Василий Кривошеин - Богословские труды
Седьмого октября 1956 г. Василий Кривошеин едет в Париж не только рассказать в Экзархате о виденном в Советской России, но и поработать в Национальной библиотеке, а 16 декабря присутствует на освящении Успенской церкви в Лондоне. В январе 1957 г. он опять ездил во Францию и провел в Париже около недели, работая над симеоновскими рукописями. На сей раз он вернулся в Англию через Бельгию и Голландию, словно предваряя скорое сродство с этими землями. Пятнадцатого января владыка первый раз посетил монастырь Шеветонь близ Намюра в Арденнах, с которым его потом в 1960—1980–е гг. будут связывать самые дружеские отношения. Монахов — бенедиктинцев восточного обряда он принимал еще на Афоне в 1930–е гг., когда община находилось в местечке Амэ–сюр–Мез около Льежа. В Шеветоне он прочел два доклада: один — о потрясении от церковной России, другой — о прп. Симеоне Новом Богослове. О поездке и монастыре он напишет брату 6 марта 1957 г.: «Отрадно, и вместе с тем крайне грустно, что эти «униаты» (по национальности они все западные — бельгийцы, французы и т. д.) относятся к РПЦ с большим сочувствием, пониманием и доброжелательством, чем многие наши эмигрантские выродки»[425]. В августе — сентябре 1957 г. владыка ездил по своим научным делам в Грецию, работал в библиотеке Патмоса, а также посетил Стамбул, где в Фанаре имел разговор с патриархом Афинагором (Спиру) о только что состоявшемся примирении Московской Патриархии со своей бывшей епархией — Православной Церковью в Финляндии (30 апреля 1957 г.), получившей автономный статус от Вселенского Патриархата еще 6 июня 1923 г.[426].
Оксфорд заканчивался постепенно, как постепенно сквозь островной туман проступали очертания набережных Сены.
О Париже как месте нового, викарного, служения в конце 1957 г. заговорил экзарх Николай (Еремин), через полгода состоялось синодальное назначение, еще через год — епископская хиротония и опять через почти полгода — переселение в столицу Франции. Напряженное ожидание отнимало силы, писалось плохо, еще меньше публиковалось.
Последним аккордом оксфордской жизни стал доклад , прочитанный владыкой в сентябре 1959 года на III Патристической конференции в Оксфорде[427]. Написал ли он этот текст задолго до того, как его публично прочел? Быть может. Но сама тема, как кажется, удивительно точно совпадала с внутренней атмосферой души автора, пребывавшей в «трезвом опьянении» той радостью, которую сулили предстоящие церковная работа и научный поиск. Впереди был Париж…
Глава I. Дата традиционного текста «Иисусовой молитвы»[428]
Нет ннеобходимости настаивать на значении «Иисусовой молитвы» для восточной духовности. Аскетические писатели употребляют наименование «Иисусова молитва» для особого рода умной молитвы, состоящей в непрестанном внутреннем повторении кратких призываний, сосредоточенных на имени Иисусовом. Первое ясное указание на существование этой духовной практики находится у Диадоха, V в. (гл. 31; 32; 50; 61 и др.), но технический термин «Iesoû euché» впервые появляется у Иоанна Лествичника, VII в. (ступень 15; Migne 88, 889 D) и более часто у Исихия Синайского, VIII в. (гл. 1.7; 1.93 и т. д.; М. 93.1484 В; 1508 D). В позднейшей традиции текст этой молитвы формулирован следующим образом: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя» (Kyrie Iesoû Christé, Yié toû Theoû, eléesón mé). Древние авторы, однако, обычно не приводят полного текста молитвы. Диадох, например, пишет только «Господи Иисусе Христе» (to Kyrie Iesoû Christé — гл. 61), и наиболее полная цитата у Исихия: «Христе Иисусе, Сыне Божий» (гл. 1, 5; М. 93.1481 D). Какое самое раннее упоминание полного текста? Большинство исследователей (И. Хаусхерр, М. Жюжи и т. д.) избегают даже ответить на этот важный вопрос. Попытка датирования была недавно сделана в ценной работе «La Prière de Jésus» (Irénikon, 20 — 1947), где анонимный автор ее (Moine de l’Eglise d’Orient) приходит к заключению, что традиционная формула впервые упоминается в текстах, принадлежащих к XII—XIII вв. Таким образом, «кристаллизация» молитвы в ее традиционный текст должна быть отнесена только к «Афонскому» периоду, в то время как более древний «Синайский» знал только простое «размышление» (méditation) о имени Иисусовом (С. 265; 381; 398). Мы думаем, однако, что более полное исследование источников может доставить доказательства значительно более раннего употребления традиционного текста.
Наши источники следующие: 1Житие прп. Досифея. (Греческий текст издан P. M. Brun, Orientalia Christiana, 26 (1932). P. 102—123). В нем пишется о молодом монахе Досифее: «Он имел память Божию, ибо (Дорофей, его духовный руководитель) передал ему (ên paradoús) говорить всегда: Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй мя. Сыне Божий, помоги мне (Kyrie Iesoû Christé, о Theós emôn, eléesón mé. Yié toû Theoû, boéthesôn moi)».
Итак, он всегда имел эту молитву (euchén — С. 116. 16—18). Даже будучи совершенно больным, почти до самой смерти, Досифей старался сохранить эту непрестанную молитву. Его духовный отец поддерживал его в этом усилии, говоря ему: «Позаботься о молитве. Смотри, не потеряй ее». Он часто спрашивал: «Как молитва?» («Pôs é euché?» С. 116. 19, 21 и 24). Только когда Досифей совершенно ослабел и признался, что больше не может держать молитву, ему было сказано заменить ее простым ощущением присутствия Божия. Таким образом, мы имеем здесь полный текст Иисусовой молитвы с прибавлением слов «Боже наш» и «помоги мне». Другие рукописи опускают первое прибавление и разделяют молитву на две части (С. 116, прим.). Такое разделение часто встречается в позднейшей традиции, например у Григория Синаита, XIVв. (М. 150. 1316 А). В вопросе о дате этого «Жития» мы отсылаем к его издателю (С. 89–92); Досифей умер до 540 г. «Житие», историческое, простое и почти без чудесного элемента, было написано очень скоро после его смерти, около 560—570 гг. Оно дошло до нас в сокращенной редакции VIII века. Автор ее, по всей очевидности, верно сохранил характер первоначального «Жития». Место об «Иисусовой молитве» прекрасно подходит к общему контексту и, конечно, принадлежало к первоначальной редакции. Мы можем поэтому заключить, что непрерывное занятие «Иисусовой молитвой» и употребление ее полного традиционного текста были уже предметами обучения в общежительных монастырях Палестины в середине VI века. Существование прибавок и различных версий в рукописях указывает, однако, что словесная формулировка молитвы в это время еще не была окончательно закреплена. В позднейшей практике текст стал, скорее, более кратким.
2В качестве дальнейшего доказательства мы приводим «Весьма полезное слово об авве Филимоне» — «Péri toû abbâ Philémonos lógos panÿ ophélimos». Этот важный текст практически неизвестен на Западе, так как он был издан только в «Филокалии» (изд. 1782 г. T. II. С. 485—495; изд. 1893 г. С. 347—354. Наши ссылки по второму изданию). Мы находим здесь точную формулу «Иисусовой молитвы». Нам сообщается, что молодой монах был научен египетским пустынником Филимоном иметь всегда в своем сердце «тайное занятие» (kryptén meléten. С. 349–а). Монах, как «не посвященный» («amÿetos») в точный смысл этих слов, не понял и спросил: «Отче, что такое тайное занятие?» (С. 349–b). Филимон ответил: «Иди, трезвись в сердце твоем и говори трезвенно в помышлении твоем со страхом и трепетом: «Господи Иисусе Христе, помилуй меня»». И он объяснил подробнее: «Внимай себе тщательно и храни твое сердце не принимать дурные помыслы… но всегда — и во сне, и в бодрственном состоянии, и при еде, и при питии, и в обществе других, твое сердце тайно в помышлении (kryptôs kata dianoian) или да упражняется в псалмах, или же да молится: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня»» (Proseuchéstho to Kyrie Iesoû Christé, Yié toû Theoû, eléesón mé. — C. 349–b). Для определения даты этого «Слова» у нас имеются следующие указания. Оно должно было быть написанным после Ув. , так как оно упоминает «блаженного Диадоха» (С. 349–b). Оно не может быть позднее XI в., так как на него ссылается Петр Дамаскин (Творения его в Филокалии, II. С. 8—108. Относительно хронологии см.: Gouillard J. Pierre Damascéne. — Echos d’Orient, 1939). Петр Дамаскин дважды упоминает Филимона: один раз в связи с молитвою (С. 38–а) и другой раз, когда в начале своего компилятивного труда он перечисляет свои источники. Филимон помещен в конце списка непосредственно после Дорофея (С. 3–а). Петр Дамаскин не ссылается вообще ни на одного писателя более позднего, чем Иоанн Дамаскин. Мы можем заключить из этого, что он считал Филимона древним «отцом» и «учителем», принадлежащим к периоду не позже Иоанна Дамаскина, т. е. не позднее VIII века. Текст «Слова» подтверждает это заключение. Общие условия, описанные в нем, относятся к периоду до арабского завоевания Египта (640 г.). Например, свободное путешествие по церковным делам в Константинополь и обратно упоминается как самое обыкновенное происшествие (С. 352–b). Монашество в цветущем состоянии. Никаких упоминаний о преследованиях, но много о неприятностях со стороны еретиков. Например, упоминается ересь «в Александрии и ее окрестностях» (С. 347–а). Это, равно как и особое ударение на Православии (как, например, совет читать Символ веры, прежде чем идти спать), напоминает атмосферу «Духовного Луга» Иоанна Мосха с его антиеретической полемикой. Все это указывает на то, что Филимон жил в последний период византийского владычества в Египте, т. е. в VI—VII веке. «Слово», замечательное по своей простоте и полному отсутствию чудес, должно было быть написано очень скоро после — может быть, даже до — смерти Филимона, о которой оно не упоминает. Вообще, отсутствие легендарных или риторических черт в «Слове» исключает предположение, что мы имеем дело с позднейшей подделкой, имеющей целью придать ореол древности «Иисусовой молитве». «Слово» доказывает употребление полного традиционного текста «Иисусовой молитвы» египетскими монахами во дни Филимона. Молитва приводится в нем дважды: один раз во всей полноте и другой раз с опущением слов «Сыне Божий». Такого рода сокращения часто встречаются даже у писателей классического исихастского периода ХГѴ века. Сама молитва называется «тайным занятием», и о ней говорится, что она передавалась от более старых к более молодым монахам своего рода личным и устным «посвящением». Тайный характер молитвы может дать объяснение отсутствия ее полного текста у древних авторов, которые рассматривали ее как составляющую часть тайного предания.