Митрополит Московский - Учение о семейной жизни
Древний, опытный, царственный мудрец изображает доблестную жену следующими чертами, доступными общему подражанию. И вкуси, яко добро есть делати, "т.е. не жаждет она забав. В труде и полезном занятии находит более вкуса, нежели другие в увеселениях и забавах, и не угасает светилник ея всю нощь (Притч. 31: 18). Не предается она мрачному и долгому сну и не освещает ночи тысячей светильников, которые не светят никакому полезному делу. У нее не угасает светилник, который светит ее ночной работе, или ее ночной молитве; наипаче же в душе ее не угасает светильник веры, в ожидании грядущего в полунощи Небесного Жениха. Сугуба одеяния сотвори мужу своему, от виссона же и порфиры себе одеяния (Притч. 31: 22). Не хочет она быть данницей иноплеменникам за мечтательное изящество и прихотливые новости в одежде: для нее та одежда лучше, в которой менее чужого труда. Уста своя отверзе внимательно и законно и чин заповеда языку своему (Притч. 31: 25). Не полагает она достоинства в дерзости суждения, ни удовольствия в многоречии; не оскверняет языка ее насмешка и злоречие, и не расстраивает ее духа и вида необузданный смех; здравый ум и доброе сердце отверзают уста ее для слова чистого и непорочного, и вскоре скромность запечатлевает их"[44] ["Опытный Соломон почитал не очень обыкновенным явлением добродетельную жену, когда сказал: жену доблю кто обрящет?.. Если он не щедро уделяет женскому полу добродетельность, зато как высоко ценит добродетельную жену: дражайши есть камения многоценного таковая (Притч. 31: 10). Почему премудрый судитель обращает особенное внимание на женскую добродетель и ее превозносит? - Потому, между прочим, что видит ее в немощной части человечества. Когда видите высокую и сильную добродетель в лице мужа, вы не столько удивлены, сколько удовлетворены, найдя вполне то, чего можно было требовать от сей природы. Но когда такую же добродетель встречаете в немощном естестве жены, ваше ожидание превышено, и вы не только довольны, но и удивлены. Например, смотря на Иакова, который, чтобы угасить несправедливую вражду брата, добровольно осуждает себя на изгнание из родительского дома и, не взяв ничего из наследства богатого отца, с одним странническим посохом идет в отдаленную страну, - без сомнения, с чувством удовольствия скажете вы: это великодушно, это достойно сына Исаакова, внука Авраамова. Но если посмотрите на Руфь, которая по любви к свекрови, безпомощной иноплеменнице, и по уважению к ее добродетели и благочестию решается оставить свое родство и отечество, и, будучи самой Ноеминью удерживаема от этого трудного и, по-видимому, безнадежного подвига, не колеблется и говорит Ноемини: идеже идеши ты, и аз пойду, и идеже водворишися ты, водворюся и аз; людие твои людие мои, и Бог твой Бог мой (Руф. 1: 16, 17); при виде сей мужеской в жене крепости духа, сего восторга добродетели, вы не только довольны, но и удивлены и тронуты"[45]].
Часть вторая. Обязанности родителей к детям
5. О побуждениях к воспитанию детей.
"Общее правило - пекись о детях - не требует долгого учения и многих доводов. Его проповедует природа. Она говорит в сердце родителей в пользу детей, и неудивительно: жизнь родителей чувствует свою отрасль в жизни детей и естественно хочет, чтобы она росла и цвела. Но, что более удивительно, природа в самих детях говорит за них, и еще прежде, нежели они говорить умеют: вид младенца умягчает и не родительское сердце, и, если он беспомощен, влечет к тому, чтобы оказать ему помощь. Бессловесные проповедуют человеку попечение о детях. Большая часть из них питают своих детей, охраняют с заботливостью и ревностью, переходящей в ярость, и даже с опасностью своей жизни; а некоторые и учат своих детей тому, что принадлежит к свойственному их жизни совершенству. Но человека сильнее, нежели бессловесных, влечет природа к попечению о детях внутренним побуждением и нудит необходимостью внешней. В бессловесных привязанность к детям оканчивается с незрелостью их возраста: в человеке она простирается далее и остается навсегда. Дети бессловесных скорее и с меньшими пособиями выходят из состояния беспомощности и незрелости, нежели дети человека. Если бы при этом замечании вздумалось кому спросить: не обижен ли таким образом человек в сравнении с бессловесными? На это, не обинуясь, можно отвечать: нет. И, во-первых, потому, что некоторые несовершенства рождения и жизни человека, нами примечаемые, не принадлежат к первоначальной, чистой природе человека, но, как показывает Священное Предание, суть последствия и признаки ее повреждения прародительским грехом, вначале произвольного, а потом уже наследственного. Во-вторых, потому, что как безсловес-ные тем более пособий к жизни должны были получить от природы, чем менее способны увеличить оные своим действием, не имея разума; так, напротив, человека нужно было не слишком ограждать пособиями природы, чтобы не стеснить поприща, предоставляемого его разуму и свободе. Если бы пособия и побуждения природы так же властно и так же легко, как бессловесных, двигали человека к целям жизни, то что было бы делать его разуму? Где была бы его свобода? Где достоинство разумного и свободного выбора, заслуга, добродетель, а следственно, и высокое нравственное блаженство свободного существа?".. "Если человек рождается более прочих животных беспомощным и более их требует пособий к усовершенствованию своей жизни, то особенная судьба человечества говорит родителям: попекитесь о детях. Если природа не так усильно обрабатывает человека, потому что не хочет владычествовать над ним, как над рабом, потому что доверяет обработать его разуму и свободе; а разум и свобода в человеке открываются не вдруг и не без помощи, но требуют пособия от разума, прежде открытого, и направления от свободы, прежде испытанной и обработанной, то достоинство разума и свободы говорит родителям: попекитесь о детях. Если человек, зачатый в беззакониях и рожденный во грехах, должен быть очищен и возведен к совершенству небесному, то жалкое начало и высокое назначение вдруг и печальным, и торжественным голосом говорит родителям: попекитесь о детях"[46].
"Но там, где глаголет Христос, всего лучше послушать, что Он глаголет. Блюдите,- глаголет, - да не презрите единого (от) малых сих: глаголю бо вам, яко Ангели их на небесех выну видят лице Отца Моего Небесного (Мф. 18: 10). Сие сказал Он апостолам, когда, призвав отроча, постави е посреде их (Мф. 18: 2)". "Посему каждый раз, когда Господь рукой Своего Провидения поставляет пред вами дитя, когда оно вам родится, или вверяется вашему попечению властью и законом, или приводится в руки ваши нуждой и беспомощностью, вы можете представлять себе, что Господь смотрит на оное и говорит вам: Блюдите, да не презрите единого (от) малых сих. И как сильно подкрепляет Он сию заповедь! Аминь глаголю бо вам, яко Ангели их на небесех выну видят лице Отца Моего Небесного, т.е. Ангели служат хранителями детей, следственно, имеют к ним внимание, заботятся о них, уважают их: как же вам оставлять их без попечения, без внимания, в пренебрежении? Ангели их на небесех и нисходят для них на землю: вы ли не захотите наклонить вашу земную гордость к их малому возрасту? Ангели их... выну видят лице Отца Небесного, и от сего блаженного созерцания обращают взор к пеленам и колыбели, и слух к плачу или лепетанию младенца: вам ли покажется или скучным, или малым делом попечение о малых сих"[47].
"Душа младенца, крещением очищенная, произвольными грехами не оскверненная, своей невинностью, простотой, незлобием представляет некоторую содружность естеству ангельскому, и потому не только не поставляет преград приближению Ангела хранителя, но, может быть, и привлекает его"[48] ["Ребенок одет телом тонко и слабо, может быть, частью посему уже скорее, нежели других, видит его духовный мир, и он взаимно"[49]]. "И кто же посылает Ангелов к младенцам человеческим? Кто, как не Сам Творец Ангелов и человеков? Подумайте же: небо приходит в движение, чтобы сберечь на земле жизнь или непорочность младенца, а между тем - нет ли таких, которые без сострадания слышат вопль младенца на коленях нищеты, которые смотрят на возрастание собственных детей не с большим вниманием, как на траву, растущую в поле?"[50].
6. О любви родителей к детям и о начальном воспитании детей.
"Справедливо возлагать на Бога надежду о себе и о детях, но сие не исключает осторожного внимания к тому, как лучше детей вести, и обязанности бдительно надзирать за ними. Любовь родителей к детям не должна действовать независимо, а под руководством здравого рассуждения"[51]. "Отцу и матери нужен ли подвиг, чтобы любить свое дитя? Младенцу надобно ли учиться любить отца и мать? Если же в сей любви все делает природа, без подвига и почти без ведома человека: где тут достоинство добродетели? Это просто естественное чувство, которое и в бессловесных примечаем. Нелюбление родителей или детей есть глубоко низкий порок; но любовь к родителям или детям не есть еще высокая добродетель, кроме особенных случаев, когда ее возвышает соединенное с ней самоотвержение и самопожертвование"[52]. "Чувствительное и любящее сердце надобно возвысить от любви естественной к духовной, чтобы оно, погружаясь в связи семейные, не погрязло совсем в одной естественной любви"[53]. А потому, "полагая источник блага в Боге и благословении Его, которое имеем или получаем, и надежду блага, которого желаем", надобно "возвышать и освящать дела природы духом благодати, - встречать рождение детей не только с радостными чувствованиями, но и с помышлениями благочестивыми, искать для них счастливой будущности не только в благоприятных видах земных, но и в союзе их земного бытия с небесным, давать имена детям не без разбора, либо с поверхностным разбором приятных или неприятных звуков и тому подобного, но с мыслью о благочестивых предках, которых души способны преподать действенное благословение потомкам, а еще лучше с верой к святым, которых молитвы и благословения, без сомнения, благотворны".
