Протоиерей Павел Матвеевский - Евангельская история. Книга третья. Конечные события Евангельской истории
Крайнее смирение господа, выразившееся перед вечерявшими неожиданно и вместе с тем так наглядно, привело в смущение пламенного Петра, не могшего примирить видимого им с тою верою в величие Христа, Сына Бога Живаго, которую он некогда исповедал от лица всех апостолов (Мф. 16, 16). Подобно прочим ученикам, Петр еще не возвышался до постижения всей тайны самоуничижения господа, в которой проявилась слава Божества Его (Ин. 17, 1). когда Иисус Христос подошел к нему, то Петр с удивлением воскликнул: Гос поди, Ты ли мои умыеши нози? т. е. «теми ли самыми руками, которыми ты отверзал очи слепым, очищал прокаженных и воскрешал мертвых»? Давно, при самом призвании к апостольству, после чудной ловитвы рыб, Петр сознавал себя перед господом человеком грешным (Лк. 5, 8); все виденное и слышанное им в течение трехлетнего сопутствования спасителю еще более утвердило и развило это чувство собственного недостоинства. Устами Пет ра говорило истинное смирение, хотя не ко времени и не к месту, а посему Господь ответил ему кротким вразумлением: еже Аз творю, ты не веси ныне, уразумееши же по сих, – при объяснении смысла и цели этого действия, особенно же по сошествии Утешителя Духа святаго, который научит всему и напомнит все (Ин. 14, 26). но апостол упорствовал: не умыеши ногу моею во веки. «Петр поступал таким образом по великой любви, – выражается святитель Иоанн Златоуст, – а посему и Христос уловляет его тою же любовью»: аще не умыю тебе, не имаши части со Мною; из этих слов господа не только Петр, но и все апостолы должны были понять, что в совершающемся действии скрывается особый глубокий смысл и что оно не есть простое омовение, а нечто высшее, таинственное. теперь лишь, прозрев сердцем, Петр увидел, как неуместно прекословие Учителю, и с глубоким чувством сказал Ему: Господи, не нозе мои токмо, но и руце и главу. «горяч в сопротивлении, но еще горячее в изъявлении согласия, а то и другое от любви». очевидно, апостол желал иметь самую большую часть со Христом, а посему и предлагал более, чем требовал Учитель. но общее омовение тела не было необходимо тому, у кого нечисты одни ноги: измовенный не требует, токмо нозе умыти, есть бо весь чист. Под омовением Иисус Христос здесь разумеет, по толкованию святого отца, «не иудейское омовение водою, но очищение совести: т. к. апостолы отвергли от души своей всякое лукавство и обращались со Христом с чистою совестью, то он и говорит, сообразно с словами пророка (ис. 1, 16), что омытый уже чист». кто достиг известной степени нравственной чистоты, тому требуется очищение лишь неизбежных для человеческой немощи греховных приражений, – тех пятен, от которых никто не свободен на земле (1 ин. 1, 8), точно так же, как для очистившего тело свое омовением нужно только омовение той части тела, например, ног, которая случайно утратила свою чистоту. «И вы чисти, – присовокупил Господь, обратившись к ученикам, – но не вcu». «Bедяше бо предающего Его, – замечает святой евангелист Иоанн, – сего ради рече, яко не вcu чисти есте» (Ин. 13, 11). он знал, что в святом лике нравственно чистых апостолов скрывается Иуда, замысливший ужасное дело, но, ожидая раскаяния его, не спешил указанием предателя и ограничился пока неопределенным намеком на него.
По омовении ног учеников Иисус Христос, наложив на себя верхнюю одежду, возлег и сказал апостолам: весте ли, что сотворих вам? Вы глашаете Мя Учителя и Господа: и добре глаголете, есмь бо. Аще убо Аз умых ваши нозе, Господь и Учитель, и вы должны есте друг другу умывати нозе, образ бо дах вам, да, якоже Аз сотворих вам, и вы творите. омовение ног, совершенное господом, имело особый высший смысл смиренного служения благу ближних, особенно же нравственному очищению и освящению их, а посему спаситель, внушая подражать своему примеру, как замечает один толковник, «узаконяет не самое внешнее действие – омовение ног, но все те нравственные действия, какие обозначаются этим внешним действием». искренняя самоотверженная любовь друг к другу, готовая на все самые тяжкие жертвы, – вот та общая и обязательная заповедь, которую Господь неоднократно преподавал апостолам и всем верующим и в примере, и в устном наставлении (Ин. 15, 12–13). Что же касается омовения ног, то оно составляло один из частных видов выражения христианской любви, – трогательный в тех обстоятельствах, в каких Господь совершил его, – и в апостольских посланиях упоминается о нем при исчислении качеств доброй вдовицы (1 тим. 5, 10). Побуждения, которые должны были расположить учеников к последованию данному им примеру, Иисус Христос указывает в значении этого примера для них, в блаженстве исполнения своей Заповеди и высоте призвания их, которое, впрочем, не распространяется на одного из них, замыслившего предательство. Аминь, аминь глаголю вам: несть раб болий господа своего, ни посланник болий пославшаго его. Аще сия весте, блажени есте, аще творите я. Не о всех вас глаголю, Аз бо вем, ихже избрах. По объяснению самого господа, это – те, которых отец, Единосущный Ему, дал Ему от мира и которых он сохранил и никтоже от них погибе, токмо сын погибельный (Ин. 17, 6, 12). Погибельного сына, предателя своего, Господь, по выражению святителя Иоанна Златоуста, «и открывает, и не открывает, опять подавая ему случай к покаянию». он говорит об иуде пророческими словами псалма (40, 10), дающими понять коварство, лукавство и скрытность его замысла: ядый со Мною хлеб, воздвиже на Мя пяту свою. Предречением о предателе спаситель хотел не только предохранить учеников от соблазна, но еще более укрепить веpy их в то, что он есть воистину Мессия, сын Божий: отселе, глаголю вам, прежде даже не будет, да егда будет, веру имете, яко Аз есмь. высота апостольства видна из той тесной духовной связи, какая соединяет учеников с Учителем и через него с самим отцом небесным: аминь, аминь глаголю вам: приемляй, аще кого послю, Мене приемлет, а приемляй Мене npиемлет пославшаго Мя. Это изречение Господь произнес апостолам еще при самом послании их на проповедь (Мф. 10, 40, 41) и теперь, ввиду приближающегося конца своей земной жизни, повторил его, без сомнения, для лучшего напечатления в памяти своих учеников.
Указание предателя и наставление о смирении
Мф. 26, 21–25; Мк. 14, 18–21; Лк. 22, 21–30; Ин. 13, 21–30
Вечеря продолжалась, обряд следовал за обрядом: присутствующие вкушали горькие травы, пасхальные яства, пили вино из четырех ветхозаветных чаш.
И в то время, когда, по выражению церковной песни (тропарь великого Четверга), «славные ученики на умовении вечери просвещались, злочестивый Иуда, страдая сребролюбием, более и более омрачался». он обдумывал и соображал, когда и как привести в исполнение свой предательский замысел, рассчитывая обмануть присутствующих наружным видом лицемерной дружбы и искренности. к намекам господа он относился с холодным равнодушием, давая понять, что не принимает их на свой счет. такое упорство в зле, соединенное с крайним бесстыдством и коварной дерзостью, привело в смущение святейшую душу Богочеловека: она страдала от присутствия предателя среди святого общества в такие великие минуты, вызывавшие на последнюю беседу, в которой должна была излиться вся полнота любви Учителя к ученикам Его. святой евангелист Иоанн Богослов замечает, что Иисус Христос возмутися духом (13, 21) и, удостоверяя собеседников в горестной истине, сказал им: аминь, аминь глаголю вам, яко един от вас ядый со Мною, предаст Мя, и желая еще более объяснить слова свои, присовокупил: обаче се рука предающаго Мя со Мною есть на трапезе. святые апостолы весьма опечалились, услышав эти страшные слова: в недоумении, о ком Господь говорит, они озирались друг на друга, надеясь открыть предателя по выражению лица. но предатель, прикрываясь личиною невинности, сам искал глазами предателя. настала минута тяжкого раздумья. «веря Учителю более, нежели себе» (свт. Иоанн Златоуст), каждый с беспокойством стал испытывать себя. в скорбных душах явилось смиренное чувство самоосуждения при воспоминании о грехах вольных и невольных, о недостатке веры и любви, о желаниях своекорыстных и честолюбивых, которых не чужды были первейшие из апостолов (Мк. 10, 35). опечаленные ученики, не находя прямого ответа в своей совести, обратились к господу и стали спрашивать Его один за другим: еда аз, Гос поди? еда аз? При этом некоторые могли утешать себя предположением, что, быть может, предатель не принадлежит к избранному обществу двенадцати. каково же было удивление присутствовавших на вечере, каков ужас, когда они узнали, что предатель близко, очень близко, здесь же за столом! Един от обоюнадесяте, – рек им Господь, – омочивши со Мною в солило руку, той Мя предаст. такое блюдо, приготовленное в полужидком виде, служило как бы приправою, и в него обыкновенно обмакивали куски пищи рукою, следуя простоте восточных нравов. слова господа приблизительно указывали предателя, хотя и не для всех приметным образом. впрочем, – продолжал спаситель, желая подействовать на иуду страхом осуждения, – Сын Человеческий идет на смерть по реченному, якоже писано о Нем; горе же человеку тому, имже Сын Человеческий предается: добро бы было ему, аще не бы родился человек той, т. е., как изъясняет блаженный Феофилакт, «хотя Христу и предопределено пострадать для спасения человеческого рода, однако поэтому отнюдь не следует чтить иуду; напротив, горе ему, потому что он сделал это не с тем, чтобы содействовать воле Божией, но чтобы исполнить свою злую волю». тогда Иуда, продолжая притворство и рассчитывая отклонить от себя всякие подозрения со стороны других учеников, с бесстыдством и наглостью, свойственными закоснелому злоумышленнику, также обратился к Иисусу Христу с вопросом: еда аз есмь, Равви? «Хотя, – замечает святитель Иоанн Златоуст, – и можно было бы сказать: о, скверный и всескверный, гнусный и нечистый человек, столько времени готовясь произвести зло, удалившись и сделав сатанинские совещания, согласившись взять сребро и быв обличен женою, ты дерзаешь еще спрашивать, – но Христос не сказал ничего такого». тихо и кротко, внятно лишь для самого предателя, Господь отвечал ему: ты рекл ecu. Между тем прочие ученики в крайнем смущении спрашивали друг друга, кто из них мог бы отважиться на такое ужасное дело, и все старания их открыть истину оставались безуспешными: предатель не выдавал себя, а остальные собеседники, при самом строгом испытании своей совести, должны были признать, что они неповинны в замышляемой измене Учителю. святой апостол Петр, постоянно заботившийся о безопасности господа (Мф. 16, 22; 26, 35; ин. 18, 10), в недоумении решился испытать последнее средство к открытию предателя, быть может, с целью предупредить злой умысел. из всего сонма двенадцати апостолов Христос спаситель особенно любил одного ученика, который теперь возлежал у груди Его. святой евангелист Иоанн не называет имени этого ученика, но древнее предание всей Христианской Церкви свидетельствует, что ученик, любимый Иисусом Христом, есть сам писатель Евангелия (Ин. 19, 26; 20, 2; 21, 7, 20). святой Иоанн был близок и апостолу Петру по тому доверию, которое Господь оказывал им обоим (Лк. 22, 8). не будучи видим Иисусом, возлежавшим к нему спиною, Петр сделал знак иоан ну, чтобы он спросил у господа, кто это, о котором говорит? Ученик, припадши к груди Иисуса, тихо спросил: Господи, кто есть? – и Господь так же тихо отвечал ему: той есть, ему же Аз, омочив хлеб, подам. обмакнув кусок в блюдо, подал его иуде симонову искариотскому.
