Мария Бекетова - Александр Блок и его мать
Портрет семилетнего Саши в матросском костюме, с гладко причесанными короткими волосами относится к последнему году пребывания в нашем доме няни Сони. Об этом портрете, снятом в фотографии Пазетти на Невском, я скажу только одно: он похож, но снят в неблагоприятную минуту, так как, чтобы ехать сниматься, Сашу пришлось оторвать от какой-то очень интересной игры, о чем он долго не мог забыть: оттого у него такое недовольное выражение. Он уже далеко не так красив, как на предыдущем портрете, что объясняется между прочим тем, что острижены его прекрасные кудри. Короткая стрижка к нему не шла.
С семи лет, еще при няне Соне, Саша начал увлекаться писанием. Он сочинял коротенькие рассказы, стихи, ребусы и т. д. Из этого материала он составлял то альбомы, то журналы, ограничиваясь одним номером, а иногда только его началом. Сохранилось несколько маленьких книжек такого рода. Есть "Мамулин альбом", помеченный рукою матери 23 декабря 1888 года (написано в 8 лет). В нем только одно четверостишие, явно навеянное и Пушкиным, и Кольцовым, и ребус, придуманный на тот же текст. На последней странице тщательно выведено: "Я очень люблю мамулю". Весь альбом, формата не больше игральной карты, написан печатными буквами. "Кошачий журнал" с кораблем на обложке и кошкой в тексте написан уже писаными буквами по двум линейкам. Здесь помещен только один рассказ "Рыцарь", неконченный. Написан он в сказочном стиле. Упомяну еще об одной книжке, составленной для матери и написанной печатными буквами. На обложке сверху надпись: "Цена 30 коп. Для моей крошечки". Ниже: "Для моей маленькой кроши". Еще ниже – корабль и оглавление. В тексте рассказик "Шалун", картина "Изгородь" и стишки "Объедала":
Жил был Маленький коток,
Съел порядочный
Пирог.
Заболел тут животок –
Встать с постели
Кот не мог [7].
К сожалению, дат нигде нет. Все эти ранние попытки писать обнаруживают только великую нежность Саши к матери, а также его пристрастие к кораблям и кошкам. Но интересно то, что Саша уже тогда любил сочинять и писал в разном роде, подражая различным образцам.
Заключая первый период Сашиной жизни, скажу еще несколько слов об его характере. Саша был вообще своеобразный ребенок. Одной из его главных особенностей, обнаружившихся уже к семи годам, была какая-то особая замкнутость. Он никогда не говорил про себя в третьем лице, как делают многие дети, вообще не любил рассказывать и разговоров не вел иначе как в играх, да и то выбирал всегда роли, не требущие многословия. Когда мать отпустила няню Соню, она наняла ему приходящую француженку, которая с ним и гуляла. Это была очень живая и милая женщина. Она расположилась к Саше и очень старалась заставить его разговаривать, но это оказалось невозможным: Саша соглашался только играть с ней, а с разговором дело не шло. Мать решила, что не стоит даром тратить деньги, и отпустила француженку.
При всей своей замкнутости маленький Саша отличался необыкновенным прямодушием: он никогда не лгал и был совершенно лишен хитрости и лукавства. Все эти качества были в нем врожденные, на него и не приходилось влиять в этом смысле. Кроме того, он был гордый ребенок. Его очень трудно было заставить просить прощения; выпрашивать что-нибудь, подольщаться, как делают многие дети, он не любил. К тем наказаниям, которым иногда подвергала его мать, он относился очень своеобразно. Когда ему было четыре года и мы жили во Флоренции, он как-то очень шалил за обедом. Мать много раз его останавливала, он все не слушался. Наконец, она сказала: "Я не дам тебе сладкого, если ты не перестанешь шалить". Тогда он совершенно спокойно встал из-за стола и сказал: "Хорошо, я пойду в сад рыбок смотреть". В саду был бассейн с золотыми рыбками, и Саша действительно отправился туда как ни в чем не бывало, не попросив прощения и не думая клянчить, чтобы ему дали сладкого блюда, которое он очень любил. Позднее, когда ему было лет пять или шесть, произошел такой случай: Саша очень рассердил свою мать какой-то шалостью или капризами. Она заперла его в нянину комнату, потому что он не хотел ни повиноваться, ни образумиться. Долго он сидел там совсем тихо: не плакал, не кричал и ничего не говорил, наконец мать и няня стали беспокоиться, не случилось ли с ним чего. Как вдруг он заговорил с ними совершенно спокойным голосом: "Что же вы меня не выпускаете? Ведь я уж все нянины платья оборвал, смотрите". Мать и няня бросились отпирать двери и увидали, что на полу валяются все нянины платья, сорванные с гвоздей. Тогда мать сказала: "Что же мне с тобой делать, Сашура? в ванную, что ли, тебя запереть?" – "А я там воду пущу", – отвечал он. Мать вывела его из няниной комнаты, и тут только он попросил прощения, причем, конечно, его обласкали. Очень трудно было справиться с его капризами, приучить его к чему-нибудь и заставить его что-нибудь делать, если он этого не хотел. Лучше всего помогала какая-нибудь выдумка или шутка. Саше было года четыре, когда мать придумала следующий фортель. Когда он начинал капризничать или упрямиться, она говорила: "Ах, это Вавилка пришел, гадкий Вавилка, который всегда капризничает и не слушается. Уходи, уходи, Вавилка, позови мне моего милого Сашеньку, который такой хороший и умный, никогда не капризничает; ну, иди же, иди, позови". И Саша с надутым, сердитым личиком уходил в другую комнату, где оставался некоторое время один, а потом говорил так, что все мы слышали: "Сяська! Иди сюда, тебя мама зовет!" – и возвращался к матери уже в другом настроении, целовал ее, переставал капризничать и весело принимался за игру. И все-таки нужно сказать, что Сашу можно было только отвлечь и, так сказать, обмануть удачной шуткой, новым впечатлением и т. д. Но изменить его наклонности, повлиять на него, воспротивиться его желанию или нежеланию было почти невозможно. Он не поддавался никакой ломке: слишком сильна была его индивидуальность, слишком глубоки его пристрастия и антипатии. Если ему что-нибудь претило, это было непреодолимо, если его к чему-нибудь влекло, это было неудержимо. Таким остался он до конца, а когда сама жизнь начала ломать его, он не выдержал этой ломки. Делать то, что ему несвойственно, было для него не только трудно или неприятно, но прямо губительно. Это свойство унаследовал он от матери. Она тоже не могла безнаказанно делать то, что ей не было свойственно.
ГЛАВА II Детские и отроческие годы
Портрет Саши в черной гимназической блузе снят с него в сезон 1891-92 года, когда ему минуло 11 лет. В гимназию он поступил в 1890 году, еще до 10 лет. По-моему, выражение лица его не соответствует одиннадцатилетнему возрасту, он кажется моложе своих лет, да так оно и было. За 4 года Саша извел, конечно, немало бумаги, сочиняя стихи и прозу, но образчиков этих писаний сохранилось немного. Привожу одно стихотворение, относящееся к этому периоду, о чем можно судить и по почерку, и по содержанию, и по правописанию. Дата не обозначена. Думаю, что оно сочинено около 9 лет, написано карандашом, частью печатными, частью писаными буквами. Сохраняю и орфографию:
Конец весны
весна! Весна! поют стрекозы,
Весна! весна, поют птенцы:
Ужь в чистом поле; там жнецы.
Кузнечики в траве стрекочат,
Как будто хочят:
Пленить лягушечек в пруду!
В свою потеху
Да несовсем-та къ спеху!…
К этим же годам (до 10 лет), несомненно, относится написанный по двум линейкам "Ежемесячный журнал "К_о_р_а_б_л_ь" в числе двух номеров. В тексте рассказы с названиями "Война", "О детях", "Ванинъ котъ" и т. д., кроме того, шарады, шутки и ребусы. Привожу один из рассказов первого номера "Корабля".
ВОЙНА
Ночь была темная и война была большая. Много ружей сабель штыковъ рапиръ сикиръ пистолетов револьверовъ и барабановъ просовывалось через тьму. На конце поля битвы стояла избушка. Старыя стены едва держались. Потолок чуть не проваливался, ржавые окна, то-есть крючки на окнах тоже едва держались. Но вдруг огромная бомба разорвала избушку.
Конец.
Другие рассказы не длиннее этого. Сашин почерк быстро менялся к лучшему сообразно годам, но развитие в смысле житейской зрелости и расширения интересов шло чрезвычайно туго. Сашины письма к дедушке из Шахматова в 9 и 10 лет и к матери в 11 1/2 необыкновенно ребячливы. Девяти лет Саша гостил летом вместе с матерью и отчимом в имении нашего дяди Алексея Никол. Бекетова в Саратовской губ. Саша писал к дедушке по одной линейке пером правильно и даже очень хорошим почерком, только без запятых. Так мог бы писать мальчик 10-11 лет, но по содержанию письма напоминают ребенка 8 и даже 7 лет. Привожу выписки: "Милый мой дидя, я очень тебя люблю мне; тутъ очень нравятся собаки они постоянно ходятъ в садъ потому что тамъ привязали другую собаку которую зовут Церберъ. Одна собака мне; здесь особенно нравится ее зовут Барбосъ. Я бы очень хотелъ уехать в Шахматово. Здесь есть очень хорошие цветы. Я научился играть въ крокетъ. Это мнеочень нравится. Мне здесь очень нравится целую тебя. Твой Сашура".
