Евгений Поляков - Но кому уподоблю род сей?
Сперва постепенно, затем все быстрее и быстрее святыня теряет черты нерукотворности, ибо становится покрытой уже несколькими слоями красок, и каждый последующий реставратор пытается восстановить лишь труд своего предшественника. А далее происходит и вовсе ужасная вещь — в какой-то момент оказывается, что наша святыня уже давно перестала быть святыней и превратилась в изображение то ли золотого тельца, пытающегося выдать себя за посредника между человеком и Богом, то ли зверя, стремящегося Самого Бога заменить.
Что же делать нам, когда мы приходим к столь печальному концу? Единственная возможность — удаление всех напластований вне зависимости от авторитета имен реставраторов до тех пор, пока мы не увидим пусть даже и большей частью утраченный первоначальный слой, увидим истинное изображение, настоящие краски.
Быть может, и даже наверняка, такая притча нехороша, и по прочтении всей нашей книги читатель вернется к ней, чтобы раскритиковать ее основные символы. Во всяком случае уже сейчас ясно, что наша притча рассказывает не о самой истине, а о ее представлении в сознании человека. Истина же всегда оставалась Единой Истиной. «И истина велика и сильнее всего. Вся земля взывает к истине, и небо благословляет ее, и все дела трясутся и трепещут пред нею. И нет в ней неправды. Неправедно вино, неправеден царь, неправедны женщины, несправедливы все сыны человеческие, и все дела их таковы, и нет в них истины, и они погибнут в неправде своей; а истина пребывает и остается сильною в век, и живет и владычествует в век века. И нет у ней лицеприятия и различения, но делает она справедливое, удаляясь от всего несправедливого и злого; и все одобряют дела ее. И нет в суде ее ничего неправого; она есть сила, и царство, и власть, и величие всех веков: благословен Бог истины!» (2 Езд 4:35-40).
7Принятие наших притчей об истине поможет пониманию того, что при обдумывании последовательности нашего повествования мы стояли перед несколькими различными выборами. Так, например, мы могли с самого начала «разбрасывать камни» и «уклоняться от объятий» (Ек 3:5), подразумевая под сим отмежевание от тех или иных взглядов или учений, от которых нам придется-таки в конце концов отмежеваться.
Другая возможность, представлявшаяся нам сильным искушением, заключалась в попытке, наоборот, как можно дольше пребывать в чьих-либо объятиях — будь то традиционное христианство или же то, что современный мир называет теософией. Мы, однако, нашли силы избежать такого рода искушения, пойдя по пути третьего выбора, не связанного с известными конфессиональными симпатиями или антипатиями. Этот путь заключен в стремлении к возможно большей систематичности изложения материала. Хотя, как увидит читатель, нам не удастся построить повествование с абсолютной логичностью — так, чтобы, с одной стороны, исключить повторы, заставляющие читателя в той или иной мере возвращаться назад для определенного переосмысления уже прочитанного, а, с другой стороны, избежать непоследовательностей, связанных с забеганием вперед. Заранее просим читателя простить нам такое несовершенство.
Упомянув теософию, мы хотели бы сразу оговориться, что, хотя некоторые части нашей книги и выглядят теософично, мы бы не хотели, чтобы читатель отнес нашу книгу к сему направлению. И точно так же можно сказать, что хотя некоторые вещи в нашей работе могут показаться ортодоксальными, ее нельзя отнести к традиционному христианству. При этом мы отдельно отметим, что на самом деле в истинном понимании теософия православна, а православие теософично. Позже у нас будет возможность показать, что и православие, и теософия к тому же католичны. Однако только тогда, когда они предстают и истинном виде. И мы хотели бы видеть их не противопоставленными друг другу, но едиными. «Говорю так не потому, что я уже достиг и усовершился: ко стремлюсь, не достигну ли и я, как достиг меня Иисус Христос.» (Фил 1:21), — так мы скажем вслед за Павлом.
8Каждая книга, что бы ни говорил ее автор, пишется не вообще для того, чтобы быть прочитанной неким абстрактным читателем. У каждого, кто пишет книгу, есть определенный образ того читателя, для которого пишется книга. Имея это в виду, нам, безусловно, не приходится рассчитывать на чрезмерно широкую аудиторию, ибо, с одной стороны, эта работа предполагает определенную гибкость восприятия, отсутствие стесненности привычными догмами и уж, во всяком случае, отсутствие фанатизма, а, с другой стороны, она требует возможно более совершенного знакомства с текстами Священного Писания. Хотим мы этого или нет, но нам приходится признать, что такое сочетание встречается весьма редко. Но сие нас не огорчает, ибо и без того дурной признак, если учение доступно всему миру и всем миром воспринято и ведет за собой многочисленные толпы, — «Они от мира, потому и говорят по-мирски, и мир слушает их.» (1 Ин4:5), — а толпа, составляющая большую часть мира, не может быть не от мира.
Знакомство с текстами Священного Писания предполагается со стороны читателя еще и в той степени, что у него должны были появиться вопросы, касающиеся неясностей в понимании Писания. И поскольку наша работа ставит задачу на многие вопросы ответить, мы хотели бы сказать, что попытка дать читателю ответ на вопрос, который не возник в его голове по причине незнакомства с Библией едва ли менее скучное занятие, чем разъяснение смысла еще нерасказанного анекдота.
Необходимо предупредить, что все сказанное нами в этой книге, вряд ли окажет какое-либо воздействие или произведет впечатление на твердолобого атеиста, которому все приводимые нами выше и ниже рассуждения о Боге, Истине, Учителе, равно как все ветхие и новые, канонические и апокрифические, признанные и отстраненные, экзотерические и эзотерические священные книги всех религий и народов кажутся столь же ненужным, сколь и лишенным всякого смысла хламом. Поэтому мы хотели бы предостеречь читателя подобного рода, уже обладающего всеобъемлющим «знанием истины», от бесполезной для него траты времени, ибо адресована наша книга людям не столь уверенным в своей правоте, сколь ищущим истину.
И тут мы смеем надеяться, что знакомство с нашей работой заставит одного читателя взять в руки Библию первый раз, а иного разочарованного в христианстве читателя отложить свое решение о переходе в кришнаиты или в буддизм.
Нетрудно представить себе и такого читателя, который давно является убежденным христианином. Тут справедливость требует отметить, что и многие убежденные верующие христиане мало знакомы с текстами Священного Писания. В среде таких христиан, к сожалению, прослеживается закономерность, заключающаяся в том, что, чем более убежденным мнит себя такой верующий, тем менее необходимым для себя считает он изучать Библию, считая, что чтение Писания потребно лишь для вразумления маловерующих. Не в первую ли очередь к этим псевдохристианам обращаясь. Апостол Павел говорил: «К стыду вашему скажу, некоторые из вас не знают Бога.» (1 Кор 15:34)? Примитивизация целей Священного Писания в среде верующих подобного рода может достигать такой степени, что весь Ветхий Завет рассматривается ими лишь как перечень обетовании прихода Христа, а Новый Завет — в качестве доказательства положения о том, что Иисус Назорей есть Христос, Сын Божий. Что же, мы будем рады, если и такой верующий откроет Библию, хотя бы и с целью обличить нас. В этой связи надо сказать, что было бы наивно пытаться повлиять в наших рассуждениях на мнение христианского ортодокса приведением цитат из книг, не пользующихся авторитетом церкви. Это не тот случай, когда применим закон перехода количества в качество. Поэтому в стремлении заставить читателя задуматься над смыслом Священного Писания мы считаем единственно возможным пользоваться лишь теми источниками, которые церковь считает богодухновенными.
Говоря о богодухновенности библейских текстов, надо отметить, что в состав Ветхого Завета входит одиннадцать книг, отношение к коим различных направлений христианства неоднозначно. В число этих текстов входят книги Премудрости Соломона, Иисуса сына Сирахова, Вторая и Третья книги Ездры и другие. Католицизм считает эти тексты каноническими, правда несколько менее ценными, как бы второстепенными; православие, хотя и не считает их каноническими, включает их в Библию как душеполезные. Протестантизм же и вовсе отвергает эти книги, причем главным доводом в обосновании сего шага является тот факт, что они не сохранились в древнееврейском оригинале и приводятся по греческому переводу. Это обоснование кажется нам малопонятным, ибо тут напрашивается вопрос: не стоит ли отвергнуть тогда и Евангелие от Матфея, а вместе с ним весь Новый Завет? Ведь оригиналы этих текстов мы имеем только на греческом языке, но мало того — ведь для Матфеева Евангелия даже греческий текст не является оригиналом; понятно и то, что Иисус проповедовал далеко не только и не столько по-гречески. Мы же опираемся на то мнение, что «Все Писание богодухновенно и полезно для научения.» (2 Тим 3:16). Что же, если не Септуагинту, греческий вариант Ветхого Завета, имел в виду Павел, сам писавший свои послания по-гречески? Но ведь в Септуагинту входят и книга Иисуса Сирахова, и Премудрость Соломона. Поэтому-то мы будем опираться на все пятьдесят ветхозаветных книг, не отсеивая ни одну как второсортную.
