Г. Беневич - Мать Мария (1891-1945). Духовная биография и творчество
Благовестительство. Се – меч.
Се – град и мор средь мирных пашен.
Се – ангел пламенен и страшен
Гудит набатом древних веч. (176)
Многие из тех, к кому обращалась Е. Скобцова и кто обращался к ней, были воинами Белой армии, почему в ее стихах не раз упоминается покровитель воинов Архистратиг Михаил. Но Е. Скобцова, которой вскоре предстояло надеть"монашеский шлем", благовествовала бывшим воинам о войне духовной, тем самым пытаясь залечить раны, нанесенные им Гражданской войной:
Не здесь, на земле, между нами, –
Нет, бой над бываньем возник.
Сияет огнем пред полками
Сияющий Архистратиг. (124)
Без духовной вертикали невозможно понять, что истинное сражение ведется не против плоти и крови, нельзя обрести внутренний мир. Более того, само поражение, страдания и унижения, выпавшие на долю русских эмигрантов, если они правильно переносятся, в большей степени приближают ко Христу, чем прежняя жизнь"в родных Палестинах":
А в былом все молочные реки,
А в былом все орехи, да мед…
Братья, братья мои, человеки,
Вот над миром сияющий Некий
Нищим духом блаженство несет. (126)
Таковы некоторые важнейшие темы раздела"Люди". Следующий раздел – "Земля". Тема"земли" – из числа самых устойчивых в творчестве Кузьминой–Караваевой, она же одна из главных и в неопубликованном при жизни сборнике"Дорога"(1913), и в"Руфи"(1916), но в"Тетради", наряду с некоторыми прежними мотивами, мы находим нечто новое. В"Жатве Духа", написанной в это же время,"земля"встречается в связи с необходимостью стяжания смирения, там смирение"до земли"означало обретение смертной памяти. В"Тетради"мы находим свидетельство того, как Е. Скобцова понимала такое смирение. Весенней земле–пашне, принимающей в себя зерна (что характерно для молодости с ее ученичеством у мира, культуры и жизни в целом), она противопоставляет состояние земли осенней, мерзлой; быть подобной ей – искусство, которому она теперь учится:
Искусство от любимого отречься
И в осень жизни в ветре холодеть,
Чтоб захотело сердце человечье
Безропотно под ветром умереть.
Лишь этот путь душе моей потребен,
Вот рассыпаю храмину мою
И Господу суровому молебен
С землей и ветром осенью пою. (189)
Здесь акцент – на безропотном принятии смерти как воли Божией. Вспомним запись у постели дочери:"И сейчас хочу настоящего и очищенного пути не во имя веры в жизнь, а чтобы оправдать, понять и принять смерть". Нет сомнений, что смерть четырехлетней Насти, ее похороны стали важнейшей вехой в жизни Е. Скобцовой: об этом свидетельствуют ее биографы, это видно и из стихов:
И знаю я, не руль в моих руках, –
Гробовщика тяжелая лопата.
Земля моя, ты только тлен, ты прах, –
И я с тобой во прах разъята. (190)
В этом стихотворении, как и в предыдущем, – два образа земли: одна подобна"крылатому фрегату"(это плоть, окрыленная духом, забывшая о своей смертности), а другая – земля–прах, из которого создан человек. Но именно смирение до такой"земли"становится в этот период глубоким внутренним переживанием Е. Скобцовой. Она сама просит Бога, чтобы Он, давший ей подобное вещей птице сердце, запретил ему"надежду и полет", просит, чтобы ее дух пришел к Богу не посредством умственного мечтания, а"чредой тугих и цепких дней". Так Е. Скобцова смиряла себя в своих душевных и умственных порывах, которые, как всякому интеллигенту, были ей свойственны.
Какой ценой давалось ей смирение"до земли"свидетельствует стихотворение, посвященное похоронам дочери:
Вот и надгробный плач творю
Я над тобой, земля–праматерь.
Какую мутную зарю
Мы встретим в нынешнем закате?
Вдвоем смотрели на тебя,
На мертвый лик, лежащий в гробе, –
Смотрел лишь ветер, в рог трубя,
Смотрела я в бессильной злобе.
Ты, ветер–друг, ушел потом
Скитаться по просторам звездным,
Земля уснула под крестом,
Под нашим пением бесслезным. (194)
В стихотворении нет никакого примирения со смертью как таковой (ср. слова о"бессильной злобе"). Можно понять из него и другое – именно смерть Насти явилась причиной разлуки мужа и жены Скобцовых:
И я одна от похорон
Осталась на дорогах жизни.
Как знать, какой призывный звон
Меня вернет к моей отчизне?
Не научу ль я плакать всех,
Так, чтоб глаза от слез ослепли?
Твой путь, земля, и смерть и грех –
Не путь ли наш, не грех, не хлеб ли? (194)
Последние слова – уникальный в русской лирике пример стихов, написанных плачущим о своих (каждого, идущего"путем земли") грехах человека, речь словно бы захлебывается в слезах. В стихотворении говорится о следствии прародительского греха (связывающего смертность и греховность самим фактом плотского рождения), не случайно земля именуется"праматерью". В отличие от"Юрали"и"Руфи""путь земли"понимается здесь не просто как трагический, а как связанный с идущей от прародителей греховностью. Это более глубокое, религиозное понимание, которое появилось в результате пережитой утраты и привело, как мы полагаем, к решению Е. Скобцовой оставить семейную жизнь и принять монашество.
Итак, на"земле", на всем творении, лежит печать греха (вспомним библейское – "Проклята земля за тебя"(Быт. 3, 17)). С аскетической бдительностью Е. Скобцова относится к земному, плотскому началу:
Знаю я извечное притворство,
Различаю твой, земля, обман.
Божья. И откуда богоборство –
Этот дымный и сухой туман? (190)
Вместе с тем, она не отрекается от земли, земное начало – ее собственное, земля – ее сестра, творение Божие, на нем лежит еще отсвет рая. Вследствие своей сотворенности Богом, и именно потому, что она попала под проклятье, земля и должна быть спасена. В стихах Е. Скобцовой, посвященных земле (в их совокупности), и передана эта мистерия творения – изначально прекрасного, омраченного грехом и в то же время спасаемого Христом и хранимого Покровом Богородицы:
И не мне, – сестре единокровной, –
Позабыть, не слышать, не узнать,
Как звенит одной волной любовной
Всеспасающая благодать.
По утрам заря пылает ало.
Свились, уплывают тени снов.
И рука на небе распластала
Голубой Покров. (190)
В Послании апостола Павла к Римлянам (8, 22–23) говорится, что ныне, вследствие греха человека"вся тварь совокупно стенает и мучится", но не только она, но и мы, люди,"стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего". При этом апостол Павел выражает веру в то, что"тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих"(Рим. 8, 21). Через всю святоотеческую традицию проходит вера в конечное спасение твари. Так, в VII веке великий учитель Церкви преп. Максим Исповедник писал о том, что через человека должно быть спасено и обожено творение. Преп. Максим мыслил такое спасение по преимуществу в рамках личного аскетического подвига (человек – микрокосм, поэтому в нем и через него спасается творение). Тема спасения творения – одна из ведущих в русской философии. Находим мы ее и у Е. Скобцовой. В своих стихах она молит Бога о спасении страждущего мира, понимая его как исполнение Божественного Домостроительства:
Вот голый куст, а вот голодный зверь,
Вот облако, вот человек бездомный.
Они стучатся. Ты открой теперь,
Открой им дверь в Твой Дом, как мир, огромный. (176)
В ее"безночлежной", скитальческой жизни на земле Е. Скобцовой мало было обрести свой Дом в лоне Божием, она умоляла Бога открыть этот Дом всему миру. Человек спасается не в одиночку, а лишь тогда, когда молится за весь мир. Сама аскетическая борьба в этом контексте состоит не только в бдительности по отношению к искушениям плоти, но и в борьбе с искушением отречься от земли и людей (гностическая опасность). В молении о спасении всего творения Е. Скобцова и препобеждала смерть, обнажившуюся для нее в смерти дочери:
О, Господи, я не отдам врагу
Не только человека, даже камня.
О имени Твоем я все могу,
О имени Твоем и смерть легка мне. (176)
Если раздел"Земля"касается по преимуществу природы, то в разделе "Города", написанном под впечатлением посещений мест русского рассеяния, в центре – цивилизация. Е. Скобцова, кажется, ничего не написала о Париже, зато мы находим у нее целый ряд стихов, посвященных Страсбургу, куда она приезжала дважды – весной и осенью 1931 г. В весенних стихах, следуя идущей от славянофилов традиции, Е. Скобцова отталкивается от чуждой ей католической культуры Запада. Отталкивание принимает форму молитвы–заговора:
Измерена верною мерою вера,
Пылающей готики каменной мерой, –
Не знаю я – камень иль пепел то серый –
Дай соблюсти мне смиренное сердце.
Господи мой, отчего же мне страшно?
