Йозеф Ратцингер - Энциклика "Свет веры" - Lumen Fidei
20. Новая логика веры зиждется на Христе. Вера во Христа спасительна для нас, поскольку в Нем жизнь до основания открывается Любви, предваряющей и преображающей нас, действующей в нас и вместе с нами. Это очевидно явствует из толкования, которое Апостол народов дает на текст из Второзакония, толкования, выводящего на более высокий уровень понимания Ветхого Завета. Моисей говорит народу, что заповедь Бога не выше человека и не слишком далека от него. Не нужно говорить: «Кто взошел бы для нас на небо и принес бы ее нам» или «кто сходил бы для нас за море и принес бы ее» (Втор 30,11-14). Эта близость Слова Божия понимается св. Павлом как присутствие Христа в христианине: «Не говори в сердце твоем: кто взойдет на небо? то есть Христа свести. Или кто сойдет в бездну? то есть Христа из мертвых возвести» (Рим 10,6-7). Христос сошел на землю и воскрес из мертвых; своим Воплощением и Воскресением Сын Божий объял весь путь человека и обитает в наших сердцах посредством Святого Духа. Вера знает, что Бог соделался чрезвычайно близок нам, что Христос был нам дан как дар великий, который преображает нас изнутри, пребывает в нас и тем самым подает нам свет, озаряющий начало и конец жизни, весь ход жизненного пути человека.
21. Так мы можем понять новизну, к которой вера ведет нас. Верующий преображается Любовью, которой он открылся в вере, и, открываясь этой дарованной ему Любви, его бытие превосходит само себя. Св. Павел мог утверждать: «Уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал 2,20), и увещевал: «верою вселиться Христу в сердца ваши» (Еф 3,17). В вере «я» верующего расширяется, чтобы в нем обитал Другой, дабы жить в Другом, и так его жизнь возрастает в Любви. В этом и заключается действие Святого Духа. Христианин может иметь очи Христа, его чувствования, его сыновнюю приверженность, потому что сделался причастен его Любви, которая есть Дух. И в ней он получает в некотором роде то зрение, которым обладает Иисус. Вне этого строя Любви, вне присутствия Духа, вселяющего ее в наши сердца (Рим 5,5), невозможно исповедовать Иисуса как Господа (1 Кор 12,3).
Церковный облик веры
22. Таким образом, бытие верующего становится бытием церковным, экклезиальным. Когда св. Павел говорит с христианами Рима о том едином теле, каким являются все верующие во Христе, он увещевает их не превозноситься, наоборот, всякий должен оценивать себя «по мере веры, какую каждому Бог уделил» (Рим 12,3). Верующий учится видеть самого себя, исходя из веры, которую исповедует: образ Христа – это зеркало, в коем он обнаруживает собственный завершённый облик. И как Христос объемлет в себе всех верующих, образующих его тело, христианин осознает себя в этом теле, в изначальной связи со Христом и братьями по вере. Образ тела не желает свести верующего к роли безымянной части некоего целого, детали какого-то большого механизма, но скорее подчеркивает жизненное единство Христа с верующими и всех верующих между собой (Рим 12,4-5). Христиане суть «одно» (Ср. Gal 3,28), без потери своей индивидуальности и в служении другим каждый достигает полноты собственного бытия. Тогда становится понятно, почему вне этого тела, этого единства Церкви во Христе, той Церкви которая, по словам Романо Гвардини «есть историческая носительница всеохватного взгляда Христа на мир»,[16] вера теряет свою «меру», не находит равновесия, необходимого для поддержания самой себя. Вера имеет форму необходимо церковную, исповедуется внутри тела Христова как конкретной общины верующих. Именно из церковной среды вера открывает каждого христианина всем людям. Слово Христа, единожды услышанное, своей собственной силой обращается у христианина в ответ и само становится словом изреченным – исповеданием веры. Св. Павел утверждает: «сердцем веруют […], а устами исповедуют ко спасению» (Рим 10,10). Вера не является личным делом, индивидуальным концептом, субъективным мнением, но рождается из слушания и предназначена провозглашаться и стать вестью. Поистине, «как веровать [в Того], о Ком не слыхали? как слышать без проповедующего?» (Рим 10,14). Вера действует в христианине, исходя из полученного дара, из Любви, влекущей ко Христу (Гал 5,6) и делает его соучастником пути Церкви, странствующей в истории до ее свершения. У того, кто изменился подобным образом, открывается новое мировоззрение, вера делается светом его очей.
Глава вторая
Если не уверуете, не уразумеете
(ср. Ис 7,9)
Вера и истина
23. Если не уверуете, не уразумеете (ср. Ис 7,9). Так Септуагинта, греческий перевод еврейской Библии, осуществленный в Александрии Египетской, передает слова пророка Исайи, обращенные к царю Ахазу. Предполагается, что вопрос понимания истины должен быть ключевым вопросом веры. Однако в еврейском тексте мы читаем нечто иное. Там пророк говорит царю: «Если не уверуете, не устоите». Здесь имеет место игра слов с двумя формами глагола ’amàn: "уверуете" (ta’aminu) и «устоите» (te’amenu). Устрашенный мощью своих врагов, царь ищет безопасности в союзе с великой Ассирийской империей. И тогда пророк призывает его довериться той истинной скале, что одна лишь не пошатнется, Богу Израиля. Поскольку Бог заслуживает доверия, благоразумно ввериться Ему, основывая свою безопасность на его Слове. Это тот Бог, незыблемый фундамент верности завету, которого Исайя потом дважды называет «Богом истины» (ср. Ис 65,16). Можно подумать, что греческая Библия переводя «устоите» как «поймете» полностью изменила текст, передавая библейскую концепцию доверия Богу через греческое понимание. Однако этот перевод, хотя и несомненно устанавливает диалог с эллинистической культурой, не противоречит динамичному и глубокому смыслу еврейского текста. В сущности, несокрушимость, которую Исайя обещает царю, исходит из понимания деяний Бога и того единства, которое Он привносит в жизнь человека и историю своего народа. Пророк призывает постичь пути Господа, прозревая в верности Бога мудрый замысел, управляющий веками. Св. Августин обобщает значение слов «понимать» и «устоять» в своей «Исповеди», когда говорит об истине, которой могут довериться те, кому нужна почва под ногами: «Тогда я встану и утвержусь в Тебе, в образе моем, в истине Твоей».[17] Из контекста мы знаем, что желанием св. Августина было продемонстрировать, каким образом эта достойная доверия истина Бога – как это следует из Библии - означает его неизменное присутствие в ходе истории, его способность связывать времена, собирая рассеянные дни человека[18].
24. Прочтение в этом свете отрывка из книги Исайи приводит к следующему наблюдению: человек нуждается в понимании, нуждается в истине, потому что если истины нет, то ему не на что опереться, некуда идти. Вера без истины не спасает и не дает защищенности. Она остается лишь красивой сказкой, проекцией нашего стремления к счастью, и удовлетворяет нас лишь настолько, насколько мы хотим быть обманутыми. Или же сводится к прекраснодушию, конечно, приятному и утешительному, но подверженному перепадам нашего настроения, превратностям судьбы и не способному поддержать на дороге жизни. Будь вера такова, царь Ахаз был бы прав, не рискнув играть своей жизнью и безопасностью государства под влиянием эмоций. Но именно в силу своей связи с истиной вера способна привнести [в ситуацию] новый свет, превосходящий расчеты царя, поскольку она видит дальше и ведает деяния Бога, верного своему завету и своим обетованиям.
25. Восстановить связь веры с истиной сегодня как никогда необходимо, именно вследствие кризиса истины, постигшего нас. В современной культуре существует тенденция принимать за истину лишь то, что касается технологий; истинно лишь то, что человек может построить и измерить при помощи своих знаний, поскольку это работает и делает жизнь удобнее и легче. Вот на сегодня единственная несомненная истина, лишь ей можно делиться с другими, только она достойна обсуждения и всеобщего признания. С другой стороны мы имеем дело с истиной отдельно взятого человека, состоящей в том, чтобы быть самим собой в отношении чего-то, что каждый ощущает внутри себя; ее значение сугубо индивидуально, и ее нельзя предложить другим, думая послужить общему благу. Истина великая, истина, объясняющая в совокупности и личную, и общественную жизнь, возбуждает подозрение. Не та ли это истина – спрашивают себя, – на которую претендовали крупнейшие тоталитарные системы минувшего века, навязывающая собственные взгляды на все, чтобы стереть историю отдельного человека? И тогда остается только релятивизм, которому вопрос об истине всего сущего, являющийся по сути своей вопросом о Боге, больше не интересен. В таком случае объяснимо желание разорвать взаимосвязь между религией и истиной, поскольку в ней будто бы находится корень фанатизма, желающего подавить всякого, кто не разделяет его воззрений. И в этой связи мы можем сказать, что современный мир страдает большой забывчивостью. Ибо вопрос об истине - это вопрос памяти, глубокой памяти, потому что он обращен к тому, что нам предшествует, и тем самым способен объединить нас за пределами нашего маленького и ограниченного «я». Это вопрос об истоках всего, в свете которого можно разглядеть цель и в то же время смысл общего пути.
