Мария Скобцова - Избранные эссе
Любопытно, что сказал бы Леонтьев об этом, далеко не розовом, — антихристианстве, если бы догадался о его аскетической окрашенности. Воистину, антихрист должен быть великим аскетом и носить власяницу, потому что это то, что покоряет и пленяет мир.
А миру вновь предписывались слёзы! Но уже не слёзы христианства. Мир вновь отрекался от своих культурных ценностей, шёл на некое соглашение, но не во имя Бога, а во имя торжествующего в отдалённых веках безликого, сурового коллектива (в будущем коллективизма). Слишком события развивались стремительно, а потому не только Леонтьев, но и Розанов не успели задуматься о том, что это всё означает. Ну, а мы то видим! Мы можем понять. Мы обязаны найти и исправить ошибки.
И, прежде всего, нам нужно дать себе отчёт — что такое христианский аскетический путь? Вероятно, каждый сразу представит себе измождённые лики святых на византийских иконах, их бестелесность, мрачность и тёмноту, духоту катакомб, какое то не прочувствованное проклятие миру и радостям его. Я утверждаю, что всё это совершенно не соответствует тому, как это было. А доказать я это могу на основании творений Исаака Сирина — одного из самых замечательных отцов Церкви, который главным образом обращался к монахам, молчальникам и аскетам. И начну я с самых страшных текстов Исаака Сирина, от которых вздрогнуло бы не только «розовое» сердце Розанова, но и «чёрное» сердце Леонтьева.
Вот они: «Если милостыня или любовь, или сердоболие, или что‑либо почитаемое, сделанное для Бога, препятствует твоему безмолвию, обращает око твоё на мир, ввергает тебя в беспокойство, помрачает памятование о Боге, прерывает молитву твою, производит в тебе смятение и неустройство помыслов, делают, что перестаёшь заниматься божественным чтением, оставляешь это оружие, избавляющее от парения ума, потребляет осторожность твою, производит, что бы в дотоле связан, начинаешь ходить свободен и, вступив в уединение, возвращаешься в общество людей, пробуждают на тебя погребенные страсти, разрешают воздержание чувств твоих, воскрешают для мира тебя умершего миру, от ангельского деланья, о котором у тебя единственная забота, низводят тебя и поставляют на стороне мирян, — то да погибнет такая правда».
Этими словами страшное не исчерпывается. Дальше: «Дивлюсь тем, которые смущают себя в деле безмолвия, чтобы других успокоить в телесном»…
«Прекрасен путь любви, прекрасно дело милосердия ради Бога, но ради Бога не хочу этого». «Остановись, отец, — сказал один монах, — ради Бога спешу за тобою». И тот ответил: «А я ради Бога бегу от тебя».
И вот, как бы исчерпывающее объяснение к такому отношению: «Мир есть блудница, которая взирающих на неё с вожделением, красою её привлекает и любовью к себе. И тому, кто хоть отчасти возобладал любовью к миру, кто опутан им, тот не сможет выйти из рук его, пока мир не лишит его жизни. И, когда мир совлечёт с человека всё и в день смерти вынесет его из дому его, тогда узнает человек, что мир подлинно льстец и обманщик».
И поэтому: «Хочешь ли по Евангельской проповеди приобрести в душе своей любовь к ближнему? Удались от него, и тогда воротится к тебе пламень любви к нему, и радоваться будешь при лицезрении его, как при видении светлого ангела». Что это? Уж не наглядная ли проповедь любви к дальнему, в ущерб к ближнему? Тем более, что Арсений говорил: «Богу известно, что люблю вас, но не могу быть и с Богом и с людьми». И всё расценено.
Вот, например: «Творящие знамения и чудеса в мире не сравнивай с безмолвствующим подвигом. Бездейственность безмолвия возлюби паче нежели насыщения алчущего в мире и обращение многих народов к поклонению Богу. Лучше тебе самого себя разрешить от уз греха, нежели рабов освободить от рабства… Каждый от остроты ума своего подобно реке источает учения. Полезнее позаботиться о душе своей, нежели воскрешать умерших».
Я чувствую, как от этих слов содрогается каждое гуманистическое сердце. Признаюсь, что моё сердце тоже содрогается и не верит, не допускает, что это так. Я ищу ключа к иному разумению этих слов. И вот он: «Когда слышишь об удалении от мира, об оставлении его, о чистоте от всего, что в мире, тогда необходимо сначала понять и узнать, по понятиям не простонародным, а чисто разумным, что означает само слово МИР. Из каких различий составлено это наименование. И тогда ты будешь в состоянии узнать о своей душе больше, как далека она от МИРА и что примешено к ней от этого МИРА. Слово МИР, есть имя собирательное, если человек не узнал прежде какими частями (членами) своего «Я» он далёк от МИРА, а какими связан, то ему многое будет трудно познать. Есть люди, которые двумя или тремя членами отрешены от мира, и подумали о себе, что стали они чуждыми для мира в своём житии, только потому, что не уразумели и не усмотрели.
Как это произошло, что только две их части умерли в МИРУ?
По умозрительному исследованию МИРОМ называется и состав собирательного имени, объемлющего собой отдельно взятые страсти.
И когда хотим наименовать страсти, называем их миром, а когда хотим различить их по различию наименований, то называем их страстями. Где прекращаются страсти, там и мир возникает в своей преемственности.
Суть самой страсти заключается в следующем:
Приверженность к богатству, что приводит к накопительству вещей.
Телесное наслаждение, от чего возникает страсть супружества.
Тщеславие, от чего рождается зависть, а также власть начальствования, надменность и благолепие перед властью.
Желание наряжаться приводит к поиску славы, заискиванию и стремлению понравиться, что может стать причиной злоискательства и страха за тело.
Можно продолжить перечисление страстей. Но хочу сказать, что там, где страсть прекращает своё течение, там и мир умирает. А ты присмотрись к себе и пойми, какими из сих частей живёшь в этом мире, а какими умер к Богу.
Короче: Мир есть плотское житие в мудровании плоти».
И приняв тайну этого ключа, легко поймёшь такую молитву:
«Сподоби мя, Господи, действительно быть мёртвым для собеседования с миром сим. Потому, что не могу приобрести любовь к человеку те, кто любят мир сей». Тут резко противопоставляется любовь к человеку и любовь к миру сему. А у отрекшихся от мира сего, любовь к человеку приобретает иное значение и иной характер.
Приведу тексты Исаака Сирина. Они говорят нам о подлинной любви к человеку.
1. «Кто достиг любви Божией, тот не желает уже снова здесь пребывать, потому что любовь уничтожает страх. И я, возлюбленные мои, поелику вдался в юродство, вот и не могу сохранить тайны в молчании и делюсь неосмысленным для пользы братии, потому как это есть истинная любовь. Она не может содержать, что‑либо в тайне от возлюбленных своих. Когда понял я это, персты мои неоднократно не успевали следовать по хартии, и не мог я сохранить терпение от удовольствия, которое вторгалось в сердце моё и заставляло умолкнуть чувства. Впрочем, блажен, у кого помышления всегда о Боге, кто удержался от мирского. В любви не печаль принять тяжкую смерть за любящих.
Потому что, когда из любви к Богу желаешь свершать какое‑либо дело, пределом желания сего поставь смерть».
Не правда ли, что в этих словах чувствуется огненная, раскалённая любовь, а вот и её точное определение:
2. «Что такое сердце милующее? Возгорение сердца у человека о всём творении, о всех человеках, о птицах, о животных, о демонах и о всякой твари, при воспоминаниях о них и при воззрениях на них, очи человека источают слёзы. А всё от великой и сильной жалости, объемлющей сердце, и от великого терпения умиляется сердце его и не может вынести, слышать, видеть ни вреда, ни малой печали претерпевших тварей. А посему и о бессловесных, и о врагах истины, и о делающих ему вред — ежечасно со слезами приносим молитву, чтобы сохранились они и были помилованы. Ровно также и об естестве пресмыкающихся молимся с великой жалостью, какая без меры возбуждается в сердце его до уподобления в сем Богу».
Что можно сказать ещё более? Как неуместно после этих слов говорить о пути тёмных ликов. И может быть ещё неуместнее говорить о розовом христианстве. Огненнозряче — белое, сияющее лицо открывает нам Исаак Сирин в обращении своём к МИРУ. И далее:
3. «Достигших совершенства признак таков: если десятикратно в день преданные на сожжение за любовь к людям, не удовлетворяться сим, как Моисей сказал Богу — Аще убо оставиши им грех — остави. Аще убо нет — то изглади мя из книги, в ниже вписан есмь» (Исход ХХХШ-32).
И как говорит блаженный Павел: «Я желал бы сам быть отлучён от Христа по братии моей» (Рим, IX-3). И прочие Апостолы за любовь к жизни человеков приняли смерть во всяких видах её«.
