Святитель Феофан Затворник - Созерцание и Размышление
Растению, чтоб жить и расти, нужен воздух - без воздуха оно замрет, и для души нужен воздух небесный. Это - вся церковность, или все боголепные священнодействия Церкви. Тут только и бывает душа как бы в своей атмосфере, а вне ее душно. Как чахнет чахоточный, так чахнет душа вне Церкви, в пространных будто бы обычаях мира. И вот отчего: кто только и знает, что балы да театры, гулянья да концерты и тому подобное, душа того глубоко ноет и томится, когда он остается один сам с собою. Она говорит ему в эти тяжкие минуты: "Мне душно; возьми меня отсюда и введи туда, где воздух всегда чист и небо светло".
Для растения нужна влажность, соки, которые пьет оно корнями и, проводя в ствол, образует себя переделанною осадкою их, и для души нужна своего рода переделка и осадка духовных соков. Это совершается повседневным доброделанием, или исполнением заповедей, к каким представляет случай обыкновенное течение жизни нашей. Как соки в растении или пища в нашем теле, оставаясь непеределанными, только обременяют и тяготят, не принося пользы, так и все духовные стихии, приемлемые душою, - истина Божия, таинства и священнодействия - будут только тяготить ее и здесь - судом совести, и там - судом Божиим, если она не претворит всего того в кровь свою духовную доброделанием. Вот отчего больны, скорбны и унылы души людей, погруженных в одни заботы житейские, или в одни дела служебные, или, что еще хуже, - в дела страстные. Не пропускают они в душу ни одной частички питательной, и сохнет, сохнет она, бедная. Не потому так говорю, чтобы дела службы и дела житейские, хлопоты по семейству, торговля, разные обороты и предприятия были пагубны для души, - нет, не они пагубны, а пагубно то, если только ими одними и занимаются, не заботясь о добрых делах, а если и совершают их, то не во славу Божию, а для каких-нибудь самолюбивых целей. Как соки в нашем теле обращаются в живую кровь чрез соединение их с кислородом воздуха, так все дела, и служебные, и житейские, могут обращаться в питательную для души стихию, если мы будем посвящать все их Богу. А когда этого нет - нет и добрых дел: чем же тогда питаться душе? Вот она и томится, и жалуется человеку: "Пересади меня с этой сухой или гнилой почвы на ниву Божию, ниву добрых дел, требуемых заповедями Христовыми!"
За что только тиранишь ты, человек, душу свою, в неразумии и ослеплении предаваясь буйству жизни мирской?..
ОБРАЗЧИКИ САТАНИНСТВА В УМЕ
Бог говорит о Себе, что Он троичен в лицах - Отец, Сын и Святой Дух, - так исповедует и разум богопокорный и защищает истину. Разум-богоборец поперечит этому и учит, что или нет Бога, или если и есть Он, то единичен, а не троичен, и живет Сам в Себе, не занимаясь миром. Так проповедует и хочет поставить на своем иной разум - и за это он есть сатана (противник; сопротивляющийся воле Божией. - Ред.).
Бог говорит, что мир сотворен словом Его из ничего, - так исповедует и разум богопокорный и защищает эту истину, а разум-богоборец утверждает, что мир сотворился и установился сам собою и хочет поставить на своем. Такой разум есть сатана.
Бог говорит, что Он промышляет о всем до самой малости и творит в мире что захочет, - так исповедует и богопокорный разум и защищает эту истину, а разум богоборный старается доказать, что нет промышления Божия и что все строится само собою по законам, положенным кем-то в естестве вещей, которых и Сам Бог преодолеть не может. Так учит разум богоборный и хочет поставить на своем, за это он - сатана.
Бог говорит, что человек пал и по падении восстановлен Спасителем нашим Господом Иисусом Христом во святой Его Церкви, - так исповедует и разум богопокорный и защищает эту истину, а разум богоборный ничего такого не хочет признавать, не верит ни падению, ни воплощению Бога Слова, ни искуплению, ни Церкви Святой, ни таинствам, ничему святому, ни даже будущей жизни и мздовоздаянию, - не верит и других старается увлечь в неверие и богопротивление, - кто же он, после этого, как не сатана?..
ПАМЯТОВАНИЕ СУДА БОЖИЯ
Если бы каким-нибудь образом можно было напечатлеть в душе людей образ суда Божия, то нет сомнения, что все в самом непродолжительном времени сделались бы исправнейшими ревнителями добрых дел.
Представьте себе, что пришла верная весть с неба, что вот завтра или послезавтра непременно придет Господь судить живых и мертвых, - стал ли бы кто предаваться тогда утехам и забавам? Стал ли бы поблажать страстям своим и грешить? Стал ли бы отлагать покаяние и исправление себя? Разве безумный позволил бы себе поступать так, а все не потерявшие смысл бросились бы поспешнее делать все, что еще можно сделать в такое короткое время. Как ученики, для которых наступают экзамены, о том только и думают, как бы приготовиться к тому: иной ночи не доспит, куска не доест, а уж об играх и шалостях и думать забыл, так было бы и с нами, если бы память суда Божия не выходила у нас из головы, только и заботы было бы у нас, как бы неопустительно исполнить все, что требует Господь, и явиться, таким образом, в час суда угодными Ему.
Но в том-то и беда наша, что мы привыкли отдалять от себя этот час, привыкли, или дали себе на то право. Всякий думает: "Уж сколько времени я живу и все слышу: вот суд, вот суд, а доселе нет суда! Отцы наши, деды и прадеды тоже ждали суда, а вот и мы, внуки и правнуки их, не видим его". Все это так, можно прибавить еще и более того: вот уже осьмнадцать веков, как сказал Господь о суде и как ждут суда, а все нет его. Но что ж из этого? Не было его доселе, но, может быть, не успеете вы дочитать того, что мы пишем, как придет Господь. Ведь уж то несомненно, что Он придет (мы говорим с верующими), хотя никто не может сказать определительно, когда Он придет: и вздоха не переведем, как Он явится. Ной говорил своим современникам: перестаньте грешить, перестаньте грешить, а то потопом потопит вас Господь Бог; может быть, в начале проповеди иной и остепенялся, а как прошло десять, двенадцать, сто и более лет - и дали себе право не верить долго не сбывающейся угрозе. И однако ж это неверие не отдалило события: пришел потоп и взял все... Может быть, за минуту до этого повторял Ной проповедь свою, и над ним смеялись; но все же исполнилось то, что положил Господь, иного, может быть, за смехом этим и потоп застал. Так и у нас есть немало людей, отдаляющих час суда, есть и такие, которые вовсе не верят этому, но ведь все это не отстранит суда и настанет минута, когда исполнится положенное Господом, и исполнится тогда, когда мы этого не чаем. Во дни Ноя, говорит Господь, ели, пили, женились, строились и торговали, никто и не думал о потопе, но пришел потоп и все истребил. Вот и мы едим, пьем, веселимся и хлопочем о разных делах, а о суде Божием и думать не думаем, а может быть, он сейчас придет и застанет нас в чем есть. Как молния, показавшись на одном краю неба, говорит Сам Господь, в одно мгновение пробегает до другого и охватывает весь горизонт, так будет внезапно и мгновенно явление Сына Человеческого. Туча давно уже густеет и близится к нам...
ХИТРОСТЬ ЛУКАВОГО
Припомните нагорную беседу Спасителя, в которой Он учил, каковы должны быть последователи Его. Изъяснив христианские сердечные расположения, Он указывает потом свойственные христианам видимые всеми дела их и труды - молитву, милостыню и пост. Всякий христианин, ревнующий быть исправным, ходит в них непременно, и чем кто опытнее и привычнее к ним, тем ближе к совершенству христианскому, тем ближе к небу, и небо ближе к нему. И во все времена чем сильны бывали и бывают христиане, чем страшны они миру и князю его? Молитвою, милостынею и постом. В наш век дух мира силится взять преобладание над духом Христовым, но смотрите, чем хочет он достигнуть этого? Гонений не воздвигает, а что делает? Хочет отбить у нас орудия нашего воинствования - молитву, пост и милостыню. И вот вы и в печати, и в речах, и в шутку, и серьезно, всюду встречаете у миролюбцев нападки то на чины церковные и милостынеподаяние, то на пост, на всякое подвижничество и строгость к себе. Знает, хитрец, что если он успеет отбить нас от этих орудий жизни христианской, то победа и без особой усиленной брани будет на его стороне, потому что без них мы, как безоружный и обнаженный воин, непременно падем и попадем в плен. Да, впрочем, отступление от них и само есть уже падение и плен.
РАСПЯТИЕ ДУХОВНОЕ
"В грехе, - говорит святой авва Дорофей, - есть две стороны: одну составляют греховные дела, а другую - греховная страсть. Страсть служит источником и причиною греховных дел, а дела суть произведение и выражение страсти".
Когда кто оставляет дела греховные и страстные, тогда распинается ему грех, или мир, а когда кто погашает и искореняет в себе самую страсть греховную, тогда и он распинается греху, или миру. Так, например, когда кто оставляет балы, гулянья, театры, так что никто никогда не видит его ни в каких непотребных делах и в местах, когда все находят его всегда исправным в нравственном отношении и степенным, тогда грех, или мир, этою частию своей умер для него, или распялся ему. Но при этом еще нельзя наверное сказать, чтоб и сам он распялся миру, или греху, потому что хоть и нет его в тех местах и делах телом, так он может быть там умом и сердцем. Нет его, например, в театре телом, но он может думать о нем и с услаждением говорить: "Как хорошо побывать бы там!" Нет его на гуляньях, но он может услаждаться тем и желать того. Во всех этих и подобных тому случаях хоть грех и мир распялся ему, но он еще не распялся греху и миру, еще любит, еще желает его и услаждается им. Если же воздерживается от греховных дел, то или потому, что денег нет, или потому, что боится кого-нибудь, а не потому, чтобы не любил греха и мира. А это то же, что миролюбец и грехолюбец, потому что Бог смотрит не на одни дела, но и на сердце. Значит, мы должны отстать не только от дел страстных и греховных, но и преодолеть и погасить самые страсти так, чтобы не думать и не услаждаться никакими страстными предметами и делами. Вот когда кто достигнет такого состояния, тогда он может сказать о себе, что и он распялся миру. Таким образом, когда вы оставите все страстные дела, тогда это будет значить, что мир вам распялся, а когда погасите и страсти самые, тогда, значит, и вы распялись миру. Вот потому-то и различают два обращения к Богу: одно, когда кто оставляет страстные, греховные и мирские дела и начинает трудиться над приобретением навыка к добрым делам, а второе, когда кто от видимых дел обращается к движениям сердца и от себя к Богу, когда, водворив в себе страх Божий, он строго внимает себе и без жалости посекает всякое неправое помышление и чувство, сопутствующее ли делам, или предшествующее, или последующее им, и, таким образом, каждое дело очищает и представляет его Богу как жертву непорочную и всесожжение тучное.
