Мать - Мать. Воспитание личности. Книга вторая
Вполне естественно, все мое образование было ориентировано именно в этом направлении и я стал блестящим студентом в области политических наук.
Позже, когда пришло время переходить от теории к практике и я столкнулся с первыми серьезными трудностями, я начал понимать, насколько, на самом деле, тяжело, почти невозможно воплотить свои замыслы в жизнь; приходилось идти на компромиссы, и те великие идеалы, к которым я стремился, рассыпались в пух и прах один за другим.
Кроме того, я заметил, что успех в действительности больше связан не с истинными достоинствами человека, а с его умением приспосабливаться к обстоятельствам и нравиться людям. А для этого нужно в большей степени потакать людским слабостям, чем пытаться исправить их недостатки.
Всем вам, без сомнения, известна моя блестящая карьера, и я не буду сейчас подробно останавливаться на этом. Но хотел бы заметить только, что, когда я стал премьер-министром и мое положение позволило мне располагать реальной властью, я вспомнил о человеколюбивых устремлениях моей юности и попытался ими руководствоваться на этом посту. Я старался быть выше всяких партийных пристрастий. Я прилагал усилия, чтобы найти решение конфликтов, существующих между различными политическими и социальными движениями, разобщающих наш мир, но обладающими, на мой взгляд, каждая своими достоинствами и недостатками. Ни одно из них невозможно назвать носителем совершенного блага или исключительно зла, так что необходимо было, приняв все, что было верного и полезного у каждого из них, объединить это в одно гармоничное и практически действенное целое. Но мне не удалось найти формулы синтеза, который смог бы примирить все противоречия, не говоря уже о том, чтобы дать ей практическое воплощение.
Так, я стремился к миру, согласию, взаимопониманию между народами, сотрудничеству ради всеобщего блага, а между тем, я был вынуждаем силой, превышающей мои собственные, вести войны, добиваться успеха с помощью недобросовестных приемов и жестоких решений.
Тем не менее, молва считает меня великим государственным деятелем, я осыпан почестями и похвалами, меня называют «другом человечества».
Но я сознаю свои слабости и понимаю, что у меня нет истинного знания и сил, которые позволили бы мне полностью осуществить прекрасные надежды моей юности.
И вот теперь, когда смерть так близка, я отдаю себе отчет, что сделал за свою жизнь очень мало и поступал, быть может, очень плохо, и переступлю свой смертный порог с грустью и разочарованием.
ПисательЯ стремился уловить и высшим глаголом передать красоту и истину, трепещущую в сердце смертных. Вся та панорама тварного мира, что простирается перед нашим взором – люди и другие создания, живые существа и неодушевленные предметы, явления и ландшафты природы, события, – а также иные миры, доступные нашему сознанию посредством ощущений и чувств, были для меня полной тайны и головоломных чудес картиной, которую я пытался запечатлеть в слове. Я был очарован всем этим, я слышал голоса, зовущие меня познать, понять, уловить скрытую сущность окружающей действительности, голоса, более нежные и неотразимо влекущие к себе, нежели голоса эгейских сирен. Звук этих голосов я и пытался воплотить в слове.
Я хотел разгадать и выразить тайну вещей, я искренне хотел заставить говорить Сфинкса. Все сокровенное, непроницаемое для нашего непосредственного восприятия, все, что из таинственных глубин бытия движет солнцами и звездами, и сердцами, все это мне хотелось раскрыть и воочию явить миру. Жизнь вещей как в земном мире, так и во внеземных пространствах – немая и часто очень запутанная пантомима вещей и событий; я позволил им говорить и обнаружить присущее им сознание. Мне казалось, что для этой цели слова являются самым великолепным, самым превосходным средством. Словесный материал обладает самой подходящей консистенцией – не настолько текуч, чтобы быть неустойчивым и неопределенным, но и не настолько плотен, чтобы быть непроницаемым – для того, чтобы выразить, воплотить то, что было внутренне воспринято художником слова. Слово принадлежит одновременно двум мирам. Во-первых, материальному, и, следовательно, оно обладает способностью передавать все, что связано с материальными формами, с другой же стороны, его свойства не ограничиваются принадлежностью исключительно к материальной стороне вещей, слово выше всего материального и связано также и с так называемым тонким миром и его объектами: силами, вибрациями, принципами, идеями. Оно способно материализовать нематериальное и воплотить невоплощенное, но прежде всего оно способно выразить подлинную сущность любой вещи, точный смысл бытия в любой его форме.
В своих лирических произведениях я стремился раскрыть сокровенное томление и плач, и зов сердца человеческого да и всей Природы. Широким полотном, обращаясь к языку преданий, легенд и притч, я изображал жизнь человечества во всей ее многоликости, во всем многообразии ее характеров и движущих сил, со столь свойственными ей редкими проявлениями мудрости и поголовным безумием; я наполнил биением жизни и полной глубокого смысла реальностью этапы, ставшие вехами в истории развития сознания в Природе, в истории развития человеческого сознания. Те трагикомедии, которые постоянно – и в прошлом, и в настоящем – разыгрывает жизнь, я воплотил в драматической форме, перенес на сцену, и не мне говорить о том, какое наслаждение испытывали вы, видя, до какой степени древние формы способны удовлетворять потребностям и нуждам современных характеров. В ярких, незабываемых персонажах своих пьес я воссоздал вереницу различных лиц и характеров, наделенных большой жизненной силой. Однако существует и другой жанр, обладающий большим охватом и ясностью, я имею в виду роман, жанр более близкий научному, исследовательскому духу эпохи, поскольку произведения этого жанра одновременно содержат в себе как примеры жизненных событий и ситуаций, так и их толкование. Я описал вам историю жизни как отдельных личностей, так и их всевозможных сообществ; я также попытался представить вам историю и жизнь всего человечества как целого, этой огромной массы человеческих существ, с характерными чертами земной эволюции, движущейся то кругами, то по спирали, а в итоге – по восходящей. Но при этом я чувствовал и понимал, что человеческий дух не может довольствоваться только ростом «вширь», расширением восприятия, кругозора, совокупности идей и представлений, ему потребно возвышенное, выраженное достойным высоким слогом. И тогда я создал для вас эпическую поэму. Она, действительно, стала делом всей моей жизни. Должен сказать, что многие из вас не поняли и до сих пор не понимают ее, еще больший круг знакомых с ней по-прежнему продолжает испытывать перед ней благоговейную робость, но все почувствовали волшебный, чарующий трепет ее строк. Да, это была моя отчаянная попытка разорвать завесу, скрывающую тайну.
Я менял темы и стиль. Подобно самому заправскому ученому, я стал весьма искусен в обращении со своим материалом, я жонглировал словами, я постиг, как изменить их состав, как трансформировать их, если так можно выразиться, придать им новый смысл, новый тембр, новое значение. Мне отчасти удалось перенять совершенство риторических приемов Цицерона, мильтоновый размах мысли, изысканно-благовоспитанное красноречие Расина. Мне оказалось по силам достичь простоты Вордсворта, присущей его лучшим сочинениям, не осталась для меня чуждой и магия шекспировских творений. Не были для меня недостижимыми и высокие вершины величия Вальмики и благородства Вьясы.
И все-таки я не смог добиться своей цели. Я не удовлетворен сделанным и оттого несчастен. В конце концов, все созданное мною не выходило за пределы несбыточных мечтаний и грез, которые я просто рассеял по ветру. Я чувствую, что мне так и не удалось прикоснуться к подлинной истине вещей, ни к прекрасной сущности их души. Я лишь скользил по поверхности, лишь гладил наружные покровы одеяния, в которое облачила себя Природа, но самое ее тело, ее истинное существо остались недоступны для меня. Я только сшил свое платье для мироздания, облекши члены этого организма тонкой, подобной паутине, газовой вуалью, хотя она в своих изгибах и чертах могла и показаться с виду верным воспроизведением форм и сущности оригинала, со всем его великолепием и очарованьем. Те средства, само орудие, что я однажды посчитал и безупречными, и совершенными, чтобы проникнуть в суть вещей, обнажить и выразить ее и в плоть одеть, это орудие оказалось совсем негодным. Поэтому великое безмолвие, ничем не нарушаемая немота, я полагаю, к этой сути ближе, чем все попытки выразить ее.
Захваченный стремительным течением жизни с мириадами меняющихся событий и явлений, я беспомощно простираю руки и словно слышу голос того же Фауста, кричащего мне: «Где и как я могу настичь тебя, о бесконечная Природа?» Вам, вероятно, известен и другой великий поэт, которого как-то сравнили с «обессилевшим ангелом, тщетно машущим в пустоте своими золотыми крылами». Право, и весь наш род человеческий не стоит большего.
