Диакон Андрей Кураев - Ответы на вопросы православной молодёжи
Далее, предположив бытие жителей на других мирах, ничто не мешает предположить, что они пребыли в воле Божией, сохрянили себя в святости и чистоте, не нарушали заповеди Божией и не взбунтовались против Бога, как это случилось на нашей планете. Взбунтовалась одна Земля, а прочие миры остались совершенно спокойны. Но Бог, Которому дорога всякая тварь, но бросил нас, а устроил способ нашего восстановления, который присмля благоговейною верою, мы спасаемся. В притче пастырь оставляет 99 овец и идет искать одну… Но нельзя допускать и ту мысль, что когда о Земле такое попечение, то другие миры забыты, и что, после сделанного у нас, там и делать ничего для них не остается. Цель творения есть слава Божия, или явление беспредельных совершенств Божества. У нас они явлены наипаче в домостроительстве спасения, а на других мирах они являются другими способами. Ясли предположить другой образ бытия разумных тварей и облаженствование их, то уж прямее предположить устояние их в своем чине, светлое состояние блаженных.
Но пусть и пали. Нет основания думать, чтобы им неизбежно нужно было воплощение, чтоб оно совершилось на каждой планете. Сила воплощения и искупительная жертва спасают нас чрез усвоение их верою. Почему не предположить, что искупительная жертва, совершенная на Земле, подействовала благотворно и на другие миры? Почему не предположить, что и тамошние разумные твари приняли ее верою, и таким образом спасаются? В способах Сообщения и произведения веры у Господа не может быть недостатка: есть даже ангелы, в служение посылаемые да хотящих наследовать спасение. Все планеты состоят между собою в связи и взаимовлиянии, для нас неведомом. Чтобы какая-нибудь из них была исключена из этого союза, этого предположить нельзя. Если физически существует такой союз — то почему же не предположить нравственного? Если в физическом отношении одно тело влияет на все прочие, с какими оно состоит в связи, то отчего же не допустить того же и в отношении нравственном?
Вот все, что пришло мне в голову сказать Вам в успокоение Ваше; и однако ж, не забывайте, что все это лишь предположительные мысли, без которых не только можно, но и должно обходиться. Видим убо ныне якоже зерцалом в гадании; а узрим лицем к лицу тогда! (ср.: 1 Кор. 13, 12). Высших себе не ищи, говорит Премудрый; а яже ти поведанная, сия разумевай: несть бо ти потреба тайных. Многи бо прельсти мнение их, и мнение лукавно погуби мысль их (Сир. 3, 21,22,24)»[130].
Но я с недоверием отнесся бы к сообщениям о контактах с разумными существами. Любая религия считает, что человек — не единственная разумная форма жизни во Вселенной. Мы считаем, что духи могут обретать контуры физической плоти и вступать в контакт. Если «инопланетянин» начнет заявлять: «Христос был членом экспедиции с нашей планеты, побывал с разведывательной миссией на Земле. Вы его распяли, но мы вас прощаем. Вы плохо поступили с эмиссаром, но мы решили еще раз послать к вам посольство», — чего еще обсуждать?
Поклонники «летающих тарелочек» желают того же, что и оккультисты: превратить Христа из Учителя в ученика. Для этого оккультисты посылают Христа на выучку к индийским «махатмам» (мол, там Христос провел свою юность до 30 лет); а уфологи организуют Христу прописку на другой планете. Если же вы согласитесь с тем, что Христос не Бог, а просто транслятор чьих-то «тайных знаний», то вскоре вам предложат напрямую обратиться к тем, кто когда-то «учил» Христа. И неважно, где эти «учителя» они обитают: в гималайской Шамбале или на другой планете. Подобные мифы могут быть различны. Но жало у них общее — антихристианское. Дух, унижающий Христа, дающий ему «поцелуй Иуды» — это бес. Так что мы подождем аплодировать на пресс-конференциях с «инопланетянами».
— Что для вас Рождество?
— Праздник непослушания.
— Почему?!
— А оно у нас не совпадает с «общеевропейским». Пустячок, а приятно. Это наша маленькая домашняя радость. Слушайте, ну если бы мы знали, что у румын есть свой, сугубо румынский национальный радостный праздник, посвященной не победе в очередной резне, а любви и семье — ну разве мы пеняли бы им за то, что такой праздник у них есть? А, кстати, и действительно есть: румыны в начале весны дарят и носят красно-белые ниточки — «марцишоры»; у болгар они называются «мартинцы». Станет ли их Европа укорять за то, что они встречают весну и любовь не в «день святого Валентина»? Я, когда узнал об этом, так просто обзавидовался: женский весенний праздник у них есть, и при этом никакой Клары Цеткин с ее Коминтерном!
А у нас есть Русское Рождество. Кому от этого плохо? А мне — так и просто радостно. Меня удивляет, почему мы приветствуем своеобразие любых других народов, кроме своего, русского.
А вообще слияние праздников католических и православных невозможно даже технически. Православному человеку очень важно ощущать себя в единстве с Иерусалимом — матерью всех церквей, а католику — в единстве с Римом, где живет римский Папа. Иерусалимская церковь никогда не примет новый стиль по прагматической причине: очень многие святыни и храмы в Святой земле находятся в совместном пользовании православных и католиков. Если праздник отмечать в один и тот же день, католических паломников приедет так много, что православным будет негде молиться. По этой простой причине Иерусалим держится старого стиля, а русский народ всегда будет с Иерусалимом.
Идеальное же Рождество для меня — это Рождественская ночь в Троице-Сергиевой Лавре в те годы, когда я там был семинаристом. Понимаете: вокруг спят или пьют советские люди. Им скучно. У них завтра будень. А ты скрипишь снегом после службы, идешь по городу (дивному одноэтажному, избяному городку: только москвич, вырвавшийся из плена блочно-панельных гигантов, может этому радоваться) разговляться к знакомым и чувствуешь себя волхвом в древней Палестине: хочется стучаться в окошки и говорить: «люди, Он родился для вас!». Но пока это маленькая тайна твоя и Луны. И просто нельзя не петь рождественские стихиры. Причем и небо и земля тебе подпевают и — в отличие от семинарского регента — прощают тебе фальшивые ноты… «И между Небом и землею — знак примиренья — Божий храм». Вот этой тихой тайной радости я вам и желаю.
— Религиозные праздники все более светские. Пасха — повод выпить. Церковь это осуждает?
— Конечно, ведь это двойной грех. Пьянство само по себе грех, а когда это скотство сквернит святой день, когда за пьяным столом поминаются святые имена, грех усугубляется.
— То есть, если Пасха — то «ни-ни»?
— Понимаете, Пасха для православного настолько радостный день, что у него в голове не укладывается: как можно радость заливать водкой?
— А что значит Пасха для христиан?
— Пасха в православии — это больше, чем праздник. Это и есть то мгновение, когда человек может по-настоящему быть человеком. Основное отличие между разными философскими системами и мировоззрениями в том, что они в разный мгновениях узнают «момент истины» — тот момент, когда в человеке проступает самое человеческое, самое подлинное. Кому-то кажется, что самое главное проявляется, когда человек совершает героический, мужественный поступок, кому-то — при общении с высоким искусством. Для кого-то самое важное — опыт сексуальных переживаний, для кого-то — его социальный и коммерческий опыт. А для христианства «момент истины» — это то мгновенье, когда наши маски отбрасываются, и то, что у нас в глубине, в сердце, просыпается и требовательно заявляет о своем существовании и о том, чему оно радуется и об утрате чего скорбит — вот это и есть Пасхальная ночь. Все, что существует в Церкви, существует ради Пасхи. И все то, от чего предостерегает Церковь людей, это всего-навсего правила дорожной безопасности по дороге к Пасхе. Церковь рассказывает, как надо жить, чтобы не потерять радость Пасхи, которая обретается в эту ночь.
— Есть ли какое-нибудь различие в православном и западнохристианском понимании Пасхи, кроме различия в обрядах и датах празднования?
— Разница есть. И не только в датах, а в восприятии Пасхи. Православие — религия Пасхи. В представлении католиков Пасха действительно большой и прекрасный праздник, но один из многих. Бытовая и церковная культура западных стран выше Пасхи ставит Рождество. Разумеется, Рождество — момент, когда Бог стал человеком — дивный праздник. Но в православном понимании нам важней осознать, ради чего Бог стал человеком: ради того, чтобы мы стали другими, перестали быть только людьми. Чтобы Богонасыщенность, которая была во Христе и так ярко проявилась именно в Пасхе, была наша. Это различие связано с другими различиями православной и католической культур. Вспомните, католическая живопись даже святых людей и Христа изображает как людей вполне обычных. Это натуралистическая живопись. Православные же иконы всегда подчеркивали светоносность, преображенность Христа и тех людей, которые пошли по Его пути.
