раздел сайта Православие.Ru - 1115 вопросов священнику
Поэтическая интуиция поэта дала ему возможность увидеть ещё одну важнейшую черту в личности юродивых: они в совершенстве достигли того идеала, на который указывает Спаситель: если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное; итак, кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном (Мф.18:3–4). Николку в Борисе Годунове поэт изобразил беспомощным ребенком. Он напевает песенку (Месяц светит, Котенок плачет…). Говорит совершенно по-детски: А у меня копеечка есть. Лишившись копеечки, плачет. По контрасту изображен Мальчишка, зараженный пороками взрослых.
Юродивый в Борисе Годунове введен не для полноты изображения исторических реалий. Именно благодаря образу блаженного А.Пушкин смог создать не историко-политическую, а духовно-нравственную трагедию. Обличая царя Бориса как убийцу царевича Димитрия, блаженный Николка указывает на главную причину постигших страну бед. Царь Борис обречен — за него нельзя даже молиться. Святой открыл то, что давно мучило Бориса Годунова как страшное предчувствие: Ни власть, ни жизнь меня не веселят; Предчувствую небесный гром и горе (Царские палаты).
Работа над Борисом Годуновым неоценима с точки зрения духовного развития А.Пушкина как христианина. Мысли о Небесном Суде, о покорности Божественной воле, о муках совести (Да, жалок тот, в ком совесть нечиста), которые нашли выражение в Борисе Годунове, постепенно формируют мировоззрение поэта. Позже он напишет: Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества… («Путешествие из Москвы в Петербург», 1834 г.). Собственное поэтическое творчество постепенно осмысляется А.Пушкиным как духовно-нравственное служение:
Как труп в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал:
«Восстань пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и землю,
Глаголом жги сердца людей.
Подлинной христианской настроенностью проникнуты стихотворение, написанное за несколько месяцев до смерти:
Веленью Божию, о муза, будь послушна
Обиды не страшась, не требуя венца…
Достиг этого состояния поэт в последние три дня жизни, когда душа его очистилась и умиротворилась. «Пришел священник, исповедал и причастил его. Священник говорил мне после со слезами о нем и о благочестии, с каким он исполнил христианский долг… Данзас, желая выведать в каких чувствах умирает он к Геккерну, спросил его: не поручит ли он ему чего-нибудь?» Требую, ответил он ему, чтобы ты не мстил за мою смерть, прощаю ему и хочу умереть христианином» (П.А.Вяземский — А.Я.Булгакову, 5 февраля 1837). В.А.Жуковский: «А в эту минуту уже начался последний процесс жизни. Я стоял вместе с графом Вьельгорским у постели его, в головах; сбоку стоял Тургенев. Даль шепнул мне: «Отходит». Но мысли его были светлы. Изредка только полудремотное забытье их отуманивало. Раз он подал руку Далю и, пожимая ее, проговорил: «Ну, подымай же меня, пойдем, да выше, выше… ну, пойдем!» Но, очнувшись, он сказал: «Мне было пригрезилось, что я с тобой лечу вверх по этим книгам и полкам; высоко… и голова закружилась». Немного погодя он опять, не раскрывая глаз, стал искать Далеву руку и, потянув ее, сказал: «Ну, пойдем же, пожалуйста, да вместе». Даль, по просьбе его, взял его под мышки и приподнял повыше; и вдруг, как будто проснувшись, он быстро раскрыл глаза, лицо его прояснилось, и он сказал: «Кончена жизнь». Даль, не расслышав, отвечал: «Да, кончено; мы тебя положили». — «Жизнь кончена!» — повторил он внятно и положительно… Я смотрел внимательно, ждал последнего вздоха; но я его не приметил. Тишина, его объявшая, казалась мне успокоением. Все над ним молчали. Минуты через две я спросил: «Что он?» — «Кончилось», — отвечал мне Даль. Так тихо, так таинственно удалилась душа его. Мы долго стояли над ним молча, не шевелясь, не смея нарушить великого таинства смерти, которое свершилось перед нами во всей умилительной святыне своей» (В.А.Жуковский — С.Л.Пушкину, 15 февраля 1837 г.).
Оценка произведений Толкиена («Властелин колец», «Хоббит» и др.) c православной точки зрения?
отвечает иеромонах Адриан (Пашин)
Несомненно, что Джон Рональд Руэл Толкиен — писатель выдающийся, и его книги как литературные произведения представляют немалый интерес. Написанные прекрасным языком, в увлекательной форме, они читаются просто запоем. Присутствует в них и ненавязчивая поучительность — например, в том, что подвиги совершаются абсолютно негероическими людьми (точнее хоббитами).
Однако с православной точки зрения многое в произведениях Толкиена настораживает. Будучи представителем направления «фэнтези», Толкиен не просто выдумывал необычные сказочные сюжеты, но и пытался отобразить в них некую духовную реальность. Надо сказать, что и большинство сказок не так просты, как кажется. Они, как правило, рисуют борьбу сил добра с силами зла, а если взять традиционные русские сюжеты о победе над многоголвым змием, то ясно, что их первоисточником является Откровение Иоанна Богослова, Апокалипсис.
Произведения Толкиена также весьма драматично показывают противостояние добрых и злых сил. Но, хотя в их основе лежат христианские представления, у Толкиена происходит довольно ощутимое смещение акцентов.
Однако если в «Сильмариллионе», этой своеобразной космологии, искажение христианского учения о сотворении мира очевидно, то в других произведениях дело обстоит сложнее. Так, в эпопее «Властелин колец» зло выглядит, да и является значительно более могущественной силой, чем добро. Оно почти всесильно, от него некуда укрыться, не к кому прибегнуть. «Всевидящее око» (один из главных образов книги) оказывается принадлежностью князя смерти в Мордоре, а не Бога (хотя в православной традиции есть даже икона с таким названием).
Бог если и присутствует у Толкиена, то в лучшем случае как Создатель, а не как Промыслитель, без воли Которого и волос с головы человека не упадет. Внутреннее ощущение при чтении книги: страх и напряжение, вызванное тем, что ошибка героев может повлечь за собой гибель всего мира. Кстати, главные герои — хоббиты — для победы над злом должны пройти «во глубину ада», в центр Мордора (аналогия с сошествием во ад Христа здесь невозможна по целому ряду причин, что понятно любому читателю).
Надо ли говорить о том, что христианская идея спасения совершенно противоположна: путь к Царствию Божию, а не в преисподнюю. Сама победа героев выглядит счастливой случайностью, которой могло и не быть.
Впрочем, детали можно долго обсуждать, но главная опасность произведения заключается именно в этом: ощущение силы зла и шаткой слабости, почти ничтожности добра. И если взрослый человек вполне может противопоставить этому «воздуху книги» внутреннее убеждение, то для ребенка это сделать гораздо сложнее, тем более, что форма сказки оказывает на него особенно сильное воздействие.
Кстати, неестественность придуманного Толкиеном мира доказывается таким уродливым явлением, как «толкинизм», когда поклонники писателя отказываются от реальности ради пребывания в виртуальном мире, перенесенном ими со страниц книги на земную жизнь. Впрочем, эта тема требует отдельного разговора…
Можно было бы посоветовать Вам для детского чтения книгу союзника Толкиена по литературному направлению, его друга Клайва С. Льюиса — «Хроники Нарнии». Она ничуть не менее увлекательна, чем «Властелин колец», столь же драматична, так же написана в сказочной форме, но с куда более христианским мироощущением. Порой Льюис в живой сказочной форме без малейшего дидактизма говорит о самых дорогих для христианина вещах: о крестной жертве Спасителя («Льва Аслана») или о других истинах веры. Кстати, «Хроники Нарнии» с огромным интересом читаются и взрослыми, включая самых утонченных интеллектуалов.
Но самое лучшее — приучать детей к чтению православной литературы, Житий Святых.
Откуда пошло выражение «деньги не пахнут»?
иеромонах Иов (Гумеров)
Гай Светоний Транквилл (ок. 75 — ок. 160 по Р.Х.) пишет о римском императоре Веспасиане (9 — 79 гг. по Р.Х.): «Тит упрекал отца, что и нужники он обложил налогом; тот взял монету из первой прибыли, поднес к его носу и спросил, воняет ли она. «Нет», ответил Тит» (Жизнь двенадцати цезарей. Книга восьмая. 23.3). Возникшая позже поговорка non olet pecunia — «деньги не пахнут» приобрела более широкий смысл, поскольку имеет ввиду любой, в том числе нечестно и преступно полученный доход. Римский поэт Децим Юний Ювенал (ок. 60 — ок. 127) использовал этот случай с императором Веспасианом в 14-м стихе своей сатиры: «Запах дохода хорош, каково бы ни было его происхождение».
