Вашингтон Ирвинг - Жизнь Магомета. Путь человека и пророка
Магомет получил это письмо, когда был удручен болезнью и заботой о военных приготовлениях; потому он и ограничился следующим ответом:
«От Магомета, пророка Божия, Мусеильме-лжецу. Земля принадлежит Господу, и Он предоставляет владение ею тем из рабов Его, которые заслужили Его милость. Счастливы живущие в страхе Божием».
Среди других дел самозванство Мусеильмы не было обуздано и возмездие отложено до другого времени.
Глава тридцать восьмая
Армия, готовая к походу против Сирии. Предводительство армией поручено Осаме. Прощание пророка с войсками. Его последний недуг. Его проповедь в мечети. Его смерть и сопровождавшие ее обстоятельства.
На одиннадцатом году хиджры после усиленных приготовлений сильная армия была готова к выступлению против Сирии. Можно было бы счесть за признак ослабления умственных способностей Магомета то обстоятельство, что командование такой армией в этой экспедиции он доверил двадцатилетнему юноше Осаме, вместо того чтобы поручить его одному из своих старых и испытанных полководцев. Но тут, по-видимому, сказалась его благосклонность, подсказанная нужными и благодарными воспоминаниями. Осама был сын Зайда, преданного вольноотпущенника Магомета, который так явно доказал Магомету свою любовь, уступив ему прекрасную жену свою Зайнаб. Зайд до конца оставался ревностным и самоотверженным учеником его и пал, доблестно сражаясь за веру, в битве под Мутой.
Магомет знал, что выбор его сделан рискованно, и, опасаясь, что войска не будут подчиняться такому молодому предводителю, на общем смотре увещевал их повиноваться, напомнив им, что отец Осамы, Зайд, был главнокомандующим в такого же рода экспедиции против того же народа и пал от его руки; а было бы справедливой данью памяти отца дать возможность сыну отомстить за смерть его. Потому, передав знамя свое в руки молодого военачальника, он призывал его храбро бороться за веру со всеми, не признающими единого Бога. Войско выступило в тот же самый день и расположилось лагерем под Джорфом, в нескольких милях от Медины; но случились обстоятельства, прервавшие его дальнейшее движение.
В эту же ночь у Магомета был сильный приступ той болезни, которой он страдал и раньше; некоторые приписывали причину ее яду, поднесенному ему в Кхаибаре. Приступ начался страшной головной болью с головокружением и бредом, который, по-видимому, бывал при всех его болезненных проявлениях. Пробудившись в полночь от тревожного сна, Магомет повелел рабу сопровождать его, говоря, что мертвецы, похороненные на мединском общественном кладбище, призывают его прийти и помолиться за них. Среди ночной темноты он вместе с рабом направился к обширному кладбищу, находившемуся за стенами города, безмолвного и погруженного в сон.
Став среди могил, он громким голосом с торжественным воззванием обратился к покоившимся, говоря: «Радуйтесь, вы, обитатели гробов! Утро вашего пробуждения будет гораздо тише и спокойнее предстоящего живущим. Участь ваша счастливее. Бог избавил вас от грозящих им бурь, которые будут сменять одна другую, подобно страже в бурную ночь, и каждая последующая будет мрачнее предыдущей».
Помолившись за покойников, он обратился к своему рабу: «Мне дан выбор, – сказал он, – или оставаться в этом мире до конца века и упиваться всеми наслаждениями, или скоро возвратиться к Богу; и я избрал последнее».
Начиная с этого времени болезнь его быстро усиливалась, хотя он и старался, по обыкновению, выходить из дома и менять свое местопребывание ежедневно то у той, то у другой жены, как он привык это делать всегда. Он был в жилище Маимуны, когда приступ болезни до такой степени усилился, что он ясно почувствовал приближение рокового конца. Сердце влекло его к любимой жене Аише: с ней хотел он пробыть последние минуты жизни. С обвязанной головой и дрожа всем телом, он при помощи Али и Фадлеша, сына ал-Аббаса, добрался до ее жилища. Аиша тоже страдала сильнейшей головной болью и просила у него лекарства.
«Зачем лекарство? – сказал он. – Было бы лучше для тебя умереть раньше меня. Я бы закрыл тебе глаза, обвил бы тебя пеленами, положил в гроб и стал бы молиться».
«Да, – отвечала она, – а потом ты вернулся бы в мой дом и стал бы жить с одною из остальных твоих жен, которая воспользовалась бы таким образом моей смертью».
Магомет с улыбкой выслушал этот упрек ревнивой нежности и отдался на попечение Аиши. Вскоре к нему пришла Фатима, жена Али, единственная дочь его, оставшаяся в живых. Аиша часто уверяла, что она никогда не видала никого, кто бы был так похож на пророка мягкостью характера, как эта дочь его. И он всегда относился к ней с почтительною нежностью. Когда она входила к нему, он обыкновенно вставал, шел к ней навстречу, брал ее за руку, целовал, а потом сажал на свое место. Рассказ Аиши об их встрече в настоящем случае сохранился в преданиях, собранных Абульфедой.
«Милости просим, дитя мое», – сказал пророк и посадил ее около себя. Потом он сказал ей что-то на ухо, отчего она заплакала. Заметив ее огорчение, он еще раз что-то сказал ей шепотом, и лицо ее просияло от радости. «Что значит это? – спросила я Фатиму. – Пророк почтил тебя таким знаком доверия, какого никогда не оказывал ни одной из своих жен». – «Я не могу выдать тайны пророка Божия», – отвечала Фатима; но после смерти его она открыла, что в первый раз он сообщил ей на ухо о приближении своей кончины и, заметив, что она плачет, утешил ее уверением, что и она скоро последует за ним и будет на небе царицей правоверных мусульманок.
На следующий день болезни Магомет почувствовал мучительный лихорадочный жар и велел из кувшинов обливать себе голову и тело, причем во время пароксизмов кричал: «О как кхаибарский яд терзает мои внутренности!».
Несколько оправившись, он при помощи друзей пошел в мечеть, которая была рядом с его жилищем. Здесь, сидя в кресле на кафедре, он усердно молился и затем, обратившись к многочисленному собранию, сказал: «Если у кого-нибудь из вас лежит что-нибудь на совести, пусть он выскажется, чтобы я мог вымолить у Бога прощение ему». Услыхав это, один человек, считавшийся набожным мусульманином, выступил вперед и сознался, что он – лицемер, лжец и ученик, не сильный в вере. «Прочь отсюда! – крикнул Омар. – Зачем ты открываешь то, что Бог терпит еще скрытым?». Но Магомет обратился к Омару с укором: «О сын Хаттаба, – сказал он, – лучше стыдиться в этом мире, чем мучиться в будущем!». Затем, подняв глаза к небу, он стал молиться за самообвинителя. «О Боже! – воскликнул он. – Дай ему искренность и веру и отними у него немощь в исполнении тех повелений Твоих, которые подсказывает ему совесть».
Потом он, снова обращаясь к собранию, сказал: «Если я ударил кого-нибудь из вас, то вот моя спина – пусть и он ударит меня. Если я рассердил кого-нибудь из вас, пусть он теперь же осыплет меня упреками. Если я несправедливо отнял у кого-нибудь из вас что-либо, пусть он придет теперь ко мне и получит удовлетворение».
В ответ на это какой-то человек из толпы напомнил Магомету о долге в три серебряных динария и тут же получил их обратно с процентами. «Много легче теперь, – сказал пророк, – претерпеть наказание, чем в вечности».
Затем он стал усердно молиться за правоверных, павших в битве под Ухудом и пострадавших за веру в других битвах, ходатайствуя за них в силу связи, существующей между живыми и мертвыми.
Закончив молитву, он обратился к мухаджирам, или изгнанникам, сопровождавшим его из Мекки, увещевая их чтить ансаров, или мединских союзников. «Число верующих увеличиться не может. Они были моей семьей; у них я нашел приют. Делайте добро тем, кто им делает добро, и не поддерживайте дружбы с теми, кто неприязненно относится к ним». Наконец, он дал три прощальных повеления: первое – изгнать всех идолопоклонников из Аравии; второе – дать всем прозелитам одинаковые права; третье – молиться неустанно.
По окончании проповеди и увещевания его, бережно поддерживая, отвели обратно в жилище Аиши, куда он вернулся до того истощенным, что вскоре лишился чувств.
Болезнь усиливалась со дня на день и, по-видимому, протекала с периодами бреда; он говорил, например, что к нему являлся от Бога ангел Гавриил, чтобы узнать о состоянии его здоровья, и сказал ему, что от него самого зависит назначить час своей смерти, так как Аллах запретил ангелу смерти приближаться к пророку без его дозволения.
Во время одного из пароксизмов он потребовал письменные принадлежности, чтобы иметь возможность завещать несколько житейских советов своим последователям. Присутствующие смутились, опасаясь, чтобы он не сказал чего-нибудь подрывающего авторитет Корана. Услыхав их препирательства между собою относительно того, следует ли удовлетворить его требование или нет, он велел им выйти из комнаты, а когда они вернулись, об этом не было уже больше речи.
В пятницу, в день религиозного собрания, он, невзирая на свою болезнь, приготовился совершить богослужение в мечети; для того же, чтобы освежиться и поддержать свои силы, он снова велел облить себя водой, но, употребив усилие, чтобы встать и пойти, он ослабел и потерял сознание. Придя в себя, он просил совершить богослужение Абу Бакра, заметив при этом: «Аллах дал своему служителю право назначать на свое место кого он хочет». Впоследствии у некоторых сложилось мнение, что пророк намеревался сделать своим преемником по службе этого вполне испытанного друга и последователя, но Абу Бакр боялся придать этим словам такое точное значение.
