Святитель Илия (Минятий) - Слова в Великий пост
Два архиерея были судьями Иисусу: Анна и Каиафа. Когда Иисус говорит и ответствует, это оказывается неугодным Анне, и тот велит Его заушать. Когда Иисус молчит, ничего не говорит, это оказывается неугодным Каиафе, который Его заклинает и принуждает говорить: «Заклинаю Тя Богом Живым, да речеши нам, аще Ты еси Христос, Сын Божий» (Мф. 26:63). Что же должно было делать Христу с такими архиереями? Если говорит, осуждают как виновного, а молчит — Его принимают за безумца. Но, безбожный архиерей, зачем делать заклинания, зачем собирать лжесвидетелей, зачем добиваться от Иисуса, чтобы Он Сам свидетельствовал о Себе, когда здесь же, на дворе архиерейском, есть один из Его учеников — стоит только призвать его, и он скажет истину. Где ты, Петр? Приди и засвидетельствуй, Кто таков Иисус! — «Не знаю Человека» (Мф. 26:74). — Разве ты, Петр, не знаешь этого Божественного Учителя, когда ты у Него уже три года был апостолом и учеником, которого Он из рыболовов сделал ловцом душ человеческих, которому Он поручил ключи от Царствия Небесного? Ты не знаешь Того, Кто вчера твои ноги омыл и причастил тебя Своих Божественных тела и крови? — »Не знаю Человека». — Не тот ли Он самый, Которого ты исповедал: «Ты еси Христос, Сын Бога Живаго» (Мф. 16:16)? Не тот ли Он, Которого ты уверял, что лучше примешь смерть, чем отречешься от Него? «Душу мою за Тя положу» (Ин. 13:37). — «Не знаю Человека». — Петр, искренний друг, когда видел славу Христа, преобразившегося на Фаворе, готов был с Ним вечно пребывать — «добро есть нам зде быти» (Мф. 17:4), но во время страданий Его, он не признает Его, троекратно отрекается от Него. О, непостоянство дружбы человеческой, нарушение обещаний, неверность человеческих сердец! О страдание, болезнь, горе для души Иисусовой! Он поистине мог сказать: «Прискорбна есть душа Моя до смерти». О Петр, ты клянешься, что не знаешь Иисуса, и утверждаешь настойчиво: «Не знаю Человека»; но Пилат обличает тебя, показывая Его всему народу, говорит: «Се, Человек» (Ин. 19:5)!
Иисусе мой! И что я вижу ныне? Увы мне! Едва ли ошибается Петр, когда говорит, что он Тебя не знает. Иудейская ненависть соделала Тебя таким, что Ты стал неузнаваем. Лишилось вида и красоты Твое лицо — радость и сладость ангелов! Его обезобразили заплевания и заушения! Отчего столько крови течет из Твоих удов пречистых? Отчего у Тебя от главы до ног столько ран, что весь Ты являешься как бы одной раной? И откуда столь жестокое мучение для пречистой плоти Твоей? Все это сделали бичевания по велению Пилата. В чем же была вина Твоя? Наиболее в том, что Ты никакой вины не имел. «Ни единыя вины обретаю в Нем» (Ин. 18:38), вот слова Пилата. А что это за венец, который на Тебе? Это венец терновый, с усилием надетый на главу, которую он больно уязвляет, нестерпимо–мучительно. Что за красная одежда на Тебе? Это убогая багряница, в которую воины нарядили Тебя для поругания, как бы Царя Иудейского. Довольно бы сего, даже слишком много, довольно бы одного мучения без поруганий, но здесь и крайнее страдание, и вместе — крайнее же поругание! И кто пострадал столько, кто поруган столько, сколько Ты, сладчайший Иисусе? Не сие ли побудило Тебя сказать: «Прискорбна есть душа Моя до смерти!»
«Се, Человек!» Где ты, Петр? Узнаешь ли ты теперь сего Человека? Но Петр уже покаялся: от горести и от стыда он не может возвести на Него своих очей, которые стали двумя источниками горчайших слез, — «исшед вон, плакася горько».
«Се, Человек!» Мария, огорченная Мать! Узнаешь ли Ты сладчайшего Своего Сына? Но где в таком вопле, в таком иудейском смятении Тебе Его увидеть?
«Се, Человек!» Посмотри на Него с небес Ты, предвечный Отче! Воззри на того любезного Сына, Которого Ты прежде денницы из чрева родил. Но в этот час и Небесный Отец закрыл крылами серафимов блаженные очи, чтобы не видеть страданий Своего предвечного Сына, Которого Он уже предал на жертву.
«Се, Человек!» Где вы, апостолы и ученики? Они все оставили Его и разбежались. Он один, несчастный, не имеет ни одного друга, кто бы на Него посмотрел и о Нем пожалел.
«Се, Человек!» Архиереи, старцы, книжники иудейские! Хотели б вы видеть Его еще более измученным, еще более поруганным, чем теперь? Разве недостаточно этих страданий, чтобы вполне удовольствовать ваш гнев? Такое жалостное зрелище должно бы вызвать в вас скорее сострадание, чем ненависть. Ужаснись, солнце! Восплачьте, небеса! Между всем бесчисленным народом не нашлось никого, кто бы при виде таких мучений пожалел Его, кто бы не наслаждался зрелищем Его ран, кто бы не жаждал упиться Его кровью. Со всех сторон неслись неистовые крики: «Распни, распни Его» (Лк. 23:21; Ин. 19:6)! Поэтому как не сказать было Иисусу: «Прискорбна есть душа Моя до смерти!»
Уйди же, незлобивый Агнче Божий, скройся на малое время от этих кровожадных волков, пока между тем игемон Пилат придумает сделать еще какой–нибудь новый опыт, чтобы освободить Тебя от казни!
2
Обычай был в тот великий день, который был приготовлением к пасхе иудейской, отпускать по просьбе народа на свободу одного из осужденных узников. Тогда в темнице был известный всей Иудее разбойник по имени Варавва. По этой причине Пилат, не находя никакой вины в Иисусе, стал предлагать иудеям, кого из двух ему выпустить на свободу: Иисуса или Варавву? «Кого хощете (от обою) отпущу вам?» (Мф. 27:17). «Послушайте, иудеи! Вот всем известный разбойник Варавва, руки которого осквернены недавно пролитой человеческой кровью, такой грабитель, который наводит ужас на всю Иудею, государственный преступник, враг общего покоя, злодей, достойный тьмы смертной; а вот Иисус Назарянин, человек кроткий, миролюбивый, добрый ко всем, общий благодетель, чудотворец, Который больных исцелял, прокаженных очищал, слепым свет даровал, мертвых воскрешал. Кого хотите вы, чтоб я из двух вам отпустил? Что вы скажете, вы, из мертвых воскресшие? вы, слепые, зрение получившие? вы, прокаженные, очистившиеся? голодные, в пустыне немногими хлебами от Него накормленные? Дети еврейские, народ иерусалимский! Вы третьего дня принимали Его, как Царя Израильского с криками «Осанна», с вайями и ветвями. Кому же из двух вы хотите даровать жизнь и свободу? Разбойнику или Благодетелю? Убийце или Целителю? Варавве или Иисусу?»
О, бесчеловечность неблагодарного народа! Все хотят иметь в живых Варавву. А Иисуса? «Да пропят будет» (Мф. 27:23)! Но какая Его вина, говорит им игемон , — «коеубо зло сотвори?» (Там же) «Да пропят будет!» Пусть будет так, мыслит Пилат, умыв руки мои, чист я буду от крови Праведника сего; кровь Его пусть будет на вас. «Да пропят будет… Кровь Его на нас и на чадах наших» (Мф.27:23–25)!
Подожди немного, прошу тебя, Пилат! И прежде решительного приговора выслушай слова два–три. Зачем ты спрашиваешь у толпы людей еврейских, кого освободить: Христа или Варавву? Ты знаешь, что они все враги Христовы, что они предали Его на умерщвление не за какую–либо вину, а только из зависти. Ты и властитель, и судья: власть и суд в твоих руках. Что Христос невинен, ты сам об этом объявляешь; что Варавва виновен, ты сам это видишь; что евреи, обвиняющие Христа, Его явные враги и оговаривают Его только из зависти, ты сам и об этом знаешь, — «ведяше бо, яко зависти ради предаша Его» (Мф.27:18). Не истина ли это? «Что есть истина?» (Ин. 18:38) — спрашивает он и, отвернувшись, отходит прочь. Постой, Пилат, заклинаю тебя Богом, подожди!
Ужели так вы, властители земные и судьи, во время суда не взираете на истину? Весы, которые вы держите, не суть ли весы правосудия, что точно измеряют истину? Приговоры, которыми вы вершите дела, имеют ли другую какую–либо цель, кроме достижения истины? «Что есть истина?» — ответствует Пилат.
Зачем ты искушаешь меня? — говорю я еще раз Пилату. Что я слышу? Что истина изгнана из судебных мест? Пилат, осмотрись хорошенько и рассуди, что делаешь: ты освобождаешь Варавву — ведь он разбойник, привыкший к убийствам и грабежам, сидевший не раз и подолгу в тюрьме в оковах и нисколько от этого не исправившийся; он опять переймет дорогу, будет опять душегубствовать, опять в страх и трепет приведет всю Иудею, опять наделает бед пуще прежних. И всему будешь причиной ты. Что ты на это скажешь? Не отвечаешь? Приговариваешь Христа к распятию, но Бог не потерпит столь великого беззакония. Нет, Иерусалим запустеет; в нем не останется камня на камне; народ еврейский потеряет свободу, лишится священства и царства. И всему виной опять будешь ты. Что на это скажешь? Пилат уже ничего не ответствует, ничего не слушает. Одно слово заградило ему уши, что если он освободит Иисуса, то не будет другом кесарю. «Аще Сего пустиши, неси друг кесарев» (Ин. 19:12). Для цели своей не взирает пристрастный судья на истину, не ищет правды. Но ведь от этого произойдет столько зла? Пусть, говорит он, весь свет пропадет; мне до того нужды нет, я не хочу потерять дружбы кесаревой!
Итак, разбойник, достойный распятия, освобождается; а Сын Божий, достойный поклонения, на кресте умирает. Такие–то происшествия всегда бывают, когда люди судят, помышляя только о своих корыстях.
