Архимандрит Тихон (Шевкунов). - "Несвятые святые" и другие рассказы.
Елена возмутилась еще больше.
— А кошки? Кошки тоже нечистые животные?
— Нет. Только собаки. Собаки и свиньи.
Это я, конечно, в сердцах добавил. Свиньи были нечистыми тварями давным-давно, еще во времена Ветхого Завета, а теперь православные с большим удовольствием ими питаются. Но уж больно меня разозлил этот избалованный пудель.
— Свиньи?! — воскликнула Елена. — Да как вы можете сравнивать!
Ее поддержала супруга Олега Александровича:
— Что же, теперь после вашего освящения и собаку в доме нельзя будет держать? — поинтересовалась она.
— Да нет же! Но есть причины, по которым в Церкви собака считается нечистым животным. Не мы эти правила устанавливали, и не нам их отменять. Это совсем не означает, что вашего пуделя надо выгонять из дома. Но, во всяком случае, священнодействия при нем совершать не положено. Так что на время освящения его надо будет куда-нибудь покрепче запереть.
— Но все-таки можно хоть как-то объяснить, отчего именно собака у вас в Церкви нечистая? — не унималась Елена. — Что за дискриминация? В других эзотерических учениях такого нет. Это просто случайные и надуманные измышления.
— Ничего случайного не бывает, — ответил я. — А что касается эзотерических учений… Вы не задумывались, Елена, почему, например, при ваших особых увлечениях мистикой у вас в доме живет именно черный пудель?
— И что же здесь странного?
— А хотя бы то, что как раз в виде черного пуделя Мефистофель явился Фаусту.
— Кто, простите, явился? Мефистофель?
— Именно он. Тот самый бес из романа Гёте «Фауст». Гёте переложил одну древнюю западную легенду. Когда Фауст решил заключить сделку с дьяволом, Мефистофель заявился к нему в гости именно в образе черного пуделя.
— И вы всерьез говорите о Мефистофеле? В наше время?
— Для тех, кто опрометчиво увлекся игрой в дурную мистику, Мефистофель будет актуален и в наше, и в любое другое время. На самом деле это очень опасные забавы. Тех, кто легкомысленно доверяется ему, Мефистофель жестко берет на крючок. Так что совсем недаром у вас в доме поселился черный пудель.
— Он не поселился. Я сама его купила в элитном московском клубе.
— Конечно. Но купили не болонку, не той-терьера, не белого пуделька, а именно черного!
Гости собрались вокруг и с нескрываемым интересом вслушивались в нашу дискуссию.
Елена рассмеялась.
— Батюшка, вы шутите! При чем здесь Мефистофель? Просто вы — православный священник, и вам не нравится, что люди особыми, возможно, неизвестными вам путями исследуют тайны духовного мира. А сейчас вы придираетесь к моей собаке. Вы, наверное, так перепугались, когда она вас чуть не укусила, что готовы нам рассказывать про чертей, про ад и сковородки. И Мефистофелем еще пугаете!
Спорить с девушкой было непросто. Но тут мне на помощь пришел Олег Александрович. Он подхватил визжащего пуделя под мышку и отволок его в сарай. А я, не без внутренних сомнений, занялся приготовлением к освящению. Слава Богу, в доме не было никаких эзотерических изображений, картин и символов. А то бы пришлось, как уже случалось, долго убеждать снять их со стен.
На освящении вместе с хозяевами присутствовали и гости. Когда обряд был закончен, все собравшиеся почувствовали: в доме что-то неуловимо изменилось. Так всегда бывает после этого священнодействия. И мы с Еленой уже менее насупленно смотрели друг на друга. В завершение все громко, хотя и нестройно, пропели Олегу Александровичу и его семейству «Многая лета».
Один из энергетиков, живших по соседству, попросил меня освятить и его дом. Я конечно же не отказал, а Олег Александрович предупредил только, чтобы мы поторопились: пора было садиться за праздничный стол.
Выйдя в сад, я встретил запоздавшего на новоселье гостя. Водитель с трудом нес за ним какой-то огромный подарок, завернутый в белую простыню.
Минут за сорок управившись с еще одним освящением, я вернулся к Олегу Александровичу в предвкушении обеда. Но, войдя в гостиную, застал странную картину: гости, испуганные и бледные, стояли молча. А на Никитиных — Олеге Александровиче, Галине Дмитриевне и Лене — просто лица не было.
Первая мысль, которая пришла мне в голову, — от свечей, зажженных на освящении, что-то вспыхнуло, случился небольшой пожар. Я в тревоге оглянулся, ища следы огня, и вдруг в углу комнаты увидел… Мефистофеля! Да, да, это был самый настоящий Мефистофель — искусная скульптура из черного чугуна в половину человеческого роста. Мефистофель был изображен в виде испанского гранда, при шпаге и с тонкой, глумливой ухмылкой на устах. Рядом со скульптурой сидел черный пудель. Он самозабвенно терся боком о холодный чугун. У меня даже мурашки побежали по телу.
— Что это?! — с ужасом прошептал я, вспоминая недавний разговор.
Судя по выражению лиц присутствующих, они тоже не забыли тему нашей беседы.
Оказалось, что запоздалый гость, которого я встретил по дороге — а им оказался Леонид Владимирович Макаревич, руководитель громадного московского «Электрозавода», — привез в подарок на новоселье эту дорогую скульптуру знаменитого каслинского литья. Ее-то, завернутую в простыню, и принес за ним в дом водитель.
Когда Леонид Владимирович торжественно сдернул покрывало со своего замечательного подарка, гости остолбенели. Их изумление и ужас только усилились, когда черный пудель, к тому времени уже выпущенный из своего заточения, вдруг подошел к скульптуре, обнюхал ее и уселся рядом. Да еще стал ласково тереться боком о чугун, словно кошка. Такую картину я и застал, когда вошел в гостиную. Только Макаревич в полном недоумении в который раз спрашивал:
— Слушайте, да объясните же наконец, что происходит?
Все вместе, дополняя друг друга, мы поведали изумленному Леониду Владимировичу эту странную историю. Сначала он заподозрил, что его разыгрывают, но в конце концов, должен был нам поверить — уж слишком взволнованны и искренни мы были. Да и поведение пуделя выглядело совершенно поразительно.
Олег Александрович и вся его семья, извинившись перед Леонидом Владимировичем, обратились ко мне с просьбой забрать эту скульптуру и увезти ее куда угодно.
Макаревич пытался слабо протестовать:
— Но послушайте, товарищи! Это же просто совпадение!
— Да-да, конечно, совпадение! — горячо согласился с ним Олег Александрович и, повернувшись ко мне, снова попросил: — Отец Тихон, очень вас прошу, заберите ее отсюда сейчас же.
Макаревич только руками развел.
Мы уложили скульптуру в багажник моей машины. У всех сразу улучшилось настроение, и мы уселись за обед.
Возвращаясь домой, я как-то совершенно забыл о скульптуре и еще пару дней возил ее по всей Москве. Наконец, я вспомнил, что за предмет находится у меня в автомобиле, и мы с моим другом, отцом Анастасием, поздним вечером отвезли бронзового Мефистофеля к набережной Яузы и утопили в реке.
Нелепая, конечно, история. И какое-то совсем уж странное совпадение. Но только после этого случая Елена оставила свои увлечения эзотерикой. А Олег Александрович Никитин решил ходить в храм. Хотя и делал он это по какому-то своему, ему одному ведомому календарю и упрямо появлялся в церкви исключительно по праздникам Казанской иконы Божией Матери. Но об этом особый рассказ впереди.
Об одной христианской кончине.
Для священника его служение открывает нечто такое, что недоступно более никому. Не буду упоминать здесь о совершении Божественной литургии: происходящее у престола Божия в минуты Евхаристии — превыше всякого описания. Но и кроме литургии у священства есть такие исключительные возможности познания нашего мира и человека, о которых другие люди просто не могут помыслить.
Врач и священник нередко присутствуют при последних минутах земной жизни христианина. Но священник — единственный свидетель последней исповеди. Речь не о том, в чем именно кается умирающий: грехи у людей, как правило, одни и те же. Но священник становится очевидцем, а зачастую и участником поразительных событий раскрытия таинства Промысла Божиего о человеке.
+ + +
Древнее предание донесло до нас слова Христа: «В чем Я найду вас, в том и буду судить». В церковном народе издавна хранится вера, что если человек перед кончиной сподобится причаститься Святых Христовых Таин, то его душа сразу возносится к Богу, минуя все посмертные испытания.
Я нередко поражался, почему некоторые люди (и таких примеров хватает) могли всю жизнь посещать храм, быть даже монахами, священниками или епископами, но обстоятельства перед их смертью вдруг складывались так, что они умирали без причастия. А другие в храм вообще не ходили, жили, что называется, неверующими, а в последние дни не просто являли самую глубокую веру и покаяние, но и, сверх всякого чаяния, Господь удостаивал их причащения Своих Тела и Крови.
