Сульпиций Север - Труды
XXIV.
1. Однако, стало известно, что примерно в это же время в Испании объявился юноша, который, обретя себе многими свидетельствами широкую славу, вознесся до такой степени, что провозгласил себя Илией[730]. 2. И когда многие неожиданно уверовали в него, то он пошел еще дальше и заявил, что он - Христос. Это настолько ввело всех в заблуждение, что некий епископ по имени Руф стал почитать его как Бога, вследствие чего ныне мы видим Руфа лишенным сана. 3. Многие из братьев наших утверждали, что в это же время и на Востоке появился некто, утверждающий, что он Иоанн[731]. Из всего этого мы можем заключить, что с появлением подобного рода лжепророков, близится приход Антихриста, который посредством их проясняет тайну зла.
4. И, наверное, не следует умолчать и о том, сколь искусной хитростью в эти же дни дьявол искушал Мартина. Ибо как-то днем, упреждая молитву, объятый пурпурным светом, яркостью сияния которого можно легче ввести в заблуждение, а также одетый в царские одежды, увенчанный диадемой из драгоценных камней и золота и в золотых же башмаках, с приветливой улыбкой и приятной внешностью, дабы ничего не [заставило] подумать о дьяволе, предстал он перед молящимся Мартином в его келье. 5. И поскольку сначала Мартин был введен в смущение его видом, то долго они оба пребывали в полной тишине. Тогда первым заговорил дьявол: "Узнай, Мартин, кто перед тобой: я - Христос. Намереваясь сойти на землю, прежде всего я решил явиться тебе". 6. Когда на это Мартин промолчал и ничего не сказал в ответ, дьявол еще раз решил проявить свою дерзость: "Мартин, - сказал он, - почему ты медлишь уверовать в то, что видишь? Я - Христос". 7. Тогда Мартин, просветленный Святым Духом в том, что это дьявол, а не Бог, так сказал: "Господь Иисус говорил, что придет ни облаченным в пурпур, ни в сиянии диадемы; я не поверю никакому иному Христу, кроме как в том обличии, в котором он страдал, и тем знакам креста[732], которые он явил". 8. При этих словах дьявол тут же исчез как дым и келья наполнилась таким зловонием, что тем самым он оставил явное свидетельству тому, что это был именно сатана. И дабы кто-либо случайно не посчитал все это за выдумку, [я говорю], что о случае этом, только что мною описанном, я услышал из уст самого Мартина.
XXV.
1. Ибо когда верой его широко известной, жизнью и стремлением к добродетели мы воспламенились, нами в знак признательности и по стремлении узреть его было предпринято паломничество, так как уже тогда было у нас страстное желание описать его жизнь, о которой мы частично узнали от него самого, насколько он позволил себя расспросить об этом, частично же от тех, кто был очевидцем или знал тех, кого мы знали. 2. Но в то же время невозможно было поверить в то, с каким смирением, с какой кротостью принял он меня, возблагодарив и возрадовавшись более всего Богу, ибо [гораздо] больше обрел он от нас, чем мы, предпринявшие это путешествие, от него. 3. Меня, недостойного, - я [так и] не осмелился [попросить его] об исповеди - когда удостоил приобщения к святой своей трапезе, то сам воду для рук наших предложил, а вечером сам ноги нам омыл. И никак я не мог сопротивляться или гневаться, ибо столь был подавлен его величием, что полагал прегрешением выразить свое неудовольствие. 4. Беседа же его с нами была ни о чем ином, как о соблазнах мира и бренности светской жизни; о том, чтобы мы были достойными детьми и воинами Господа Христа. И приводил он нам замечательнейший пример выдающегося мужа нашего времени Паулина, - о нем мы уже упомянули, - который всеми силами стремился следовать Христу, [будучи] почти единственным в те времена исполненным евангелического дара; 5. призывал нас ему следовать, ему подражать; и - блажен век сей, раз можно привести пример такой добродетели, когда, следуя слову Божьему, богатый и имущий многое [из своего] продал и раздал бедным, что явилось деянием неслыханным. 6. И сколько в словах Мартина и речи его было величия, сколько достоинства! Сколь страстен, сколь неутомим он был, сколь легко и доступно отвечал на вопросы желавшего написать [о нем]! 7. И поскольку, я знаю, многие неверующие [с сомнением отнесутся] ко всему сказанному, ибо, наверняка, не поверят тому, чему я сам был свидетелем, то призываю в свидетели Иисуса и [наше] общее чаяние[733], что никогда не слышал речи, [исполненной] столького ума, доброго нрава и чистого слова. И сколь же мала эта хвала добродетелям Мартина! 8. И разве не чудом было все это для человека необразованного, хотя и не лишенного [определенных] дарований.
XXVI.
1. Но вот книга [моя] уже требует окончания, произведение должно быть завершено. И не потому, что все, кто бы мог рассказать о Мартине, умерли, но потому, что мы, как бездарные поэты, небрежные в конце труда [своего], подавлены обилием материала. 2. Ибо, если деяния его мы так или иначе смогли выразить словами, то внутреннюю его жизнь и повседневные привычки, душу, всегда устремленную к небу, - никогда, честно скажу, никакими словами не выразишь. А именно: эту твердость и умеренность в воздержании и постах, неутомимость во время ночных бдений и молитв, ночные и, равным образом, дневные после этого делa . И не было никакого перерыва в [заботе о] деле Божьем, когда бы он предался отдыху или [постороннему] занятию, даже еде или сну, разве что по необходимости природной. 3. И, признаюсь честно, если, как утверждают, сам Гомер являлся ему из преисподней, то это вполне могло быть, ибо все в Мартине пребывало [гораздо] в большей степени, чем это можно было бы описать словами. Никогда никакой час или мгновение не проходили, чтобы не устремлялся он к молитве или чтению; впрочем и во время чтения или другого занятия, никогда душу от молитвы не отвлекал. 4. Ведь у кузнецов, например, есть такой обычай: во время своей работы они ради отдыха ударяют по пустой наковальне. Так и Мартин, занимаясь, казалось, посторонним делом, он всегда молился. 5. О, воистину это был блаженный муж, в котором не было лукавства: никого не осуждал, никого не проклинал, никому злом за зло не воздавал. Ибо против всех несправедливостей обрел такое терпение, что, когда стал епископом, без всякого порицания переносил он поношения самых низших клириков и потому либо изгонял их позже, либо все же удерживал своей любовью, в которой сам [постоянно] пребывал.
XXVII.
1. Никто никогда не видел его во гневе, никто - раздраженным или смеющимся; он всегда был ровен. Казалось, что небесная радость, превосходящая человеческую природу, всегда пребывает на его лице. 2. Никогда ничего, кроме Христа, в речи его, никогда ничего, кроме благочестия, мира и милосердия в сердце его не пребывали. И многих своих недоброжелателей, которые на невинного и смиренного змеиными языками и ядовитыми словами клеветали, имел он обыкновение оплакивать за грехи их. 3. Конечно, мы встречаем завистников его добродетели и жизни, которые ненавидят в нем то, чего в себе не находят и чему не имеют силы подражать. Потому, о сколь же нечестивы печаль и скорбь тех, кто является чуть ли не гонителями его, и тех, кто сам был изгнан епископом. 4. Не стоит [здесь] называть кого-либо по имени, хотя нас самих облаивают со всех сторон. Достаточно будет, если кто-нибудь из них прочитает это, признает и устыдится. Если же разгневается, [то значит] подтвердит, что [это] о нем сказано, в то время как мы, возможно, имели ввиду других. 5. Не исключаем мы и того, что и нас тоже вместе с этим мужем ненавидят. 6. Я полагаю бесспорным, что всем святым [мужам] эта книжка понравится. В остальном же, если кто-то нечестиво ее прочтет, то сам согрешит. 7. Я же знаю о себе [лишь] то, что писал подвигнутый любовью ко Христу и с верой в [свое] дело, обнародывая бесспорное и говоря правду; и да обретет приуготовленную Богом награду, я надеюсь, не тот, кто прочитает, а тот кто уверует[734].
ДИАЛОГИ
ДИАЛОГ I
I.[735]
1. Когда сошлись [как-то] вместе я и Галл, муж любезнейший мне и из-за памяти о Мартине, ибо был он из числа его учеников, и из-за заслуг своих, то к нам присоединился и мой Постумиан, [некогда] оставивший родину и [недавно] вернувшийся с Востока, где он пробыл три года. 2. Я обнял любимейшего человека, припал к его коленам, поцеловал ноги, и мы, взволнованные тем, что столько времени [не виделись] друг с другом, то смеясь, то плача, [стали неспешно] прохаживаться [по келье], а потом, постелив свои власяницы, сели на землю. 3. И вот первым молвил слово Постумиан, пристально смотря мне в глаза: “Когда я был в далеких египетских краях, восхотелось мне дойти до моря. Там увидел я грузовое судно, что уже готовилось отплыть с товаром, державшее путь в Нарбон[736]. И вот ночью, во сне, предстал мне ты и, взяв меня за руку, повлек [за собой] и привел [на это судно]. Вскоре, когда рассвет разогнал ночную мглу, проснувшись там, где я отдыхал, стал я размышлять о [значении] этого сновидения, и такой вдруг внезапно навалившейся тоской по тебе был охвачен, что без всякого промедления взошел на корабль. На тридцатый день мы прибыли в Массилию[737], оттуда добрался я к вам через десять дней: настолько удачным было плавание с благочестивой целью. Ты же сейчас поведай нам, тебя обнявшим и наслаждающимся [общением] с тобой, зачем мы столько морей переплыли и столько земель прошли”. 4. На это я ответствовал так: “В то время, как ты пребывал в Египте, я всегда был вместе с тобой и душой и помыслами, любовь твоя была со мной днем и ночью и поскольку ты предполагаешь вскоре снова покинуть меня, то потому, жадно внимая тебе, я смотрю на тебя, тебя слушаю, с тобой говорю, никого не допуская в нашу тайну, которая пусть останется в этой уединенной келье [между] нами. Ибо присутствие нашего Галла, я надеюсь, ты перенесешь без неприязни, поскольку и он твоему приходу, как ты сам видишь, так же как и я, чрезвычайно рад”. 5. “Несомненно правильным, - ответил Постумиан, - будет удержать в нашем сообществе Галла: хотя он мне малоизвестен, но поскольку он мил тебе, то не может и мне не понравиться, особенно раз он из учеников Мартина. И я, рассказывая, как вы просите, ничуть не буду обременен сообществом вашим, ибо затем я и прибыл сюда, чтобы, после того, как обнимет меня мой Сульпиций, многословно удовлетворить его желание”.
