Владимир Крупин - Время горящей спички (сборник)
Первый раз я увидел город в начале зимы, когда широченная мощь Ангары, возмущенная остановкой у плотины Иркутского моря, дымилась белым на солнце паром, когда тяжелое серебро закуржевевших деревьев еще подкрашивалось золотом лиственниц, когда к вечеру по окраинам начинали греметь ставни, а люди ускоряли шаг. Помню Иркутск уже совсем глухой зимой, в сугробах, в плотной белизне идущего снега, в нависающих с крыш сугробах, меняющих за ночь очертания, будто ревнивый к деревянной резьбе наличников невидимый резчик создавал свои узоры, краткие в своей жизни, но такие долгие и памятные, и этот резкий, сухой освежающий воздух, вызывающий слезы у глаз.
Помню счастливую теплую осень с дальними поездками на Ольхон и в Тункинскую долину, эти долгие дороги, когда мощь и величие пространства не подавляют — наоборот, внушают силу и уверенность. Пологие спуски, долгие подъемы-тягуны и горизонты, которым нет конца. Незабываемые остановки у звонких ледяных ручьев, жаркие костерки, рассыпанные красным по зеленому созвездия брусники. И ночные звезды, неожиданно близкие и даже теплые, ласково тормозящие своим плавным переливом торопливость матушки-земли.
И конечно, это всегда погружение в воды Байкала. Набравшись решимости, прыгаешь в него со страхом, а выскакиваешь в ликующем ужасе, чувствуя, как обжигает жар родниковой свежести, как легко дышится, как хочется жить дальше. Помню могучие ветры над стеклянной ширью Байкала. Много я видел стихий — северные штормы Баренцева моря, ураганы Средиземноморья, песчаные бури Аравийского полуострова, — в них было ощущение собственной малости, беспомощности, а сибирские стихии наполняли меня восторгом. Хотелось петь, читать молитвы, которые тут же обрывало у губ и уносило за дальние пределы. Помню бурю на Байкале, когда мы, молодые, сели в моторную лодку и понеслись то по гребням волн, то по ущельям между ними. Это только потом мне объяснили, что мы подвергались огромному риску, а тогда думалось, что все так и должно быть, вот так и будем нестись по долинам и по взгорьям пенистых громад, дышать мокрым резким ветром, выскакивая из-под разлохмаченных зарослей брызг как из кустов.
А буря, когда мы переправлялись с Ольхона на материк. Ветер сарма налетел внезапно, в десять минут. Наш паром — две полубаржи с пьяным капитаном валяло с боку на бок и с кормы на нос. И опять же, я не испугался, может быть, только оттого, что был уверен: в Сибири ничего плохого со мной не случится. А ведь мы уже хотели сбросить в воду наш автомобиль, который еле-еле удерживали и который бросался на нас, как оживший зверь машинного века. Но как-то доплыли. И прощаясь с нами, трезвехонький капитан просил научить его креститься.
Как грустно, что жизнь так быстро проходит. И как хорошо, что в ней были такие дни, как в Иркутске.
Вспоминаю Дни русской духовности и культуры «Сияние России», закладку храма во имя святителя Московского и Коломенского, апостола Сибири и Америки Иннокентия, причисленного к лику святых. На иконе, изображающей Собор сибирских святых, митрополит Иннокентий стоит на переднем плане.
Велики и неподъемны для простого смертного труды митрополита. Совсем молодым он узнал и полюбил людей Севера. Именно с ним связывают известный эпизод, когда поверившие в Господа всем своим бесхитростным сердцем алеуты бежали за лодкой святителя по воде и кричали: «Бачка, бачка, не уезжая!» А как трогательно, но очень православно они молились Пресвятой Троице, обращаясь к небесам: «Трое вас, много нас, спаси нас». То есть они понимали и троичность Святой Троицы и ее нераздельность.
Родился святитель в день святых Адриана и Натальи в семье пономаря Ильинской церкви села Анги, это более трехсот верст от Иркутска. В Иркутск святитель приехал девятилетним, в год 1806-й. Именно тогда были обретены мощи святителя Иннокентия (Кульчицкого), в честь которого и был назван при пострижении в иноческий чин маленький Ваня Вениаминов. Далее обычно: училище, семинария, священническое звание, служба в приходах. Главным же всегда было то, что от будущего архипастыря исходила необычайная духовная сила. Служение его было благополучным, но Господь призвал его к еще большему подвигу, а именно — к миссионерству среди северных народов Чукотки, Камчатки, Аляски. Площадь тогдашней Иркутской епархии была… 6,5 миллиона кв. километров. Как это представить? Может быть, так: один квадратный километр по периметру надо обходить почти час. А десять, а сто? А миллион? Нет, не укладывается в голове. Наш скоростной автобус как снаряд летит сквозь пространство. И ты в нем как пришелец до тех пор, пока не поймешь простую мысль: это пространство — твое, оно оставлено тебе в наследство, оно овеяно молитвами предков, полито их потом, и оно не безмолвно. И эти огромные скалы — как памятники на чьих-то могилах, или они как закладные камни будущей жизни. На них останавливал свой взор святитель Иннокентий. На оленях, на собачьих упряжках он вдоль и поперек изъездил эти места. Они и стоят незыблемо поныне по его молитвам.
Высокопреосвященнейший архиерей Иркутский и Ангарский Вадим совершил чин освящения краеугольного камня будущего храма во имя митрополита Московского и Коломенского, апостола Сибири и Америки Иннокентия. Высокое место над Ангой уже осенено высоким крестом.
— Спаси, Господи, люди Твоя! — возгласил. — И благослови достояние Твое, победы православным христианам на сопротивные даруя и Твое сохраняя Крестом Твоим жительство.
Хмурый с утра день прояснился, холодный ветер утих, но когда у Владыки заканчивается освященная вода для окропления, вдруг прямо с небес всех окропило небесной водичкой.
Только представить, насколько далеко будет видно окрест с колокольни будущего храма. То-то будет радости ангинской ребятне трезвонить в колокола на Пасху, и как далеко, окрыленно полетят звуки колоколов над северными просторами, над водоразделом Лены и Ангары.
А ребятишки в Анге крепкие. Даже по сравнению с холодами в Иркутске в Анге холоднее на пять-десять градусов. Тут люди не только крепче, но и добрее. Может, это холода вымораживают из людей все плохое.
Идем в домик, где родился святитель. Домик так трогательно мал, но так уютен, гостеприимен, что хочется в нем побыть подольше, представив, как маленький Ваня нянчился с младшими братьями и сестрами. Вот отсюда, от этой русской печи, от этих полатей, от этого красного угла с иконами, от этого огонечка лампады вышел в жизнь величайший молитвенник и государственный ум.
Еще Анга родина историка и философа А. П. Щапова и академика А. П. Окладникова. Ангинцы, низкий им поклон, бережны к памяти своих земляков. И очень приветливы к гостям. Чая такой душистости и вкуса я не пивал нигде. Это, конечно, оттого, что вода здесь родниковая. Мы, отвыкшие от доверия к природе, долго не решаемся пить из ручья Громового при выезде из Анги. Но чего же бояться, когда эта вода такой чистоты, силы, целебности, что ею просто нельзя напиться. И посейчас, когда шумит вода из-под крана московского водопровода, все помню веселое детское лепетание Громового ручья. Громовый он, конечно, оттого, что весной гремит и ворочает своим напором камни.
Отошел святитель к Господу в Страстную субботу, чтобы вместе со Христом встретить Пасху в Царствии Небесном. Накануне причастился Святых Тайн. Было это в 1879 году. Ныне его святые мощи почивают в Свято-Успенском соборе Троице-Сергиевой лавры.
Много трудов Владыки погибло в пожарах, наводнениях, поездках, но даже и то, что осталось, поражает ясностью, простотой и молитвенностью. Может быть, главный труд Владыки «Указание пути в Царствие Небесное». Вот главный завет святителя: «Все учение Христа заключается в том, чтобы мы покаялись, веровали в Него и имели к Нему и ко всем людям любовь бескорыстную и чистую».
Поездка в Иркутск, на Байкал, к святыням иркутской земли ни в коем случае не туризм. Это паломничество. И оно по затратам ничуть не дороже любой заграничной поездки, но благотворней, целительней. Не пальмовую, а кедровую ветвь привезет паломник из Сибири, но это та же самая ветка Палестины, воспетая Лермонтовым, кроме того, мы учимся у сибиряков человеческим качествам, утраченным в Европе: сердечности, выносливости, сдержанности, молчаливости. Уже нам и к декабристам пора относиться иначе, уже пора их жалеть, заблудших, уже пора видеть в декабризме высочайший подвиг души русской женщины, ее высокого характера, ее жертвенной любви, ее верности супружеским узам. Также в Иркутске свершается поворот от прославления сосланных в Сибирь революционеров к обретению своих святынь, к прославлению забытых имен своих знаменитых земляков. Слова Державина на могиле Шелихова в Знаменском монастыре: «Помни, потомок, что росс и на востоке громок» — не должны быть нами забыты.
Помню, как в семидесятые и восьмидесятые годы моих иркутских знакомых очень огорчал лозунг, выдвинутый тогдашней идеологией: «Превратим Сибирь в край высочайшей культуры!» И превращали, наполняя край стройками чудовищного вмешательства в природу. Гибли, затапливались леса и пашни, время породило тип человека хамского, бесцеремонного, варяжистого. Теперешние демократы очень многое взяли из своей тогдашней комсомольской юности.
