилось бы ему испытать такое состояние. Ибо тогда он не считал бы этого горького оскудения внутренних духовных утешений знаком неблаговоления Божия, а видел бы в сем дело особенной к себе любви Его и потому принял то с радостью, как великую милость Божию.
Уже то одно не чуждо утешения, что такие состояния испытывают преимущественно такие лица, которые с особенною ревностью предаются на служение Богу и с особенным вниманием стараются избегать всего, что может оскорбить Его, и испытывают не в начале своего к Богу обращения, а уже после того как довольно поработают Ему, когда довольно очистят сердце свое священною молитвою и сокрушением, когда восчувствуют некую духовную сладость, теплоту и радость и когда вследствие того положат всецело посвятить себя Богу и уже начнут это дело. И не видим, чтобы грешники и те, которые преданы суетам житейским и мирским, испытывали что подобное и подвергались таким искушениям. Из сего ясно видно, что эта горечь есть честная и драгоценная трапеза, к которой Бог приглашает любимцев Своих на угощение, и хотя она во время вкушения не так приятна, однако многую приносит нам пользу, несмотря на то, что это не видится, когда вкушаем ее. Ибо душа, находясь в состоянии такой сухости, вкушая эту горечь и страдая от таких искушений и помыслов, о которых одно воспоминание приводит в трепет, отравляет сердце и совсем почти убивает внутреннего человека — находясь, говорю, в таком состоянии, душа научается не доверять себе и не полагаться на свое благонастроение и приобретает истинное смирение, которого так желает от нас Бог, к тому же воодушевляется взыскать теплейшей к Богу любви, тщательнейшего внимания к своим помыслам и сильнейшего мужества к перенесению таких искушений без вреда, и выходит из борьбы сей с чувствами, обученными к вернейшему различению добра же и зла, как сказал св. Павел (см.: Евр. 5, 14); хотя, повторю опять, она, не видя сих сокровенных благих плодов, смущается и бежит сказанной горечи, так как не желает и малое время пребыть без вкушения духовных утешений, и без них всякое другое упражнение духовное почитает временем, напрасно потерянным, и трудом бесплодным.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ.
Искушения всякие во благо нам посылаются
Чтоб понятнее было тебе, как всякие вообще искушения посылаются Богом на пользу нам, прими во внимание, что скажу. Человек, по влечению растленного естества своего, горд, славолюбив, любит показность, крепко стоит за свои мысли и решения и желает всегда быть крепко ценим всеми, гораздо выше, нежели он есть на самом деле. Такое самоценение и самомнение крайне пагубно в деле духовного преуспеяния, так что одной тени его достаточно, чтоб не дать человеку достигнуть истинного совершенства. Почему человеколюбивый Отец наш небесный, премудро помышляя о всех нас, особенно о тех, кои искренно предали себя на служение Ему, искушениями, каким попускает найти на нас, поставляет нас в такое настроение, в коем легко можем избежать страшной опасности от этого самоценения и почти вынужденно дойти до истинного смиренного себя познания: так сделал Он со святым апостолом Петром, попустив ему трижды отвергнуться Его, чтоб он познал немощь свою и перестал надеяться на себя самого, и со святым Павлом, на которого, после того как восхитил его до третьего неба и открыл ему Божественные Свои неизреченные таинства, наложил некое докучливо-тягостное искушение, чтоб он, нося в себе такое указание на свое бессилие и ничтожество, преуспевал смирением и хвалился только лишь немощами своими и чтоб это величие откровений, каких сподобился он от Бога, не ввело его в превозношение, как сам он о себе свидетельствует: И чтоб я не превозносился чрезвычайностию откровений, дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтоб я не превозносился (2 Кор. 12, 7).
Итак, Бог, движимый состраданием к этой несчастной беззаконной склонности нашей (высоко всегда о себе думать), попускает, чтоб на нас разными путями находили искушения, нередко очень тяжелые, чтобы мы, познавая немощь свою, смирялись. В этом Господь являет вместе благость Свою и премудрость, ибо тем, что наиболее кажется вредоносным, наибольшую доставляет нам пользу, потому что смиряет, смирение же паче всего потребно и благотворно для души нашей. Если таким образом все искушения даются для научения смирению, то следует, что и раб Божий, чувствующий в сердце своем сказанные горькие состояния — сухость, безвкусие духовное, оскудение духовных утешений, — испытывает сие, чтоб научился смиряться, подумав, что так бывает с ним по грехам его, что невозможно, чтоб кто-нибудь имел столь скудную всем душу, как он, и чтоб кто-нибудь работал Богу с такою холодностью, как его душа, и что такие состояния находят только на тех, которых оставляет Бог, а следовательно, и он оставлен, и оставлен заслуженно. От таких смиренных помыслов порождается вот какое благо: что тот, кто прежде думал о себе, что он есть нечто, и нечто очень важное, теперь, по испытании горького врачевства, посланного ему свыше, начинает думать, что он наигрешнейший человек в мире, недостойный даже имени христианина. И поистине, никогда он не пришел бы к такому уничиженному о себе мнению и в такое глубокое смирение, если б не понудили его к тому эти особенные искушения, эта великая скорбь и горечь сердца, которые потому суть великая милость, Богом оказываемая в сей жизни душе, смиренномудренно Ему себя предающей, чтоб Он, как Ему благоугодно, исцелил ее такими врачевствами, какие один Он совершенно ведает и находит необходимым для ее оздоровления и приведения в доброе состояние.
Кроме этого плода, приносимого душе сказанными искушениями чрез оскудение духовных утешений, бывают от сего и другие многие плоды. Сокрушенный такими внутренними тяготами нуждно нудится прибегать усердно к Богу за взысканием скорой помощи от Него, старательно делает все, почитаемое пригодным к уврачеванию душевной скорби и прогнанию горечи сердца, и, чтоб избавиться на будущее время от такого душевного мученичества, полагает твердое намерение проходить прочее путем духовной жизни со всем вниманием к движениям сердца, избегая даже тени греха и всякой, даже легкой, неисправности, могущей отдалить его от Бога и Бога от него каким бы то ни было образом. Таким образом, эта скорбь, которую он считал столь противною его целям и вредительною, бывает после сего для него жалом, возбуждающим искать Бога с большею теплотой и с большим рвением удаляться от всего того, что находит несообразным с волей Божиею. Коротко сказать — все скорби и мучения, какие претерпевает душа во время внутренних искушений и оскудения духовных утешений и сладостей, не другое что суть, как любовию Божиею устрояемое очистительное врачевство, коим очищает ее Бог, если она со смирением и терпением переносит их. И всеконечно они уготовляют таким терпеливым страдальцам венец, стяжеваемый только посредством их, и венец тем более славный, чем болезненнее бывают мучения сердца, претерпеваемые во время их.
