Харилал Пунджа - Интервью (Сатсанг с Мастером)
Супругов позабавило мое шутовство. Они не знали, что я, нарядившись в измятое крашеное сари, откалываю такие шутки регулярно, поэтому ничего не сказали моим родителям, и я мог продолжать свою эпопею перевоплощения.
У моей матери было всего три сари. Вскоре после того, как я взял белое, она постирала два других и стала искать третье, чтобы надеть на себя. Понятно, что найти его она так и не смогла. Меня она ни о чем не спрашивала: я не был девочкой, и она даже не допускала мысли, что пропажа сари как-то связана со мной. В конце концов она решила, что, должно быть, дала его дхоби, который потерял его или забыл вернуть.
Мое превращение в Будду вступило в завершающую стадию, когда я узнал, что он проповедовал в многолюдных местах. Информация о новой грани его жизни привела меня в возбуждение — мне захотелось подражать ему и в этом. Я ничего не знал о буддизме, но отсутствие знаний не казалось мне препятствием для начала проповеди.
В центре нашего города стояла башня с часами. Рядом с ней возвышалась платформа, с которой местные политики обращались с речами к народу. Это был самый центр Фейсалабада; именно здесь начинались все дороги, ведущие к другим городам. Я привычно нарядился, уверенно поднялся по ступенькам и начал свою первую публичную речь. Трудно сказать, о чем я говорил, — во всяком случае, не о буддизме, о котором мне абсолютно ничего не было известно. Но помню, что говорил я очень прочувствованно и убежденно. Я обращался к прохожим с большим воодушевлением, периодически вздымая руки к небу и поднимая палец, когда хотел подчеркнуть важность сказанного (в жестикуляции я подражал политикам, выступления которых мне случалось видеть).
Я решил, что моя карьера оратора началась успешно и что мною сделан еще один шаг на пути к имитации всех аспектов жизни Будды. При случае я старался ходить к башне и произнес там немало проповедей. К несчастью, Фейсалабад был небольшим городком; рано или поздно меня должны были узнать. Не удивительно, что однажды меня засек сосед и рассказал о моих проделках матери. Вначале она отнеслась к сообщению скептически: «Вряд ли это был он. Откуда ему взять оранжевую одежду?» Но потом она вспомнила о пропавшем сари, пошла к шкафу, в котором у меня лежали учебники, и нашла бумажный пакет. Игра закончилась — находка вдребезги разбила мою карьеру «буддо-подражателя».
Этот абсурдный, но забавный эпизод своего детства я теперь считаю отражением тогдашнего состояния моей психики. Я страстно стремился к Богу, но мог направить свое стремление лишь на известные мне образы божеств. Нечто во мне чувствовало божественность Будды, и мои наивные детские попытки идти по его стопам были просто проявлением жгучего желания найти Бога. Я не озорничал — поступать так меня побуждала некая сила. Всплыли какие-то старые санскары, подталкивающие меня к Реальности, к истинному «Я». Все это было попыткой найти способ вернуться в пережитое однажды состояние счастья и покоя, которые были опознаны мной как моя внутренняя реальность.
Мама не очень рассердилась на меня. Мы всегда хорошо понимали друг друга, и она смогла увидеть комизм ситуации. Так как она родила меня очень молодой, наши отношения скорее походили на отношения брата и сестры, а не сына и матери. Мы вместе играли, пели и танцевали, и часто даже спали в одной кровати.
Я уже упоминал, что моя мать была пылкой последовательницей Кришна-бхакти. Надо также отметить, что у нее был гуру — известный учитель веданты, хорошо знавший множество философских трактатов и весьма авторитетно разъяснявший их на лекциях. Его излюбленным текстом был «Вичара-сагар» индийского святого Нишчаладаса. Моя мама могла с чувством цитировать большие отрывки из данного произведения. Много лет спустя, познакомившись со Шри Раманой Махарши, я узнал, что ему тоже нравится эта книга и что он даже сделал краткую ее тамильскую версию, назвав перевод «Вичарамани-мала».
Мама заучила со слов гуру множество санскритских шок (стихов), которые повторяла в разное время суток. Традиционная ведантийская садхана осуществляется посредством отрицания ложного и отождествления с истинным. Садхак повторяет ту или иную махавакью (медитируя на ее смысл) — например, «Я есть Брахман» — или старается разрушить отождествление с телом, повторяя (и стараясь добиться соответствующего ощущения): «Я — не тело; я — не кожа; я — не кровь» и т.д. Смысл в том, чтобы создать такое обрамление ума, которое убеждало бы человека, что его истинная природа — это «Я», а не ошибочное отождествление с телом.
Моя мать часто повторяла все эти стихи типа «я — не...», которые казались мне очень смешными. В сердце я был бхактом. Я признавал любую садхану, порождающую любовь к Богу и преданность Ему, но не видел смысла в бесконечном механическом перечислении того, чем человек не является. Принимая душ, мама повторяла нараспев: «Я — не моча; я — не экскременты: я — не желчь» и т.п. Для меня это было слишком. Однажды я крикнул: «Что ты там делаешь — моешься или чистишь туалет?» Это так рассмешило мою мать, что она перестала повторять и засмеялась.
Мамин гуру посоветовал мне записаться в местную библиотеку, в которой имелся хороший набор духовных книг. Я стал читать трактаты по веданте и книги индийских святых. Именно в этой библиотеке я познакомился с «Йога-васиштхой» — книгой, которая всегда радовала меня. Однажды я попытался взять книгу о Свами Раматиртхе — индийском святом, который в двадцать с чем-то лет ушел отшельником в Гималаи и погиб там в тридцатичетырехлетнем возрасте. У меня были особые основания прочесть эту книгу: Раматиртха был старшим братом моей матери и мне хотелось узнать о нем побольше.
Библиотекарь следил за направлением моих книжных штудий со все возрастающей настороженностью. В среднем классе индийского общества довольно распространено проявление умеренного интереса к духовности, но когда интерес начинает перерастать в наваждение, внутренние «тормоза» отказывают. Благонамеренный библиотекарь, очевидно, решил, что я отношусь к религии слишком серьезно и могу закончить так же, как мой дядя. Многие семьи горевали, когда их молодые родственники уходили из дома, становясь садху и отправляясь странствовать по Гималаям. Библиотекарь из самых лучших побуждений не дал мне этой книги. Позже он отправился к моей матери, чтобы предупредить ее о моем нездоровом (с его точки зрения) интересе к мистицизму. Мама не прислушалась к его предупреждениям. В центре ее собственной жизни находилась садхана, поэтому она была рада, что сын проявляет сходные наклонности.
Гуру моей матери очень симпатизировал мне. Он рекомендовал мне читать определенные книги и часто давал духовные советы. У гуру был земельный участок и целое стадо коров, так что в то время, когда он не был занят духовным наставничеством, ему приходилось заботиться о хозяйстве. Однажды он удивил маму, сказав: «Отдай мне твоего сына. Я сделаю его своим наследником и духовным преемником. После смерти вся моя собственность перейдет к нему. Я буду также заботиться о его духовном развитии, но все это — при одном условии: он не должен жениться, должен оставаться брах-мачари. Если он захочет и ты согласишься, я полностью возьму на себя всю заботу о нем».
Мама очень уважала этого человека, но была слишком привязана ко мне, чтобы согласиться на его предложение. Что касается меня, то я тоже относился к этому гуру с большим уважением. Если бы моя мать согласилась, я бы с радостью пошел к нему.
Примерно в это же время мать хотела отвести меня к другому свами, чтобы я получил от него особые духовные советы. Эта идея мне не понравилась. Я сказал: «Если ты отведешь меня к нему, я сначала проверю, действительно ли он победил все страсти. Как только мы придем, я сразу же влеплю ему пощечину. Если он рассердится, значит, не может владеть собой. Если же он останется спокойным, тогда я буду его слушать и выполню все его указания». Мама знала, что я вполне способен на такое. Не желая, чтобы моя непочтительность породила проблемы, она отказалась от своей задумки.
Однажды (тогда мне было лет пятнадцать) я зашел в дом друга во время праздника Холи. Его мать угостила меня пакорами, приготовленными для торжества. Я с удовольствием съел две. Они были очень вкусными, и я попросил еще. К моему удивлению, она отказала. Я видел, что она приготовила очень много пакор и что собирается наделать их еще больше; мне было непонятно, почему она отказывается дать еще парочку. Только потом я понял, что она положила в пакоры бханг и не хотела, чтобы я получил избыточную дозу этого наркотика. В те дни во время праздников листья бханга добавляли в пищу сплошь и рядом. Например, на свадьбе бханг делал людей очень веселыми и разжигал у них аппетит. Свадьба — замечательный повод для обжорства.
