Петр Иванов - Тайна святых
Итак, подвиги христианские вовсе не есть основа святости, как это предполагается в помраченном сознании церкви душевно-подобной. Святые творят их вовсе не для того, чтобы приблизиться к Богу, ибо призванные к верному свидетельству всегда близки Богу.
Не в подвигах и не в делах, хотя бы самых благочестивых, искупленные из людей, находят свое призвание. Призвание их творить волю Агнца Христа. Они как бы всегда слышат внутри себя зов Господа Иисуса: “Ты иди за мной”. Поэтому они не дорожат великой пользой дел. Их сердечное внимание обращено внутрь себя, чтобы, как-нибудь не увлечься делом, хотя бы и им порученным и заглушить не расслышать голоса Духа Святого, зовущего к иному служению.
Никто не знает сроков свершения. И они не знают, куда завтра поведет их Дух Святой, как не знали ученики Христа, куда завтра последует их учитель: на ту ли сторону озера Генисаретского, на Фаворскую ли гору, или на распятие.
Как далеко это от земного строительства! Творцу царства мира сего невозможно понять и принять состояние духа, участвующих в деле Агнца. Что может быть бессмысленнее и мучительнее на земле — бросить неоконченным дело, прервать начатый успешно труд, не совершить подвига, к которому рвется душа, не использовать до конца могучих сил. Какой страшный соблазн для маловерных смерть в цвете лет гениальных людей на земле. Ибо творцы мира сего, увлеченные строительством видимого царства земного, думают только об успехах этого царства.
Неизъяснима сила святых: горы передвигать, мертвых воскрешать, всех исцелить, всех нечестивых мгновенно победить.
Однако, эта сила остается почти неиспользованной. Она живет в святом, но исполнение ее уничтожается состоянием распятия. Ибо свидетель верный в церкви с охлажденной любовью, т. е. послеапостольской, соучаствует в деле Христа распятого.
На всех делах святых как бы лежит какая то помеха; если для ясности прибегнуть к образу, можно сказать так: не на быстрых автомобилях и не на летящих, скорее птицы, аэропланах совершаются дела Божии в церкви, убежавшей в пустыню, а с тяжелой ношей за плечами, пешком, сверх сил, как бы с тяжелыми железными цепями на ногах.
Подвижничество, как и всякое дело на земле, не имеющее в основе чистой любви, подчиняется закону искаженной первородным грехом телесной природности, поражено язвой материалистичности. И этот яд может отравить подвижника. Каким образом? Дело, совершаемое человеком, какого бы труда оно ни требовало, даже самого мучительного (пример Нилуса, сидящего на острых гвоздях) содержит в себе некоторую инерцию. Оно овладевает сознанием человека, увлекает собою и заставляет забывать обо всем, кроме себя (т. е. противостоит любви). И тогда является соревнование, чувство своего превосходства.
Что это бывает с подвижниками — явствует из жития Макария Великого и Антония Великого. Если указано в житии великих, то значит, было как то свойственно и всем. И только непреодолимая благодать, защищающая святых, не дает развиться до конца столь пагубному состоянию.
О помысле превозношения у Макария великого мы говорили, когда рассказывали о двух женщинах, указанных Ему Господом, более ближних Христу, чем он. Антоний же стал помышлять о своем славном старшинстве, когда удалился во внутреннюю пустыню после семидесяти лет подвижничества. Тогда был к нему голос Духа Святого, открывший Антонию, что есть подвижник еще более старший годами. Св. Антоний пошел искать его и, действительно, встретил св. Павла Фивейского, девяносто лет подвизавшегося в пустыне. Встреча эта отрезвила св. Антония, он покаялся и с тех пор никогда не превозносился. Заметим здесь, кстати, что по нашему определению подвижничества как проповеди, внушенной Духом святым на пользу ближним, кажется непонятным смысл подвижничества Павла Фивейского, которого никто не видел, кроме св. Антония. Но дело св. Антония — основание монашества — было столь важно, так необходима была чистота покаяния Антония, что отрезвление его от превозношения было поручено Господом св. Павлу Фивейскому, который и подвизался столь долго только ради пользы св. Антония. Конечно, и для свидетельства на 6удущие времена, что нет причин никакому подвижнику считать себя превосходнее других, ибо Господь всегда может открыть еще более превосходнейшего.
Яд, заключенный в деле подвижничества, и возможность отравы им свидетеля верного, еще раз и по-новому открывает вам смысл молитвы Христовой мудрости, оставленной св. Августином. В словах: “дай, что повелеваешь” святой, боясь улечься поручаемым делом (т. е. забыть о любви), просит Господа, чтобы подвиг был поручен ему с соответствующей мерой сил, без собственного, так сказать, творчества.
Закончим очерк “Смысл подвигов” изъяснением цели основания в христианском мире монашеских обителей. Монастыри, конечно, не есть место в церкви, где живут люди, особенно угождающие Богу. Св. Иоанн Златоуст говорит: “Мы не должны чрезмерно удивляться тому, что монах, пребывая в уединении с самим собой, не возмущается, не совершает многих и тяжелых грехов: он удален от всего раздражающего и возмущающего душу”. А св. Бернард Клервосский в трактате “О смирении и гордости” раскрывает те грехи, которые как бы культивируются в монастырях, если там забывается первое в Христианстве: любовь. Бернард дает изображение монастырской жизни и того соревнования, которое возбуждается общим стремлением к одной задаче, того честолюбия, которое является вследствие сознания своего превосходства над другими в победе над самим собой. Напр., в описании одной знаменитой русской обители рассказано о старшем иеродиаконе, который, идя после литургии в трапезную, говорил братии: сегодня за обедней я 479 раз произнес “Господи Христе помилуй меня грешного”, - значит все время занимался счетом своей молитвы, чтобы потом всех удивлять.
Таким образом, в монастырях живут и праведники и грешники, праведность и греховность которых, ничем не превосходит праведности и греховности в миру (имеет только особый характер).
Однако, видимые условия жизни, в которых протекает монастырское время, обеты монахов являются образной проповедью для членов церкви. Созерцая монастырскую внешнюю жизнь (ибо кто знает, кроме Господа, внутреннее расположение сердец!), члены церкви чувствуют необходимость трезвиться и противостоять опьяняющей роскоши мирской жизни. То, что монастырская жизнь появляется только в конце третьего века, свидетельствует, что церковь до этого времени не нуждалась в особых местах сосредоточения видимого подвижничества, иначе Господь послал бы ранее своих верных свидетелей для основания нового чиноположения в церкви.
При возможном возвращении в церковь духовного состояния, — не говорим, совершенного, как в первые годы после сошествия Св. Духа, а даже просто более мужественного, подобного, какое было в церкви до основания монашества, нужда в этом особом чине церкви, отпадает.
Проповедь любви
Проповедывать в церкви, — значит, прежде всего, творить самому то, что составляет предмет проповеди. Так, мы видели, что святые проповедуют покаяние, борьбу со своими страстями, совершая чрезмерный труд подвижничества, и этим как бы вопиют к сочленам о необходимости трезвиться.
Более всего нуждается церковь в любви братии друг к другу. Характер деятельности, которую можно назвать проповедью любви в церкви, убежавшей в пустыню, ясно выражается в отношении к любви среди своих сочленов. Все другие верные свидетели в любви подобны Ей.
Пресвятая Богородица не с первых моментов церкви, а несколько столетий спустя начинает свое служение в Христовом обществе. Господь призывает Ее тогда, когда состояние церкви нуждается в любви, соответствующей ее материнскому сердцу. По тому почитанию, которое воздается матери Христа в церкви почти пятнадцать столетий, возможно предположить, что Св. Дева- “честнейшая херувим и славнейшая без сравнения серафим” — для церкви является не членом ее, а как бы выше ее, вне ее стоящая. Непрестанные излияния благодеяний есть только Ея доброта. и перед Грозным Судьей Она наша Ходатаица, единая заступница.
Но, конечно, все деяния Богоматери входят в домостроительство Христа в Своей церкви. Слово “единая заступница” обозначает, что св. Дева Мария является как бы единственной заступницей членов церкви, которые плохо или совсем не ходатайствуют друг за друга, — а не то, что Христос, как судья, нуждается в содействии заступника. Он единственный податель любви, и Его доброта — любовь безгранична и несравнима ни с кем. “Один свят, один Господь Иисус Христос”.
Поэтому необходимо помнить, что будет грех против Господа Иисуса Христа (и обида для св. Девы Марии), если мы будем почитать Богородицу не как поставленную Богом на служение церкви, и исполняющую послушание Христово, а как имеющую Божественную самостоятельность Царицу Небесную (церковь именует св: Деву Марию — своего первого члена — Царицей Небесной, как владеющую совершенством любви Христовой). Чтобы яснее разуметь, что хотим мы сказать здесь, обратимся ко времени, когда св. Дева Мария жила у ап. Иоанна. Тогда св. Дионисий Ареопагит, пришедший в Иерусалим нарочито, чтобы сподобиться лицезрения Божией Матери, введенный ап. Иоанном перед лице Ея, так изобразил свои чувства в письме к ап. Павлу: “свидетельствуюсь Богом, что, если бы не хранил я в памяти и в новопросвещенном уме твоего, отче, Божественного учения и законов, то признал был Деву Марию за истинного Бога и воздал бы Ей поклонение, подобающее одному истинному Богу” (Чет. — Мин. Август 15).
