Августин Блаженный - Сочинения
4. И я не знаю, можно ли обнаружить в Писании слова «они суть одно», сказанные о вещах, имеющих различную природу. Если же имеется много вещей одной и той же природы, но разные по мысли, то они не суть одно, поскольку они различны по мысли. Ибо если бы [ученики] уже были одно от того, что они были людьми, Он бы не молил Отца за Своих учеников: «Чтобы они были едино, как и Мы» (Ин. XVII, 11). Но поскольку Павел и Аполлос оба были и людьми, и тождественными по мысли, постольку и сказано: «Насаждающий и поливающий суть одно» (1 Кор. 8:8). Следовательно, когда что–либо называется одним так, что [при этом] не добавляется, что это за одно, и одним называется множество, тогда обозначается одна и та же природа и сущность, неразличная и согласная. Когда же добавляется, что это за одно, то может обозначаться то, что сделано одним из многих, хотя их природа и различна. Так, душа и тело, конечно же, не суть одно (ибо что же столь различно [как не они]?), если бы не добавлялось или не подразумевалось, что за одно [они суть], т. е. один человек или одно животное. Поэтому апостол говорит: «Совокупляющийся с блудницею становится одно тело с нею» (1 Кор. 6:16). Он, однако, не сказал ни «становятся одно», ни «суть одно», но добавил слово «тело», словно это было одно тело, составленное из мужского и женского тел, различных меж собой. Но: «Соединяющийся с Господом есть один дух с Господом» (1 Кор. 6:17). Апостол не сказал: «Соединяющийся с Господом есть один» или «они суть одно», но добавил слово «дух». Ибо различна природа духа человеческого и Духа Божия. Но, соединяясь из двух различных, они становятся одним духом так, что и без человеческого духа Дух Божий блажен и совершен, человеческий же дух блажен лишь с Богом. Я полагаю, что не без причины Господь в Евангелии от Иоанна столь много и столь часто говорил о самом единстве, будь то о Своем с Отцом или же о нашем по отношении друг к другу, но Он нигде не говорил о том, чтобы мы и Они были одним, но только чтобы мы были едино, как и Они. Следовательно, Отец и Сын суть одно, разумеется, в соответствии с единством сущности; и Бог един, и Един великий и премудрый, что мы и разбирали.
5. Следовательно, от чего же Отец больше? Ибо если Он больше, Он больше величием. Но так как Его величие есть Сын, то Сын, конечно же, не больше Того, Кто Его породил, и Отец не больше того величия, которым он велик. Значит, Они равны. Ибо каким же образом Сын равен, как не посредством Того, от Кого Он есть, и в Ком быть и быть великим суть одно и то же? Или если Отец больше вечностью, то Сын не равен [Ему], в чем бы то ни было. Чем же Он тогда [Ему] равен? Если скажут [что Он равен Ему] величием, то величие, что менее вечно, не может быть равным, и так же в отношении остального. Но, быть может, Он равен Ему добродетелью, но не равен премудростью? Но каким же образом добродетель, меньшая премудростью, может быть равна? Или, быть может, Он равен Ему добродетелью, но не равен премудростью? Но каким же образом премудрость, меньшая силой, может быть равна? Значит, остается [сказать], что если Он не равен Ему в чем–либо, Он не равен Ему [ни в чем]. Но ведь Писание вопиет, что Он «не почитал хищением быть равным Богу» (Флп. 2:6). Следовательно, всякий противник истины, который [все же] держится апостольского авторитета, вынужден признать, что Сын равен Отцу [по крайней мере] в чем–то одном, в чем ему угодно. Так пусть же он выберет, что ему угодно. На основе этого одного ему покажут, что Он равен Ему во всем, что высказывается о Его сущности.
6. Ведь так и сущие в человеческой душе добродетели (хотя каждая из них воспринимается различным образом и отдельно) все же ни коим образом не отделяются друг от друга. Так что все, кто, например, равны храбростью, равны также и благоразумием, и праведностью, и воздержанностью. Ибо если скажут, что такие–то [два] человека равны храбростью, но один из них выделяется благоразумием, то из этого следует, что храбрость другого менее благоразумна, из–за чего они не равны также и храбростью, ибо храбрость первого более благоразумна. То же самое обнаруживается и в отношении других добродетелей, если бегло рассмотреть их все, ибо стоит вопрос не о силе тела, но о храбрости души. Тем более, следовательно, это касается той неизменной и вечной сущности, которая несравненно проще, нежели человеческая душа. Ибо в человеческой душе не одно и то же — быть и быть храбрым, или благоразумным, или праведным, или воздержанным. Ведь душа может быть, но не иметь ни одной из перечисленных добродетелей. Для Бога же быть есть то же, что быть могучим, или праведным, или премудрым, и каким бы то ни было из того, что может быть сказано о том простом множестве или множественной простоте для того, чтобы обозначить Его сущность. [Итак], когда говорится «Бог от Бога», [это может говориться] так, что это имя относится к каждому [из Них], впрочем, не так, что Оба вместе суть два Бога, но один Бог (ибо Они таким образом соединяются друг с другом, какой имеет место быть, по апостольскому свидетельству, даже в сущностях отдаленных и различных, ведь и Господь Сам есть Дух, и дух человеческий сам также есть дух; однако же, если он соединяется с Господом, он есть один дух; тем более это имеет место быть там, где есть совершенно нераздельное и вечное соединение, дабы не сочли Его нелепым образом как бы Сыном Обоих, когда Его называют Сыном Божиим, если то, что называется Богом, говорится только об Обоих вместе). [А может быть так, что] все, что говорится о Боге, дабы обозначить Его сущность, говорится только лишь об Обоих вместе, а также о всей Троице. Впрочем, так это или иначе, этот вопрос требует более внимательного рассмотрения. Сейчас же довольно и того, что, как мы уже показали, Сын никоим образом не равен Отцу, если обнаруживается, что Он не равен Ему в чем–либо, что касается обозначения Его сущности. Апостол же сказал, что Он равен. Следовательно, Сын равен Отцу во всем, и Он [с Ним] одной и той же сущности.
7. Вот почему Святой Дух также пребывает в том же единстве сущности и равенстве. Ибо [вне зависимости от того], есть ли Он единство Обоих или святость, или любовь, или потому единство, что Он — любовь, или потому любовь, что Он — святость, ясно, что ни один из [Этих] двух не есть Тот, через Кого Они соединяются, через Кого Рожденный возлюблен Рождающим и любит Своего Родителя и через Кого Они не по причастию, но по Своей сущности, и не по дару кого–то высшего, но Сами по Себе суть, «стараясь сохранять единство духа в союзе мира» (Еф. 4:3), подражать чему посредством благодати нам повелевают и по отношению к Богу, и по отношению к себе самим. «На этих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Мф. 22:40). Итак, эти Трое суть Бог единый, единственный, великий, премудрый, святой, блаженный. Мы же блаженны от Него, через Него и в Нем, ибо мы одно по Его дарованию; [и] с Ним мы один дух, ибо душа наша прилепляется к Нему. И для нас благо соединиться с Богом, ибо Он повергнет всякого, кто отвратился от Него. Следовательно, Святой Дух, чем бы Он ни был, есть нечто общее Отцу и Сыну, и само это общее единосущно и совечно. И, если угодно, чтобы оно было названо дружбой, пусть так и зовется, но более подходящим образом его звать любовью. И оно также есть сущность, ибо Бог есть сущность, а «Бог есть любовь» (1 Ин. 4:16), как это сказано в Писании. Но поскольку Он — сущность вместе с Отцом и Сыном, постольку вместе [с Ними] эта сущность велика, блага и свята, и все то, что бы ни высказывалось в отношении к ней, ибо для Бога быть и быть великим и благим и т. п. — одно и то же, как мы это уже показали. Ибо если в Нем любовь менее велика, нежели премудрость, то и премудрость возлюблена менее того, что она есть; следовательно, любовь равна настолько, насколько должна быть возлюблена премудрость. Но премудрость равна Отцу, как мы доказали выше. Значит, и Святой Дух также равен. Если же Он равен, то Он равен во всем по причине совершенной простоты, что налична в этой сущности. И потому Их не больше, чем трое: Один, любящий Того, Кто из Него; Один, любящий Того, из Кого Он Сам; и Сама Любовь. И если последнего нет, то каким же образом Бог есть Любовь? И если Он не сущность, каким же образом Бог — сущность?
8. Если же спрашивается, каким образом эта сущность и проста, и сложна, следует сначала рассмотреть, почему природа сложна, но никоим образом не проста. Во–первых, целое тело состоит, конечно же, из частей, так, что одна часть больше, другая–меньше, но целое больше [любой] части, какой и сколькой она бы ни была. Ведь небеса и земля суть части тела вселенной, [причем] и земля, и небо [сами] состоят из неисчислимого количества частей; в своей третьей части они меньше, нежели в остающемся, а в своей половине — меньше, нежели в целом. Целое же тело мира, которое обычно называется по своим двум частям, т. е. земля и небо, конечно же, больше, нежели только земля или только небо. И в каждом теле одно дело — величие, другое — цвет, третье — форма. Ибо даже если величие уменьшено, в нем может остаться тот же цвет и та же форма; если же изменится цвет, то [все же] может остаться та же форма и то же величие; и даже если тело меняет форму, оно может быть столь же великим и того же цвета. И все, что не говорилось бы вместе о теле, может измениться [сразу вместе] или же может измениться многое, но не все. Вследствие этого, выявляется, что природа тела сложная, но никоим образом не простая. Природа же духовная, как, например, душа, в сравнение с телом более проста; но если не сравнивать ее с телом, то она сложна, [ведь] она также не проста. Ибо она потому более проста, нежели тело, что не занимает места в пространстве; [и она более проста потому] что она — в каждом теле во всем вся, и в любой части его [также] вся. Поэтому когда что–либо происходит в какой–либо мельчайшей частичке тела, что может чувствовать душа, то, хотя это и не происходит во всем теле, все же она вся чувствует [это], ибо ей это открывается всей. Однако поскольку даже в душе одно дело — быть искусным, другое — безыскусным, третье проницательным, и [поскольку] одно дело — желание, другое — страх, третье — радость, четвертое — печаль; а [также поскольку] в природе души неисчислимым образом могут обнаруживаться неисчислимые [переживания], одни — отдельно от других, другие — более сильные, нежели третьи; постольку ясно, что [ее] природа не проста, но сложна. Ибо нет ничего простого, что было бы изменчивым; все же творение изменчиво.
