Иеромонах Анатолий Берестов - ОТ ЧЕГО НАС ХОТЯТ “СПАСТИ”НЛО, экстрасенсы, оккультисты, маги?
Некоторых из своих перспективных контактеров СПМ предполагают использовать для пропаганды в широких массах их учения. Таким они дают ощутить эйфорические состояния, показывают в интрапроекции (т.е. перед внутренним взором) захватывающие путешествия в иные миры или “тонкие планы бытия” (так называемые выходы в астрал), дают поражающие воображение откровения (почти всегда ложные), а также проявляют через них (т.е. через контактеров) свои “паранормальные” способности. Вот именно эти-то естественные для существ параллельного мира способности воздействия на физический мир и на психическую природу человека духовно безграмотные люди и принимают за сверхъестественные способности, якобы имеющиеся в нераскрытом (латентном) состоянии у всех людей.
Возвращаясь к вопросу о способе внедрения в сознание тысяч зрителей ложной зрительной информации при одновременном отключении (подавлении) у них возможности естественного получения зрительных импульсов от сетчатки глаза к зрительной коре, а от нее — в сознание, нам следует высказать теперь свою точку зрения, основанную на собственных наблюдениях. Мы полагаем, что подобное массированное воздействие на сознание таких больших масс людей доступно только существам, обладающим возможностями, значительно превышающими способности любого человека. Именно такими существами и ныне, и во все предшествующие века являлись обитатели сверхтонкого параллельного мира, которых мы называем СПМ. Таким образом, мы приходим к заключению, что иллюзионистский трюк на стадионе, поражающий праздное любопытство падкой до пустых эффектов толпы, производили именно существа параллельного мира через посредство своего медиума-факира.
Еще один интересный для нашего исследования случай был записан доктором А.П. Тимофиевичем в 1922 году со слов бывшего морского офицера, который к тому времени был уже архимандритом и подвизался в Киево-Печерской Лавре, тогда еще не закрытой большевиками.
Ненависть факира
Став священником, этот блестящий морской офицер, командир боевого корабля, а теперь — о. Николай Дробязгин, свободно владеющий несколькими европейскими языками, был назначен миссионером и служил в храмах различных русских посольств: Китая, Тибета и Индии. События, которые он описал, произошли еще в XIX веке в то время, когда бывший моряк направлялся в Индию, к месту своего нового служения.
Корабль “Луиза”, на котором плыл русский миссионер, приближался к острову Цейлон. В Коломбо он должен был запастись углем, и у пассажиров было достаточно времени, чтобы сойти на берег. Английский колониальный полковник Эллиот, хорошо знавший город и окрестности, предложил: “Леди и джентльмены! Не хотите ли вы отправиться за несколько миль за город и посетить одного из местных колдунов-факиров? Быть может, мы увидим что-нибудь интересное”. Уже вечерело, когда небольшая группа из восьми человек, к которой присоединился и о. Николай, покатила по великолепной дороге среди джунглей. Наконец они оказались на большой поляне, где под огромным деревом стояла хижина факира. Рядом у костра сидел тощий старик в тюрбане и, скрестив ноги, неподвижно глядел в огонь. Полковник переговорил с мальчиком-ассистентом, и тот принес табуретки, на которых расселись путешественники. Ночную тьму немного разгонял лишь молодой месяц.
““Глядите! Глядите туда, на дерево!” — воскликнула мисс Мэри взволнованным шепотом <...> Вся поверхность необъятной кроны дерева, под которым сидел факир, казалось, медленно поплыла в мягком лунном свете, и само дерево мало-помалу стало таять, и контуры его расплывались. Вскоре перед нашим потрясенным взглядом открылась с необыкновенной ясностью поверхность моря с катящимися волнами <...> Но вот вдали показался белый пароход. Из двух его больших труб валил темный дым. Он быстро приближался к нам, рассекая волны <...> По нашим рядам пронесся шепот, когда мы прочитали на его корме выложенное золотыми буквами имя нашего корабля — “Луиза”. Но, что поразило нас более всего, — на корабле мы увидели самих себя! Не забывайте, что в то время, когда это происходило, о кинематографе никто из нас слыхом не слыхал, и было невозможно даже вообразить что-либо подобное <...> Но вот что было особенно поразительно: я видел не только самого себя, но в то же время и всю палубу корабля, вплоть до мельчайших деталей, как бы с птичьего полета — чего попросту не могло быть в действительности <...> Я совершенно забыл о том, что я священник и монах, что мне вряд ли приличествует принимать участие в подобных зрелищах. Наваждение было так необоримо, что и сердце, и ум молчали.
Но вдруг мое сердце тревожно и больно забилось. Все мое существо охватил страх. Мои губы сами собой зашевелились и стали произносить слова: “Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго!” Я почувствовал немедленное облегчение. Казалось, что какие-то невидимые цепи, которыми я был опутан, начинали спадать с меня. Молитва стала более сосредоточенной, и с ней вернулся мой душевный покой. Я продолжал смотреть на дерево, как вдруг, будто подхваченная ветром, картина затуманилась и рассеялась. Я больше ничего не видел, кроме громадного дерева, озаренного светом луны, и факира, сидящего под деревом, в то же время, как мои спутники продолжая рассказывать о своих впечатлениях, вглядываясь в картину, которая для них не исчезала.
Но вот как будто что-то стало твориться с самим факиром. Он свалился на бок. Встревоженный юноша подбежал к нему. Сеанс неожиданно прервался <...> Уходя, я невольно в последний раз обернулся, чтобы запечатлеть в памяти всю сцену, и вдруг я содрогнулся от неприятного ощущения. Мой взгляд встретился со взглядом факира, полным ненависти <...> Этот взгляд раз и навсегда открыл мне глаза на то, чьей силой в действительности произведено это “чудо”” (А.П. Тимофиевич. “Божии люди”. М., “Паломник”, 1995, с. 57–61).
Шутки доктора Фауста
Более ранние примеры телепатической трансляции ложной зрительной информации в практике известного немецкого мага XVI века д-ра Иоганна Фауста мы находим в описаниях его современников: Августина Лерхеймера и Филиппа Камерариуса.
“Однажды Фауст выпивал в одной харчевне со своими собутыльниками, и при каждой здравице они осушали кружку наполовину, а то и до дна, как это в обычае у саксонцев, да и у всех других немцев. И случилось тут, что прислуживающий мальчик налил то ли в кружку, то ли в кубок Фауста так много вина, что оно перелилось через край. Фауст выбранил его и посулил сожрать, повторись это еще хоть раз. Мальчишка посмеялся: “Так уж вам и сожрать меня!”, — и еще раз налил ему через край. Тогда Фауст широко открыл пасть и проглотил его; затем он схватил кадку с водой и со словами: “Хорошую еду надо хорошо запить”, — опрокинул ее в глотку. Хозяин стал его уговаривать вернуть ему мальчика, угрожая в противном случае разделаться с гостем. Фауст велел ему не тревожиться и поглядеть за печкой. Мальчишка там и оказался, на нем не было сухой нитки, и весь он трясся от страха. А запихнул его туда черт, успев сначала вывернуть на него кадку воды. Этот же черт так отвел глаза всем, кто был в харчевне, что им померещилось, будто доктор Фауст сожрал парня и проглотил кадку воды” (Augustin Lercheimer von Steinfelden. “Christich Bedenken und Erinnerung von Zauberei”. 1585).
“Как-то раз, когда Фауст проводил время со своими знакомыми, слышавшими про его чародейство, попросили они его показать им хоть какой-нибудь образец своей магии... Все в один голос потребовали, чтобы он явил перед ними виноградную лозу, усыпанную гроздьями спелого винограда, полагая, что, поскольку теперь неподходящее время года (а на дворе стояла зима), ему это никакими силами не сделать. Фауст согласился и обещал тотчас доставить требуемое на стол, предупредив, чтобы они сохраняли полное молчание и не вздумали шелохнуться, пока он не велит им сорвать ягоды: иначе они подвергнутся смертельной опасности.
После того как все согласились, он с помощью своих чар так затуманил взоры и чувства пьяной компании, что им привиделся роскошный виноградный куст, на котором висели гроздья сочного винограда необыкновенных размеров, и гроздьев этих было столько же, сколько было собравшихся. Подстрекаемые любопытством и томимые жаждой, пьяницы взялись за ножи, с нетерпением ожидая приказа срезать виноград. Продержав их достаточно долго в таком пустом обольщении, Фауст снял, наконец, чары, куст с виноградом растворился в дыму, и легковерные приятели увидели, что, потянувшись за гроздью, каждый из них ухватился за собственный нос и уже замахнулся ножом, так что если бы только кто-нибудь вопреки уговору начал самовольно срезать виноград, то обкарнал бы свой собственный нос” (“Operae horarum subcisivarum”. Francof., 1602, s. 314).
