Дмитрий Володихин - Петр и Феврония: Совершенные супруги
«Повесть…» сообщает: «Не захотел он взять ее в жены из-за происхождения ее, а послал ей дары. Она же не приняла».
Петр, полагая, что его долг перед женщиной низкой крови исполнен до конца, вернулся в Муром, чувствуя себя здоровым и не желая думать о какой-то там лесной затейнице. Но он жестоко ошибался.
«Лишь оставался на нем один струп, который был не помазан по повелению девушки. И от того струпа пошли новые струпья по всему телу с того дня, как поехал он в вотчину свою. И снова покрылся он весь струпьями и язвами, как и в первый раз. И опять возвратился князь на испытанное лечение к девушке. И когда пришел к дому ее, то со стыдом послал к ней, прося исцеления».
Феврония не держала зла на Петра. Она, думается, понимала и его мотивы, и дерзость своего условия. Но всё же отступаться от прежних слов не желала. «Если станет мне супругом, — ответила она, — то исцелится».
Петру пришлось, волей-неволей, дать «твердое слово» Февронии, что он возьмет ее в жены. В сущности, произошла помолвка или даже обручение.
Его новообретенная невеста определила ему то же самое лечение, что и в прошлый раз. Петр, быстро исцелившись, взял ее себе в жены. Так Феврония стала княгиней.
Сдержав слово, хотя бы и со второго раза, Петр совершил христианский подвиг. Муромский отпрыск Рюрикова рода безусловно знал: его ждут крупные неприятности со своей же родной средой — аристократическими семействами Мурома. О том, как реагировали на такой брак соседние князья, «Повесть…» ничего не сообщает, но можно с уверенностью сказать: перед Муромским княжеским домом обязательно должны были возникнуть сложности.
Итак, князь повел себя как христианин. Одновременно он шел против глубоко укоренившегося обычая. В сложившихся обстоятельствах ему требовалась недюжинная отвага.
В этой «сказочной» истории есть и другая христианская изнанка: негоже быть мужчине одному. Один, сам по себе, он ущербен, болен. Следует ему встретить женщину, чтобы они «прилепились друг к другу» и были «едина плоть». Мудра женщина, не ищущая богатства, но ищущая брака, не умен мужчина, вместо брака и любви предлагающий деньги. Брак в «Повести…» показан как средство исцеления, а струпья, разъедающие тело князя Петра, — символ соблазнов, грызущих душу мужчины, который избегает брака. Конечно, автор не пишет об этом прямо, он строит утонченный художественный образ, передавая всю грязь душевной скверны через изображение скверны телесной.
Впрочем, разговор о символах и тайных смыслах «Повести…» пойдет ниже. Поэтому сейчас мы не станем углубляться в них, уходя в сторону от сюжета.
Итак, чета новобрачных прибыла в Муром. Покуда Петр должен был подчиняться старшему брату, правителю Муромского княжества, он мог вести спокойную жизнь. Младшие братья в небольших княжествах либо получали совсем уж незначительные уделы, либо оставались при дворе старших братьев советниками, помощниками или же просто частными лицами, коих если и зовут на совет, то всё же не очень-то допускают к делам большой политики, войнам, судебной работе. Думается, Петра устраивала скромная роль на втором плане, поскольку «Повесть…» говорит о нем с супругой: «Начали жить благочестиво, ни в чем не преступая Божии заповеди». Не полки водить, не вести переговоры, не выполнять какие-то державные поручения Павла, а просто «жить благочестиво», то есть в Боге и… тихо[5].
С такой-то женой если и захочешь совершить нечто великое, то поостережешься ввязываться: само ее существование непременно вызовет конфликты с боярами и старшей дружиной. Но тихая жизнь частного или почти что частного лица могла сберечь от столкновений.
Весь покой Петра испарился, когда скончался его брат. Как видно, Павел не имел наследников, коим мог передать княжение, и оно досталось Петру. Вот тогда-то и начались проблемы.
«Повесть…» говорит: бояре, «по наущению жен своих», не любили княгиню Февронию, потому что стала она княгиней «не по происхождению своему». Бог «прославил ее ради доброго ее жития» — и это, разумеется, приводило в ярость боярынь Мурома: им ведь придется во всем повиноваться Февронии как княгине, а значит, старшей среди женщин княжества.
Думается, и мужья их вовсе не радовались перспективе блюсти честь супруги Петровой. В глазах муромской знати новая княгиня по крови своей стояла не намного выше собаки. Дочь бортника! Никто! Пыль дорожная!
Однажды кто-то из прислуживающих ей пришел к Петру и нашептал на нее. «Каждый раз, — говорил он, — окончив трапезу, не по чину из-за стола выходит: перед тем как встать, собирает в руку крошки, будто голодная!» Князь удивился и, желая испытать Февронию, повелел, чтобы она обедала с ним за одним столом. Когда кончился обед, она, по обычаю своему, собрала крошки в руку свою. Тогда князь Петр взял Февронию за руку и, разжав пальцы, увидел «ладан благоухающий и фимиам». С того дня Петр ее больше никогда не испытывал.
Начинка истории проста: много ли должен слушать один супруг басни о другом супруге из чужих уст? Мужу и жене подобает любить друг друга, а любя — безусловно доверять. Во всяком случае, не торопиться, принимая на веру сплетни. Совет столь же христианский по духу, сколь и житейский…
Не исключено, что в Муроме назревал заговор. Бояре, остерегаясь открытого противоборства, попытались убрать княгиню тихо. В русской истории бывали случаи, когда князь разводился. Порой для этого приходилось вести долгие и тяжелые переговоры с Церковью, стремившейся сохранить брак, но развод все-таки завершал дело.
Благочестивому царю Федору Ивановичу бояре и князья даже подобрали новую супругу при живой законной жене! Государь, слава Богу, наотрез отказался выполнять сей каприз боярский…
Итак, правда состоит в том, что знати, по установлениям русского средневековья, было уместно влезать в семейную жизнь своего господина. Это не противоречило общественным устоям.
Попытка решить дело «миром» не удалась. Тогда к Петру отправилась своего рода делегация. «Однажды пришли к князю бояре его во гневе и говорят: „Княже, готовы мы все верно служить тебе и тебя самодержцем иметь, но не хотим, чтобы княгиня Феврония повелевала женами нашими. Если хочешь оставаться самодержцем, пусть будет у тебя другая княгиня. Феврония же, взяв богатства, сколько пожелает, пусть уходит куда захочет!“ Блаженный же Петр, в обычае которого было ни на что не гневаться, с кротостью ответил: „Скажите об этом Февронии, послушаем, что она скажет“».
Биться с собственной знатью, пробовать, не утихомирит ли недовольных казнь одного-двух самых энергичных смутьянов, — путь очень рискованный. Для Андрея Боголюбского он закончился жуткой, мучительной смертью. Петр не имел желания вступать на такую дорогу как христианин и, видимо, разумно запретил себе всякий азарт в этом деле как правитель.
В сущности, он повел себя, как должно. Не следует православному человеку разводиться с женой, не имеющей перед ним никакой вины, кто бы на этом ни настаивал.
Наверное, кротость князя могла повлиять на бояр умиротворяюще. Как знать?
Но всё испортил большой пир, на котором князю положено сидеть вместе с боярами и «вятшими» дружинниками.
В законодательстве Древней Руси преступление, совершенное на пиру, а значит, в буйном хмелю, как требовали нравы того времени, каралось легче, нежели осознанное и совершенное на трезвую голову. Ныне хмельное состояние считают «отягчающим обстоятельством». В старину было иначе. Братчина — так называли в древности пир — извиняла многое. И люди, сидя за длинным столом княжеским, что называется, «отпускали» себя. Из этого порой вырастала большая беда. Но ведь всякий пир — противоположность поста, от этого не уйдешь.
Петру и Февронии шумная братчина принесла падение и горе. Гордость рождает ярость, а ярость рождает подлость…
По словам «Повести…», неистовые бояре, опьянев на пиру, «начали вести свои бесстыдные речи, словно псы лающие, отрицая Божий дар святой Февронии исцелять, которым Бог наградил ее и по смерти». Они заявили: «Госпожа княгиня Феврония! Весь город и бояре просят у тебя: дай нам, кого мы у тебя попросим!» Она же в ответ: «Возьмите, кого просите!» Они же, как едиными устами, промолвили: «Мы, госпожа, все хотим, чтобы князь Петр властвовал над нами, а жены наши не хотят, чтобы ты господствовала над ними. Взяв сколько тебе нужно богатств, уходи куда пожелаешь!» Феврония, видимо ждавшая чего-то в этом роде (один раз от нее уже пытались откупиться!), сказала: «Обещала я вам, что чего ни попросите — получите. Теперь я вам говорю: обещайте мне дать, кого я попрошу у вас». Знать муромская, видя, что требование ее близко к исполнению, поклялась: «Что ни назовешь, то сразу беспрекословно получишь». Тогда она говорит: «Ничего иного не прошу, только супруга моего, князя Петра!» Бояре, усмехаясь, ответили: «Если сам захочет, ни слова тебе не скажем».
