Павел Матвеевский - Двунадесятые праздники и Святая Пасха
Захария, объятый духовным восторгом, ввел Ее во храм и не остановился там, где обыкновенно стоял народ, но повел Марию за первую и вторую завесу (Евр. 9, 3), в глубину внутреннего святилища, во Святое святых, куда лишь однажды в год, в день очищения, входил первосвященник с жертвенною кровию (ст. 7). На месте ветхозаветного ковчега является, по выражению Святой Церкви, «одушевленный кивот Божий»[67], «во Святое святых Святая и Непорочная Святым Духом вводится, сущи святейший храм Святаго Бога нашего»[68]. Такое необычное введение Девы во внутреннейшее святилище, как бы вопреки древнему закону, поразило недоумением всех зрителей, удивило самих Ангелов, которые, по выражению церковной песни, «вхождение Пречистыя зряще удивишася: како Дева со славою вниде во Святая святых»[69]. Они прозревали в настоящем событии дело Домостроительства Божия и, видя Святое святых лишенным ковчега завета, проразумевали, что настало время, когда закон сени должен уступить место самой истине (см.: Евр. 9, 1112; 10, 1), посему-то с благоговейным трепетом распростирали крыла свои уже не над ковчегом Ветхого Завета, не существовавшим во втором храме, а над новым одушевленным кивотом воплощающегося Сына Божия. «Писание мимотече, и оскуде закон, якоже сень, и благодати лучи возсияша, в храм Божий вшедшей Тебе, Дево, Мати чистая!»[70] – так изъясняет Святая Церковь смысл священного события[71].
Воспитание в священном месте для Пресвятой Девы было приготовлением к тому благодатному призванию, к которому Промысл Божий предызбрал Ее: «В Божественном храме, яко суща Божественный храм, от младенства чисте, со свещами светлыми отдана бывши, – поет Святая Церковь, – явилася еси приятелище неприступнаго и Божественного света»[72].
О беседе с Ангелами – см. канон Введению Пресвятой Богородицы (четвертый тропарь 4-й песни).
В распределении времени занятий Она следовала порядку, установленному при храме, и высокими душевными качествами, по свидетельству святого отца, превосходила всех Своих сверстниц, «представляя образец жизни лучшей и чистейшей в сравнении с прочими»[73]. В скором времени Она обучилась чтению, часто читала Священное Писание и размышляла о нем. Училась также и рукоделиям и Свое искусство впоследствии засвидетельствовала тем, что приготовила для Господа Иисуса Христа нешвенный хитон, истканный от верха до низа, который распинатели не решились раздирать на части, а предоставили тому, кому укажет жребий (см.: Ин. 19, 23–24). Естественный разум Богоотроковицы, образованный чтением Священного Писания, укрепленный молитвою и размышлением, был еще более просвещаем явлениями и беседою Ангелов. Среди этих бесед Она часто забывала о пище и принимала небесный хлеб от руки небожителей: «Святая святых сущи, Чистая, – поет Святая Церковь, – во храм святой возлюбила еси вселитися и со Ангелы, Дево, беседующи пребываеши, преславне с небесе хлеб приемлюще»[74].
Вскоре Пресвятая Дева лишилась Своих престарелых родителей и в ранних годах жизни Сама испытала горесть круглого сиротства. С утратою всего дорогого в жизни Она всею душою, всеми желаниями чистого сердца предалась Единому Богу, в Нем искала Себе отрады и утешения и, как бы соревнуя в чистоте Своим небесным собеседникам и в предведении великого назначения Своего, твердо решилась пребыть навсегда Девою и дала обет сохранить Свое девство до смерти. Торжественное введение
Ее в храм Господень, по толкованию Святой Церкви, было предобручением Богу Слову и уневещением Духу Святому благодатной Невесты Царя-Бога: «Емуже Слову Божию, яко храм избранный и всенепорочный, предобручилася еси Духом таинственно, обручена Богу и Отцу»[75], так что «обстоятельства уневещения Твоего ныне Духу Святому в доме Божием оказываются Божественными знамениями превышающего ум рождения Твоего, чистая Дева!»[76] «Невеста Царя-Бога! – взывает Святая Церковь, выражая мысль и цель священного события входа Богоотроковицы в храм. – Ты посвящаешься ныне в храме подзаконном – соблюдаться для Него, Всечистая!»[77]
В воспоминание Введения Пресвятой Богородицы в Иерусалимский храм учрежден Святой Церковью двунадесятый праздник с предпразднством с 20 ноября и попразднством до 25 ноября. На Востоке установление его относится к VIII веку, как видно из поучений на сей праздник, произнесенных Германом и Тарасием, Константинопольскими патриархами. В XII веке, при императоре Еммануиле Комнине, он уже был на Востоке известным праздником, а с Востока перешел на Запад. Каноны праздничной службы составлены Георгием Никомидийским и Василием Пагариотом, стихиры – тем же Георгием и Сергием Святоградцем.
Паремии – первая (Исх. 40, 1–5, 9, 10, 16, 34, 35) говорит о древней прообразовательной скинии, вторая (3 Цар. 8, 1, 3, 4, 6, 7, 9-11) повествует об освящении Соломонова храма и третья (Иез. 43, 27; 44, 1–4) представляет прообраз врат заключенных. Чтения из Евангелия на утрене и на Литургии те же, как и в праздник Рождества Богородицы, а чтение из Послания святого апостола Павла к Евреям (9, 1–7) указывает на скинию Ветхого Завета, вместившую «сущий Божественный храм и приятелище» невместимого Божества[78].
Благовещение Пресвятой Богородицы
25 марта / 7 апреля
Тропарь, глас 4
Днесь спасе́ния на́шего глави́зна, и е́же от ве́ка та́инства явле́ние; Сын Бо́жий Сын Де́вы быва́ет, и Гаврии́л благода́ть благовеству́ет. Те́мже и мы с ним Богоро́дице возопии́м: ра́дуйся, Благода́тная, Госпо́дь с Тобо́ю.
Кондак, глас 8
Взбра́нной Воево́де победи́тельная, я́ко изба́вльшеся от злых, благода́рственная воспису́ем Ти раби́ Твои́, Богоро́дице; но я́ко иму́щая держа́ву непобеди́мую, от вся́ких нас бед свободи́, да зове́м Ти: ра́дуйся, Неве́сто Неневе́стная.
Лк. 1, 26–38
Когда Пресвятая Дева среди молитвенных и благочестивых упражнений в храме пережила лета отрочества, Промысл Божий расположил обстоятельства так, что со всею необходимою прикровенностию исполнилось вечное предопределение о спасении человеческого рода. «Пока Пресвятая Дева была маловозрастна, – говорит святитель Григорий Нисский, – священники воспитывали Ее, как и Самуила, в церковных зданиях; когда же Она возросла, советовались, что предпринять относительно Ее, чтобы не прогневать Бога: подчинить Ее закону природы, отдав кому-либо в супружество, казалось весьма неуместным, потому что было бы святотатством, если бы человек овладел даром, посвященным Богу, но и дозволить жене пребывать в храме вместе с священниками и показываться в святилище – не было терпимо законами и согласно с важностью и приличием»[79]. Для устранения этих затруднений Дева «вручается от сонма священников обручнику, или хранителю девства, который оставил бы ненарушимым обет Ее»[80]. Хранителем чистоты и святости Богоотроковицы был избран престарелый Иосиф, так что, по выражению святых отцов, «обручение их имело особый смысл»[81], «Мария, соединенная с Иосифом, казалась женою мужа, тогда как между ними не было общения брака»[82]. Таким образом Промысл Божий, в неиследимых путях Своих (Рим. 11, 33), устроил и рождение Слова от Девы, и Самую Деву предохранил от ненависти врагов Христовых. «Для чего, – спрашивает святитель Иоанн Златоуст, – Дева зачала не прежде обручения? – и отвечает: для того, чтобы совершающееся было до некоторого времени сокрыто и Дева избежала всякого подозрения»[83].
Иначе, – продолжает святой отец, – если бы сначала сделалось сие известным иудеям, они, перетолковав слова в худую сторону, побили бы Ее камением. Если они бесстыдно перетолковывали и то, чему примеры имели в Ветхом Завете, – чего бы не сказали, услышав о зачатии Девою? Без сомнения, крайне возмутило бы их сие необыкновенное и новое событие, когда они и не слыхали, чтобы нечто подобное случилось у предков»[84].
Иосиф, подобно Деве Марии, происходил из царского рода Давидова (см.: Мф. 1, 6; Лк. 1, 27). Евангелист называет его праведным (см.: Мф. 1, 19), а это название показывает, по замечанию святителя Иоанна Златоустого, что обручник Пресвятой Девы «имел все добродетели»[85]. Из немногих слов Священного Писания об Иосифе можно видеть, что это был человек вполне честный, скромный, искренний, миролюбивый, внимательный к голосу своей совести и вещаниям свыше, – качества, которые делали его достойным великой чести быть ближайшим зрителем исполнения велией тайны благочестия (1 Тим. 3, 16). Он снискивал пропитание трудами рук своих, будучи древоделом, то есть плотником, и уже много лет провел во вдовстве[86], когда застигло его избрание Промысла Божия, действующего иногда в мире такими путями, которых значения не понимают даже избираемые орудиями действия.
